Он надел темный костюм, нацепил модную бабочку и был готов к выходу. Еще раз посмотрел на часы. Около четырех. Вот уже несколько дней Эва кончает работу в семь вечера, значит, в его распоряжении неполных три часа. Мало. Он достал бумагу и написал:

От «Карлтона» до казино было метров двести, уже через несколько минут он стоял в игорном доме и сообщал свою фамилию.

— Одну минутку, мсье, — извинился работник казино и полез в огромную, занимающую всю стену картотеку.

«Проверяет, нет ли меня в черном списке. Это делается во всех казино». Анджей спокойно ждал результатов.

Служащий проверил и теперь улыбался с неслыханно услужливым обаянием, кивая лысой головой, — видимо, выражая огромную радость казино при появлении нового, не внесенного до сих пор в картотеку, посетителя.

— Прошу вас, мсье… — и он безошибочно произнес его славянскую фамилию.

Швейцар в голубой ливрее уже открывал перед ним бронзовые двери и, не глядя на показываемый ему входной билет, объявил:

— Мсье, — назвал он фамилию Анджея, — прошу вас.

— Спасибо, — буркнул Анджей и подумал: «Вот черт, какой вышколенный персонал. Когда это он успел услыхать или подсмотреть в паспорте мою фамилию? Это, наверное, шпик в ливрее».

Двери за ним захлопнулись. Реальный мир остался по ту сторону, призрачный мир встретил Анджея характерным, знакомым ему шелестом и тихим разговором. Со всех сторон долетал сухой шорох жетонов, словно где-то сгребали в кучу орехи.

Он прошел в глубину зала по мясистому, зеленому как трава ковру. За каждым столом, осажденным дряхлыми старцами, юношами, сгорбленными женщинами и очаровательными девушками, происходила почти религиозная церемония. Лица склонялись над святая святых, над золотоносной чашей счастья и надежды. Если кто-то глядел в сторону, все знали, что он только прикидывается равнодушным, слух же его максимально напряжен. Ухо ждет голоса крупье, который каждые несколько минут торжественно объявляет:

— Ставки сделаны, — и через минуту, — тройка, красное, нечет…

Лопатка крупье сгребает жетоны проигравших. Лишь кое-где остаются разбросанные островки счастья.

Анджей шел от стола к столу и слышал почти одни и те же цифры: «двадцать три», «двадцать», «чет», «пасс»…

«Двадцать, — усмехнулся он. — Столько лет Эве. Хорошо, что я не привел ее сюда, эта забава не для молодых девушек. Здесь есть особы ее возраста, но глаза у них уже затуманены, словно они загипнотизированы голосом крупье, движениями его руки, от которой зависит счастье».

— Двадцать, — услышал он снова.

«Возраст Эвы… Что это — хорошая примета, или предсказание поражения?»

Двадцатка находится в самом центре расчерченного зеленого сукна. Там же, в центре, и семнадцать. Они соседствуют по вертикали, и, если их соединить, они могут лечь в основу плана игры.

Он знал, что одни избегают ставить на числа в центре, другие ставят на небольшие числа, а кто-то предпочитает только большие.

Некоторые пытаются выиграть с помощью «теории вероятности», изучают «привычки» рулетки или силу броска крупье. Перед ними почти всегда лежит одно и то же количество жетонов. Такой игрок живет милостью рулетки, и после восьмичасового рабочего дня в казино он выносит отсюда несколько десятков добытых франков.

Бывают такие, что ставят хаотически и слепо верят в свою интуицию. Они постоянно меняют деньги на новые жетоны, проигрывают, меняют опять и составляют главный источник доходов казино. Но Анджей знал, что если кто-нибудь когда-нибудь выигрывал огромные суммы, то это были именно эти сумасшедшие. Счастливцы среди них встречались редко, но когда такой все-таки получал большой выигрыш, то сразу же начинал второй этап игры и беззаботно спускал все до нитки.

Раньше, приходя в казино, он сразу шел к кассам, покупал жетоны и начинал игру. Сегодня же, хотя время было ограничено, он решил сначала обойти все столы, чтобы попытаться интуитивно почувствовать, за каким из них ему может повезти. Он шел от одного стола к другому и глазами скорее художника, нежели игрока присматривался к лицам, искаженным гримасой ожидания, к глазам, прикованным к последним скачкам шарика, к рукам, по которым всегда можно узнать характер человека.

