— Родная, — ласково произнес он, — я сердился на Якуба, когда он уговаривал меня не медля согласиться на предложение Джордана, но сейчас, подумав, считаю, что отказываться не надо.

— Ты искренне это говоришь? — В голосе Эвы звучало удивление.

— Да. Я считаю, что ты должна неделю поработать, попробовать свои силы, познакомиться с их фирмой. Вечером на концерте ты скажешь Джордану, что согласна и что мы завтра переезжаем в «Карлтон». Я буду оплачивать номер неделю, до конца фестиваля.

— Он говорил, что фирма…

— Когда ты подпишешь контракт, они будут платить, но только за тебя.

— Но ведь гостиница очень дорогая.

— Знаю. Пусть тебя это не волнует. На неделю, наверное, нам хватит. А потом? Сократим путешествие, а возможно, ты поедешь с ними в Париж, тогда я полечу в Варшаву и буду ждать тебя там. Насколько я понимаю, он хочет, чтобы ты, познакомившись с их фирмой, работала для них в Польше. Во всяком случае, так он говорил.

Эва не ожидала такого оборота — возражения, поучения, что угодно, но согласие… «Кто знает, — думала она, — может, и его устраивает такая перемена? Ведь уже несколько месяцев я сижу на его шее…»

Минуту назад она готова была кричать, что не нужен ей ни Джордан, ни Париж, ни Канн, что она вообще не пойдет вечером на концерт, потому что хочет быть только с ним, с Анджеем, что с Канном никогда не будет связано столько неповторимых воспоминаний, как с милой Венецией. Все это она была в состоянии объяснить Анджею и сдержать слово, надеясь доставить ему радость, но теперь, когда он сам уговаривает ее согласиться работать в фирме «Лондон-мьюзик», ответ ее прозвучит иначе:

— Если ты советуешь, я попробую. Начну зарабатывать и перестану чувствовать себя обузой.

— Эва, милая, не говори так! Никакая ты не обуза. Я думаю только о том, чтобы твое самочувствие…

Она не дала закончить.

— Ты прав, работающий человек чувствует себя лучше, чем тот, кто вынужден жить за чужой счет. Не перебивай. Ты никогда не был в таком положении. Понимаешь, уважения достоин только работающий, а значит, независимый человек.

— Ты права. Ты имеешь право считать себя независимым человеком и сама решать свою судьбу.

— Поэтому вечером я скажу Джордану, что с завтрашнего дня приступаю к работе, а утром, как ты решил, мы переезжаем в «Карлтон». — Она рассмеялась. — Все как в оперетте. Знаешь, одно время я очень любила ходить на оперетту. Там все всегда хорошо кончается. Теперь и у меня все как в сказке, прямо из Варшавы — и вдруг Лазурный берег, «Карлтон», господи боже мой! Головокружительные перемены, не хватает только принца или гусара и дюжины шампанского. — Она обняла его. — Знаешь что, старик, а не выпить ли нам по рюмочке коньяку?

— Коньяк ты не получишь, вчера уже напробовалась. Поэтому разрешается выпить по бокалу вина.

— Вино так вино. Миримся? — Она протянула руку.

— Не было ведь никакой ссоры, но, если ты так считаешь, тогда миримся.

— Я люблю тебя, Анджей!

Вечером Эва дала Джордану положительный ответ, На следующий день после завтрака они стояли с чемоданами в холле «Карлтона», а два посыльных, портье и лифтер, ждали, когда можно будет подхватить их багаж. Анджей протянул паспорта услужливому администратору. Все было крайне неприятно, он с тоской думал об очаровании тихой «Амироут», с ресторанчиком и кафе-баром.

Час спустя одна из секретарш фирмы «Лондон-мьюзик» водила Эву по секции концерна, из одного бокса в другой, Анджей тем временем сидел с Якубом в клубной комнате, пил кофе и слушал его наставления:

— Ты правильно все решил, я был убежден, что ты не сделаешь глупости. Из этого секретариата Эва может выскочить еще и на эстраду. Как она должна тебя ценить! Я заказываю два коньяка, на счастье.

— Хорошо, но плачу я.

— Согласен. Правду говоря, это мне на руку. Вчера ночью я немного продулся в казино.

— Пошел все-таки?

— Тянет.

— Рулетка?

