Взгляд автора на изображаемую современность достаточно емок. По ходу рассказа в поле зрения романиста попадают самые разные вопросы. Можно здесь указать, например, на проблему той части молодого поколения, которая оказывается подчас жертвой неоправданных надежд на успех в искусстве. Или проблемы, мучащие главного героя, художника Анджея: необходимость иметь постоянный заработок и желание всецело отдаться творчеству, утвердить себя как мастера, познать меру своих возможностей. И все-таки глубокое художественное исследование таких проблем нельзя считать авторской целью. Они возникают лишь постольку, поскольку не может обойтись без «привязки» к конкретной действительности рассказываемая писателем простая житейская история, поскольку важны эти проблемы для раскрытия отношений между героем и героиней, начинающей эстрадной певицей Эвой. Изложенная в книге история не нова, подана в традиционной манере, без стремления взволновать читателя (она и кончается пока что благополучно) или заставить его улыбнуться. Тем не менее, предлагая вниманию читателей эту историю, романист настаивает на вещах, которые, по-видимому, важны для него, и не только для него.

О чем же эта простая история? О любви. Любви человека, чья молодость стала прошлым, и девушки, только что вступившей в жизнь.

Повествуя о любви, писатель стремится к психологической точности, к многогранности в изображении чувств. Он говорит о силе любви, способной круто изменить человеческую жизнь, возвратить — хотя бы на время — молодость, «потерянный рай», вызвать благодарный отклик в душе другого человека. Он верит, что такая любовь может родиться среди самой что ни на есть будничной жизни. Он видит, что любовь ставит человека иногда перед очень трудным выбором — между долгом и чувством, — заставляет идти на жертвы, отказываться от легких решений, не уступать соблазнам, что доброе отношение к одному человеку оборачивается злом по отношению к другому — и нельзя освободиться от сознания вины тому, кто нарушил верность. Он заставляет героя сознавать, что любовь не вечна, но все-таки имеет свои права и власть. Он настаивает на том, что любовь, если она полна и истинна, должна быть свободна от деспотического эгоизма (хотя существуют, разумеется, и ревность, и сомнения, и страдания), что в искренней заинтересованности судьбой другого человека, в нежелании обмануть его и помешать свободному выбору она только и может обрести настоящую силу, сохраняя цельность и пробуждая взаимность.

Все это, как заметит читатель, не преподносится в романе как художественное открытие. Касаясь проблем, вечных для литературы, писатель утверждает лишь, что прекрасные истины, выработанные многовековым человеческим опытом, отраженным в искусстве, наш век отнюдь не отменил. Настаивание на том, что традиционные моральные ценности отнюдь не потеряли силы, что самоотверженность в любви и ныне возможна, что понять это может и тот, кто прожил большую часть жизни, и тот, кто принадлежит к молодому поколению, что любовь способна врачевать самые тяжкие душевные раны, — это тоже позиция в споре о современном человеке.

В романе Русинека эта позиция выражена со всей ясностью. Можно спорить, пожалуй, о том, всегда ли убедительны те сюжетные решения, с которыми мы встречаемся в книге (например, результат посещения героем казино, играющий существенную роль в подготовке концовки романа). Нельзя отрицать, однако, что характер повествования является частью писательского замысла и авторской позицией полностью обусловлен. Думается, что знакомство с «Непотерянным раем» в чем-то дополнит и несколько расширит представление нашего читателя о современной польской прозе, заставит его задуматься о многом важном и серьезном в жизни каждого человека, если человек хочет прожить эту жизнь честно.

Б. Стахеев

Возвращаясь памятью в прошлое, он теперь ясно видел, что все началось в тот вечер.

Весь день ему не работалось. Одолевала хандра. Он бездумно расхаживал по комнате, в голову ничего не шло. Сбросил со стола последний картон, открыл окно. Наружный термометр показывал плюс пятнадцать. Многовато для этого времени года, но не духота так действовала ему на нервы. В эту пору раскисают только хилые и пожилые люди, а ему всего лишь несколько лет назад исполнилось сорок, да и слабаком он себя никогда не считал. Нет, дело тут не во времени года и не в плохом самочувствии, это совсем другой недуг, и о нем он старался не думать.

