Пожалуй, наибольшую популярность — во всяком случае, если судить по количеству переизданий — завоевала у польского читателя историческая трилогия Русинека, посвященная Кшиштофу Арцишевскому, талантливому военному деятелю XVII века, инженеру и артиллеристу, вынужденному долгие годы пребывать в изгнании (он принадлежал к радикальному крылу реформации в Польше — арианству), участнику войн в Европе и Южной Америке, состоявшему на французской и голландской службе, дослужившемуся до чина генерала артиллерии и адмирала. Трилогию составили романы «Весна адмирала» (1953), «Мушкетер с Итамарки» (1955), «Королевство спеси» (1958); последний в 1963 году был издан на русском языке. Читатели трилогии узнали из нее много для себя нового: и о главном герое, человеке выдающемся, но историками долгое время оставлявшемся в тени, и о его времени, которое в художественной литературе было изображено с меньшей выразительностью, чем, скажем, события середины XVII века, легшие в основу романов Сенкевича. В критике отмечалось, что классическая традиция польского исторического романа автором трилогии об Арцишевском была освоена — в меру его сил — широко и плодотворно. По примеру Сенкевича он стремился к увлекательности и живости рассказа, к яркости описаний и образов. Влияние Жеромского и в известной степени Кручковского чувствуется на тех страницах романов, которые носят трагическую окраску и посвящены социальным противоречиям эпохи, крепостной неволе в Польше, неудачам, которые терпит гуманный и широко мыслящий герой в столкновении с корыстными интересами власть имущих. Соглашаясь с польскими критиками, советский литературовед И. Горский отмечает, что «Русинек выступил во всеоружии повествовательной техники», что «его романы дышат подлинным драматизмом»[1].
В 1969 году Русинек публикует воспоминания. Их название — «Невыдуманные рассказы». Заглавие это вполне уместно: для книги характерны простота изложения, обилие фактов и умение объективно оценить события прошлого и свою роль в них, благожелательное отношение к людям, которые встретились на писательском пути. Польский критик В. Садковский заметил, что воспоминания «покоряют читателя своей глубокой, временами просто поразительной подлинностью (что за феноменальная память, сохранившая не только детали, но и «локальный колорит» жизни самых разных кругов общества, и мимолетную подчас атмосферу времени!), своей искренностью и непосредственностью»[2]. А поскольку Русинек был активным участником польской культурной жизни, знал многих виднейших ее представителей, книга стала ценным историческим источником.
Отмеченные выше особенности писательской манеры Русинека дают себя знать и в его социально-бытовой и психологической прозе. Эта линия его творчества восходит, как отмечалось, к 30-м годам. После войны Русинек публикует ряд повестей и романов («Закон осени», 1947; «Проказы неба», 1948; «Разукрашенная жизнь», 1965), циклы рассказов («Молодой ветер», 1949; «Птицы небесные», 1961; «Дикий пляж», 1970). Используются в них и воспоминания о довоенной действительности, разрабатываются темы, связанные с войной, изображается и современность, послевоенные годы. Если попытаться оценить эти произведения в совокупности, нельзя не заметить, что писатель неизменно верен себе, выработанной в течение жизни концепции действительности и творческой манере, не склонен следовать литературной моде и силу свою видит в умении писать просто, использовать в качестве материала для повествования богатый запас жизненных наблюдений, всегда оптимистически осмысляя жизнь человека.
Роман «Непотерянный рай» (1979) может, как представляется, дать читателю достаточно полное представление о психологически-бытовой линии творчества Русинека. Пожалуй, здесь нет необходимости со всею обстоятельностью разбирать это произведение. Легко заметить, что оно не нуждается в каких-либо специальных объяснениях и пространных толкованиях, что и без дополнительного комментария смысл его будет читателю ясен. Простота художественной конструкции, понятность сюжетных линий и выводимых на сцену образов, соответствие языковой ткани книги привычным литературным нормам в «Непотерянном рае» настолько очевидны и подчеркнуты, что выглядят, рискнем заметить, даже несколько нарочитыми, даже несколько удивят, наверное, искушенных читателей современной зарубежной прозы.
