1942 Ленинград Николай Рыленков «В суровый час раздумья нас не троньте…» В суровый час раздумья нас не троньте. Расспрашивать не смейте ни о чем! Молчанью научила нас на фронте Смерть, что всегда стояла за плечом. Она другое измеренье чувствам Нам подсказала на пути крутом. Вот почему нам кажутся кощунством Расспросы близких о пережитом. Нам было все отпущено сверх меры, Любовь, и гнев, и мужество в бою. Теряли мы друзей, родных, но веры Не потеряли в родину свою! Не вспоминайте ж дней тоски, не раньте Случайным словом, вздохом невпопад!.. …Вы помните, как молчалив стал Данте, Лишь в сновиденье посетивший ад? 1942 Западный фронт Испытание огнем и железом Прошедшим фронт, нам день зачтется за год, В пыли дорог сочтется каждый след, И корпией на наши раны лягут Воспоминанья юношеских лет. Рвы блиндажей трава зальет на склонах Крутых холмов, нахлынув, как волна. В тех блиндажах из юношей влюбленных Мужчинами нас сделала война. И синего вина, вина печали, Она нам полной мерой поднесла, Когда мы в первых схватках постигали Законы боевого ремесла. Но и тогда друг другу в промежутках Меж двух боев рассказывали мы О снах любви, и радостных и жутких, Прозрачных, словно первый день зимы. Перед костром, сомкнувшись тесным кругом, Мы вновь клялись у роковой черты, Что, возвратясь домой к своим подругам, Мы будем в снах и в помыслах чисты. А на снегу, как гроздья горьких ягод, Краснела кровь. И снег не спорил с ней! За это все нам день зачтется за год, Пережитое выступит ясней. 1942 Илья Сельвинский Баллада о ленинизме В скверике нá море, Там, где вокзал, Бронзой на мраморе Ленин стоял. Вытянув правую Руку вперед, В даль величавую Звал он народ! Даже неграмотных Темных людей Вел этот памятник К высям идей: Массы, идущие К свету из тьмы. Знали: «Грядущее Это — мы!» Помнится — сизое Утро в пыли. Вражьи дивизии С моря пришли. Черепом мечена, Точно Смерть, Видит неметчина: В скверике — медь. Ловко сработано! Кто ж это тут? «ЛЕНИН». Ах, вот оно… «Аб!» — «Гут!» Дико из цоколя Высится шест. Грохнулся около Ленинский жест. Кони хвостатые Взяли в карьер. Нет статуи, Гол сквер. Кончено! Свержено. Далее — в круг Введен задержанный Политрук. Был он молоденький… Смотрит мертвó… Штатский в котике Выдал его. Люди заохали… («Эх, маетá!») Вот он на цоколе Подле шеста; Вот ему на плечи Брошен канат, Мыльные каплищи Петлю кропят… — Пусть покачается На шесте. Пусть он отчается В красной звезде! Всплачется, взмолится Хоть на момент. Здесь, у околицы, Где монумент, Так, чтобы жители, Ждущие тут, Поняли. Видели. «Ауф!» — «Гут!» Белым, как облако, Стал политрук; Вид его облика Страшен. Но вдруг Он над оравою Вражеских рот Вытянул правую Руку вперед — И, как явление, Бронзе вослед, Вырос Ленина Силуэт. Этим движением От плеча, Милым видением Ильича Смертник молоденький В этот миг Кровною родинкой К душам приник… Так над селением Взмыла рука Ставшего Лениным Политрука. Будто о собственном Сыне — навзрыд Бухтою об стену Море гремит! Плачет, волнуется, Стонет народ — Площадь, улица, Пляж, Грот. Мигом у цоколя Каски сверк! Вот его, сокола, Вздернули вверх; Вот уж у сонного Очи зашлись… Все же ладонь его Тянется ввысь — Бронзовой лепкою, Нáзло зверью, Ясною, крепкою Верой в зарю! |