Швырнул в окно недокуренную сигарету. А выкурил их целый штабель, полынная горечь никотина разъедала ему горло.

Теперь, спустя годы, он понял, что всему виной не физическое состояние, не хандра и даже не неудовлетворенность своими способностями, в которых он, впрочем, как и всякий художник, сомневался. Повод был совсем прост — именно в этот день он почувствовал, что нет у него ни покоя, ни самообладания. Все рушилось, дошло до предела. Собственный дом стал невыносим. Угнетала убогость жизни, будничная скучища, прозябание, творческое бессилие…

И тогда он решился.

Вышел в переднюю, протянул руку за шляпой. Рената услышала его шаги:

— Ты уходишь?

— Ничего не получается, не нахожу себе места. Немного пройдусь.

Он не смел посмотреть ей в глаза, был уверен, что увидит в них огорчение и растерянность: он очень редко выходил из дому по вечерам.

— Ты плохо себя чувствуешь? Может, заварить крепкого кофе, от него тебе всегда лучше.

В ее словах звучала забота, но, пожалуй, скрывалась и уловка, попытка удержать его дома.

— Не сердись, вот уже несколько дней я делаю все, чтобы засесть за какую-нибудь работу, и не могу. Сам себе опротивел.

— Преувеличиваешь, Анджеек, ведь ты каждый день работаешь в институте. Это тоже труд, ты все время в творческой среде.

— Чепуха, это не творческий труд, а канцелярщина, поденщина ради пропитания. Тебе никогда не понять, чего я ищу. Пойду-ка, может, встречусь с Петром, разговор с ним всегда действует на меня вдохновляюще. Вот уж кто умеет трудиться, он нравится мне, и, пожалуй, я ему даже немного завидую.

Но этим объяснением ему не удалось скрыть правду, которую, кажется, уже уловила Рената. В глазах ее отчетливо мелькнул испуг, но у нее хватило сил сдержаться.

— Ну ладно, иди, Анджей, только не засиживайся, уже семь.

В другое время подобное соизволение, да еще обставленное условиями и намеком на время суток, взбесило бы его, потому что все это он называл «приемчиками» слежки, а кому же охота мириться с лишением свободы. Но сегодня он схитрил, пропустил мимо ушей, только бы уйти, во что бы то ни стало уйти, иначе он задохнется в этой гробнице от тоски и немощи.

— Постараюсь вернуться не поздно.

Он ласково коснулся ее плеча. Пальцы легко скользнули по красной кофточке, уловив тепло знакомого тела. За этот жест нежности она отблагодарила его напутственной улыбкой.

На улице он вздохнул полной грудью. Наконец-то! Сейчас он свободен. Один! И пусть только на один вечер, но перед ним открылся другой мир. Можно встретиться с Петром, можно и одному пошляться по городу, поглазеть на этот мир, красивый, заманчивый. А в такой вечерний час можно и вовсе брести неизвестно куда, без цели, без забот, наобум, по городу, полному соблазна, и быть свободным, никому и ничем не обязанным человеком, вольной птицей в счастливый миг полета. В эту минуту он почувствовал себя почти таким же свободным, как в молодости, когда был наедине со своими мечтами, надеждами, обуреваемый жаждой жизни, дерзанием завоевать мир, сладость которого он предвкушал, глядя на прогуливающихся красивых женщин, на проносящиеся мимо авто, на рекламные огни театров и кино, баров и кафе. И все это можно было завоевать, мир был распахнут настежь, ждал своего завоевателя.

Так было когда-то. А сегодня он шагал, наслаждаясь минутным чувством свободы. Но не так уж и долго длилась радость от того, что решился вырваться из тревожной тишины и пустоты собственного дома. Не успел он дойти до автобусной остановки, как заговорила совесть.