Забав имел я в молодости массу,

в несчётных интерьерах и пейзажах

на девок я смотрел, как вор – на кассу,

и кассы соучаствовали в кражах.

Когда ещё я мог и успевал

иметь биографические факты,

я с дамами охотно затевал

поверхностно-интимные контакты.

В разъездах, путешествиях, кочевьях

я часто предавался сладкой неге;

на генеалогических деревьях

на многих могут быть мои побеги.

Мы даже в распутстве убоги,

и грустно от секса рутинного,

читая, что делали боги,

покуда не слились в Единого.

Наши бранные крики и хрипы

Бог не слышит, без устали слушая

только нежные стоны и всхлипы,

утешенье Его благодушия.

Люблю житейские уроки

без посторонних и свидетелей,

мне в дамах тёмные пороки

милее светлых добродетелей.

Меж волнами любовного прилива

в наплыве нежных чувств изнемогая,

вдруг делается женщина болтлива,

как будто проглотила попугая.

Наука описала мир как данность,

на всём теперь названия прибиты,

и прячется за словом полигамность

тот факт, что мы ужасно блядовиты.

Опять весной мечты стесняют грудь,

весна для жизни – свежая страница;

и хочется любить кого-нибудь;

но без необходимости жениться.

Душевной не ведая драмы,

лишь те могут жить и любить,

кто прежние раны и шрамы

умел не чесать, а забыть.

С лицом кота, не чуждого сметане,

на дам я устремляю лёгкий взор

и вычурно текучих очертаний

вкушаю искусительный узор.

Спектаклей на веку моём не густо,

зато, насколько в жизни было сил,

я жрицам театрального искусства

себя охотно в жертву приносил.

В меня вперяют взор циничный

то дама пик, то туз крестей,

и я лечу, цветок тепличный,

в пучину гибельных страстей.

Вовсе не был по складу души

я монахом-аскетом-философом;

да, Господь, я немало грешил,

но учти, что естественным способом.

Молит Бога, потупясь немного,

о любви молодая вдовица;

зря, бедняжка, тревожишь ты Бога,

с этим лучше ко мне обратиться.

Не знаю выше интереса,

чем вечных слов исполнить гамму

и вывести на путь прогресса

замшело нравственную даму.

Встречая скованность и мнительность,

уже я вижу в отдалённости

восторженность и раздражительность

хронической неутолённости.

Когда внезапное событие

заветный замысел калечит,

нам лишь любовное соитие

всего надёжней душу лечит.

В дела интимные, двуспальные

партийный дух закрался тоже:

есть дамы столь принципиальные,

что со врага берут дороже.

Петух ведёт себя павлином,

от индюка в нём дух и спесь,

он как орёл с умом куриным,

но куры любят эту смесь.

Подушку мнёт во мраке ночи,

вертясь, как зяблик на суку,

и замуж выплеснуться хочет

девица в собственном соку.

Какие дамы нам не раз

шептали: "Дорогой!

Конечно, да! Но не сейчас,

не здесь и не с тобой!"

На старости у наших изголовий

незримое сияние клубится

и отблесками канувших любовей

высвечивает замкнутые лица.

Любви теперь боюсь я, как заразы,

смешна мне эта лёгкая атлетика,

зато люблю мои о ней рассказы

и славу Дон Жуана – теоретика.

Затем из рая нас изгнали,

чтоб на земле, а не в утопии

плодили мы в оригинале

свои божественные копии.

Семья, являясь жизни главной школой,

изучена сама довольно слабо,

семья бывает даже однополой,

когда себя мужик ведёт как баба.

Увы, но верная жена,

избегнув низменной пучины,

всегда слегка раздражена

или уныла без причины.

Семьи уклад и канитель

душа возносит до святыни,

когда семейная постель –

оазис в жизненной пустыне.

Чтобы души своей безбрежность

художник выразил сполна,

нужны две мелочи: прилежность

и работящая жена.

Чего весь век хотим, изнемогая

и мучаясь томлением шальным?

Чтоб женщина – и та же, но другая

жила с тобою, тоже чуть иным.