— Ага, на «шмендефер» денег не хватило. Впрочем, мне ни в то, ни в другое не везет, наверное, черт сидит в этом шарике. А такому вот Альберти всегда фартит. Фортуна — она всегда поворачивается задом к тому, у кого в кармане пусто.

— Слышал об этом, — поддакивал Анджей, который бывал в казино.

Впрочем, сейчас ему было не до этого, он опять не спал всю ночь и совершал сложные подсчеты: «Карлтон» в четыре раза дороже, чем «Амироут», отель за неделю поглотит все деньги. Надо менять планы. Если Эва действительно подпишет контракт и уедет в Париж, то он ни одного дня здесь не задержится, если же нет, они немедленно вернутся в Варшаву. Голова раскалывалась от мыслей.

Кельнер поставил на столик два «мартеля», а Куба продолжал:

— Я знал, что девочке повезет. Она фантастически красива, и голова на плечах. Приедет из Парижа через два месяца, не узнаешь ее. За ваше здоровье!

— Ты думаешь, что все уже решено?

— Наверняка. Испытательный срок — обычная липа. Им нужны молодые служащие в отделе для Восточной Европы, Альберти говорил, что они заинтересованы в контактах с соцстранами. Ладно, все ерунда, а чем ты думаешь заняться?

— Наверное, буду рисовать. Когда я один, у меня иногда появляется желание.

— Ну, замечательно. Твое здоровье, Анджей!

Возраст и деньги.

Десятки раз повторял он эти два слова в разных вариантах, поскольку это мешало покою и работе. Одно из них было непреодолимо — 20 лет разницы. Для Эвы проблема возраста вообще не существовала, но сам Анджей никогда об этом не забывал. Годы не уменьшить никакими уловками. Да он и не думал заниматься так называемым омоложением, когда стареющие мужчины надевают джинсы, яркие свитера, отпускают реденькие волосы до плеч.

Другое препятствие — безденежье. Оно теоретически было преодолимо, хотя Анджей не любил работать только ради денег. «Деньги пахнут» — считал он нужным исправить высказывание римского императора, которое уже много веков служило всем желающим «очистить» нечестно добытые деньги.

Многие его коллеги-художники едва сводили концы с концами, как и он, поэтому Анджей вынужден был держаться за место в институте. Но встречались и ловкие мазилы, которые, чтобы получить заказ, охотно обивали министерские пороги и приемные различных учреждений. Их деньги пахли подхалимством и банкетными встречами, на которых обмывались заказы, закупки или награждения на конкурсах.

А здесь, в Канне? Сколько он насмотрелся на дутых бизнесменов, на владельцев музыкальных фирм, на менеджеров, этих торгашей чужими талантами, а по существу невежд, одетых в цветные смокинги?

А кто такой Джордан, который уже несколько дней не выходит из головы? Что он значит без кошелька? Ноль. «Деньги дают возможности, благосостояние, — думал Анджей, — и всегда нужны. Никто от них не может избавиться». И именно теперь эти ненавистные бумажки ему особенно необходимы. Они живут в «Карлтоне», но на обед и ужин приходится ездить подальше от центра в дешевые бары и кафе. Нет денег на экскурсию в Ниццу, Монако или Антиб.

Анджей стоял перед зеркалом, брился и рассуждал:

— Физиономию уже не изменить, да и не в морщинах дело, но вот как быть с деньгами, чтобы не чувствовать себя бедным родственником. Ни поесть в ресторане на бульваре Круазетт, ни не дай бог пригласить кого-нибудь в гости… в «Карлтон». — Чаще всего сложные жизненные проблемы Анджей решал под жужжание бритвы. Он машинально натягивал пальцами кожу, смотрел в зеркало и думал…

Он знал, что пойдет туда, поэтому брился не утром, а после обеда, чтобы получше выглядеть.

Часть денег необходимо оставить в номере. Он возьмет с собой 1000 или 1200 франков. Эти деньги были предназначены на те две недели, которые они хотели, живя по-спартански, провести в Ницце, Марселе и на оставшиеся вернуться домой, а если удастся, даже съездить в Рим. Но о Риме Анджей пока не решался сказать Эве.

На сегодняшний день планы несколько изменились: Эва сама должна ехать, правда без него, и не в Рим, а в Париж. Он ни за что туда не поедет. Франков ему хватит всего на несколько дней, а ехать в Париж, чтобы пересесть из одного поезда в другой, — абсурд.