Вдруг он вздрогнул при виде рук, передвигающих жетоны по зеленому сукну. Изнеженные старческие пальцы с массивными перстнями казались кровожадно-хищными. Анджей взглянул в лицо мужчины — и был потрясен. Какое лицо! Если с этого человека снять смокинг и надеть на него зеленый мундир эсэсовца, он вполне мог бы оказаться врачом из концлагеря Маутхаузен, выбивавшим молотком у узников золотые зубы, которые потом отдавал переплавлять на толстые перстни и браслеты.

Может, это тот самый из лагеря, одержимый золотой лихорадкой, но тогда не было ни риска, ни азарта. Риск был уделом людей в полосатой лагерной одежде.

«Да, скорее всего, я не ошибаюсь, — подумал Анджей. — Рожа та же, и лапы те же, только тогда у него в руках был молоток, а сейчас лопатка для загребания жетонов».

Здесь, в казино, Анджей неожиданно подумал о себе, что он человек азартный. Правда, умеет владеть собой, сдержан, но, когда начиналась игра… А может, не игра, а борьба? Тогда он был способен на риск и всегда считал, что, если бы не эта его черта, ему давно бы не ходить по земле.

Он как-то рассказывал об этом Ренате. Поделился этим и с Эвой. Сейчас ему вспомнился один из его рассказов:

— Понимаешь, если бы я не рисковал, я бы не сидел сегодня рядом с тобой. Во время оккупации я спасался от немцев, испытывая судьбу, ставкой была жизнь, играл я не с шулерами, а с преступниками, убийцами, которых надо было перехитрить, победить спокойствием и мужеством. Я умер бы, как сотни других узников, если бы, подчиняясь приказу, работал целую смену в каменоломне с врубовым молотком в руках.

— Что же ты делал?

— Искал какой-нибудь погреб, бросал работающий молоток туда и просиживал всю смену, не растрачивая калорий. Я ежедневно мог получить пулю в лоб, потому что это был саботаж. Пуля или отдых. Я выигрывал, потому что эсэсовец заглядывал только туда, где переставал работать молоток. Я рисковал в шахте, в каменоломне, каждый день играл с врагами, и риск принес мне выигрыш: в конце войны я бежал через окошко вагона для перевозки скота, когда нас перевозили в другой лагерь. Была ночь, немцы обшаривали лес фонариками, стреляли в меня. Я выиграл жизнь, когда мне было столько, сколько тебе: двадцать лет.

— Двадцать, красное, черное, пасс, — снова донеслось до него. Жаль, что не было жетонов, а то поставил бы на двадцать, выиграл и начал бы второй этап.

«Сегодня я, наверное, проиграю, — подумалось ему. — Пропадут деньги. Тогда будет полная ясность, мне ничего другого не останется, как проститься с Эвой и завтра же вылететь в Варшаву. Игрой руководит черт, а он всегда старается помешать человеку», Анджей подошел к кассе, положил пятьсот франков — половину имеющейся в его распоряжении суммы:

— Пожалуйста, пятьдесят штук.

Был восьмой час, когда он поставил последний свой жетон, случайно найденный в кармане… «Все в порядке. История повторяется». Он покинул невезучий стол, что далось с трудом.

Бумажник был пуст. Правда, в левом кармане пиджака лежала еще неприкосновенная сумма, которую он должен был оставить в гостинице.

«Нельзя, нельзя», — мысленно повторял он, но продолжал ходить от рулетки к рулетке, наконец остановился около стола с надписью, где были указаны самые низкие ставки — от десяти франков. Именно за этим столом часа два назад Анджей видел человека, похожего на эсэсовца. Его уже не было…

«Выиграл и улетучился», — решил Анджей.

На месте «эсэсовца» сидела пышная сорокалетняя блондинка с несколько грубоватыми манерами. Она выигрывала, потому что ее грудь, которая закрывала большое пространство зеленого стола, лежала на огромной куче жетонов. В ту минуту, когда Анджей остановился, крупье пододвигал к ней стопки только что выигранных жетонов. Она алчно сгребала их и громким смехом возвещала о своем рулеточном счастье.