Довольно часто, например, мы встречаемся с произведениями современных авторов, в том числе и польских, которые исходят из того, что сложность процессов, происходящих в современном мире, должна непременно найти отражение и в усложненности повествовательной структуры литературного произведения. И понимаем обоснованность различного рода поисков и опытов, с интересом следим за ними, даже если не бываем до конца убеждены в плодотворности тех или иных авторских решений.
Автор «Непотерянного рая» верен совершенно другой концепции литературы. Ему представляется излишним, например, стремление предельно усложнять психологические партии повествования, добиться изощренности в исследовании различных аспектов человеческого сознания. Ему чуждо тяготение к подробностям до фантастичности необычным, но зато «высвечивающим» авторскую мысль. Он пользуется деталями нам хорошо знакомыми, укладывающимися в повседневный опыт. Романист не прибегает и к таким, в частности, приемам, как смещение и калейдоскопическая смена различных временных пластов в рассказе о событиях (хотя есть в книге и воспоминания о прошлом, и «проигрывание» героем одного из вариантов будущего). Для писателя гораздо дороже легкость устанавливаемого с читателем контакта (и — как следствие — обращение к возможно более широкому читательскому кругу), чем приобщение этого читателя к новейшим мировоззренческим проблемам, к исканиям в области формы, чем внушение ему мысли о сложности и трудности постижения действительности, о непригодности в нынешнем мире усвоенных прежде норм и представлений. Уравновешенный (если можно так выразиться) подход к действительности, ориентированный на здравый смысл рядового современника, опирающийся на веру в человека и вместе с тем требовательность к нему, тоже может, как настаивает Русинек, явиться основой для художественного обобщения. Безусловно, найдутся читатели, которые заявят, что такой подход не нов, в литературе многократно использовался, и предпочтут Русинеку других писателей. Но автор «Непотерянного рая» обращается к своему читателю, читателю, который хочет, чтобы романист просто и без претензий рассказал об увиденном в окружающей жизни и обозначил свое к ней отношение. Многогранность и подлинность читательских наблюдений в этом случае приобретают первостепенное значение. Такая подлинность в романе Русинека, безусловно, ощущается. Мы чувствуем, как детально знает писатель жизнь сфер, связанных с современной массовой культурой, видим достоверность сделанных им зарисовок Варшавы: и улиц, и популярного у «служителей искусства» кафе, и привычек служащих современных учреждений, и отношений между поколениями, и много другого, понимаем, что, изображая жизнь за рубежом (Венеция, Канн), он пишет о том, что видел собственными глазами.
В создаваемых Русинеком картинах доминируют опять-таки уравновешенность и простота. Он не стремится выхватить из окружающего вещи, способные поразить читателя, с тем чтобы придать им особое значение, сделать как бы фокусом происходящего. Ровный тон повествования не мешает, однако, писателю дать тому, что он описывает, оценку достаточно ясную. Когда он пишет, например, о роскошных витринах капиталистического Запада, о дорогих отелях и ресторанах, о том, что предлагается имеющему средства туристу, он не обличает, не издевается, не прибегает к сатирическому гротеску, но в своем простом и спокойном рассказе недвусмысленно дает понять, что за яркой витриной скрывается и тяжелое, и жестокое, и грязное, что мишура славы, создаваемой подчас «индустриально», и прелести «суперкомфорта» имеют куда меньшую значимость, чем искренние чувства, честность в человеческих отношениях. Читая «варшавские» главы книги, мы видим, что при той шкале оценок, которой пользуется автор, получают соответствующее воздаяние делячество, служебное интриганство, хлопоты тех, кто кормится около искусства, составляет клан «полезных людей».
