Да, но что позабыл следователь у старушки кошатницы? А вот что.

Баба Дуся купила на рынке еду (кошкам, собаке и, понятно, себе) и несла сумку домой. Тут ее обогнали два паренька лет четырнадцати-пятнадцати: а давайте, бабушка, мы вам поможем. Баба Дуся даже растерялась: кто же это сейчас кому помогает, особенно старушкам, которые и так задержались маленько небо коптить, а кислорода, как известно, постоянная нехватка. Но вот ведь донесли сумку до дома.

Ой, ребятки, ой, спасибо, не знаю даже, как вас благодарить, жаль, денежек с собой нет. Да ничего, бабуля, нам это было по пути.

Нет, вы на минутку зайдите ко мне, я угощу вас, дочка вчера принесла тарелку студня, и вот же как кстати. Ну, ребята зашли и съели полтарелки студня. Баба Дуся хотела даже предложить им по рюмашке (она могла под телевизор малость клюкнуть), но подумала: ребятки молоденькие, и не следует сбивать их с чистого пути.

А дальше даже и рассказывать страшно: ребята вышли из подъезда, и вдруг один хватается за живот и начинает кататься по снегу. А за ним и другой тоже хватается за живот и корчится на снегу.

Баба Дуся как была в шлепках, так и скатилась вниз (первый же этаж). Ну, бабушка, чем ты нас покормила, живот прямо разрывается. Она побежала к себе и вызвала скорую помощь (да, хоть и коммуналка, а телефон, значит, в коридоре висит). Ну, скорая, надо сказать, сразу приехала. Загрузили ребят в машину и увезли в больницу.

Страх-то какой! Что же они могли поесть (поди, в своей столовой), а может, на рынке пирожков с рук купили. Туда чего только не натолкают.

А ближе в вечеру к ней пришел вот именно следователь Васильев. Нет, все как положено, документ показал, ее паспорт полистал и удивился: чего ж это вы прописаны в одном месте, а живете в другом. Ну, баба Дуся ему все свои семейные дела доложила (довольно быстро и с пулеметной, значит, скоростью).

Нет, вежливый такой, средних лет мужчина. Очень серьезный: слушал внимательно и даже не перебивал. Что самое удивительное — не торопился.

Значит, так. Ребят положили в отделение для тяжелых больных, пожалуй что спасли. Но позвонили в милицию (так положено, поножовщина там или отравление). И вот мы вас побеспокоили, но вообще-то, извинялась пожилая докторша, это погорячилась молодая практикантка, мы же понимаем, сколько у вас работы, а так-то ребята, повторила пожилая докторша, ребята уже ничего и, как говорится в анекдотах, жить будут. С утра они ничего не ели, шли в свою столовую, а студнем их покормила незнакомая старушка. Розовый двухэтажный дом у железной дороги. Угловая квартира, первый этаж, кошки. То есть это вы.

«Сами-то студень ели?» — «Нет, мне вчера дочка принесла тарелочку к празднику». — «А какой праздник-то у нас?» — «Так ведь завтра Крещение. Приду со службы, приму рюмашку и заклюю студнем».

«А сколько вы здесь живете?» — «Да года два». — «И девочка не болеет?» — «Вроде бы нет. Вот этого я не понимаю, я всю жизнь с кошками, ничего, помимо радостей, от них не знаю. Никогда не поверю, что от кошечек можно болеть. Это одно баловство. Но на всякий случай хожу к ним редко, а то скажут: "Иди отсюда, от тебя запах кошачий, деточка снова начнет кашлять". Ну, может, так и не скажут, но обязательно подумают».

«А как они между собой ладят? Все-таки чужие люди, понимаю, общая внучка, а все-таки?»

«Да так-то они ладили, даже не знаю, как деньгами распоряжаются — каждому свое или все общее, как при коммунизме. Но тут вот какая для меня беда. Та, другая, в последнее время напирать стала, чтоб снова все переменить. Я, значит, туда, а она в свое законное жилье. У нее кто-то появился, в смысле постоянный мужчина. Да, а он мужчина серьезный, чуть не жениться собрался. Это так. Но вырос главный вопрос: а где жить? Вот здесь, вот в этой комнате они и собираются жить.

Я бы вернулась, но они ставят условия — нет, вот вы только послушайте, — чтоб я вернулась без кошек. Это даже не условия, а прямо тебе приказ. Но уж если я сказала — так! — то перетакать меня никто не сможет, это уже известно».

«Ладно, завтрашние праздники отметите без студня». — «Да что вы, свежий студень, вчера, говорю, дочка принесла». — «Это конечно, но я его забираю».

Когда следователь Васильев шел в лабораторию, он, пожалуй, так соображал: «А противная все-таки старушка, ей кошечки дороже родной правнучки».

А дней через несколько лабораторный доктор позвал к себе следователя Васильева. Оказалось, в этом студне яд, и сильный яд (назвал, конечно, какой именно, но это не так и важно).

Оно, конечно, умерших на дому положено вскрывать, с другой-то стороны, старая старушка, небось прыгало давление, ну и выпишет участковый терапевт свидетельство — а чего зря людей томить, бабку же хоронить надо.

Нет, конечно, риск был, а с другой-то стороны, а ну как ребенок снова начнет болеть, если баба Дуся вернется домой. Причем обязательно с кошками. Да, поди, та, другая женщина активно напирала: хочу домой, не уйдет из моей комнаты баба Дуся, окажу на нее действие через милицию. А действительно, чего ради страдать, если у тебя имеются одномоментно и собственная комната, и, к примеру, любовь с видами на серьезные дальнейшие отношения.

Конечно, может возникнуть вопрос: а где же дочь бабы Дуси достала яд (но это пускай выясняет следователь Васильев)? С другой-то стороны, а чего сейчас нельзя достать — хоть тебе автомат, хоть любой крысомор. Ведь же время рынка, вот там-то, на рынке, все и можно достать.

Следователь Васильев пошел к бабе Дусе, чтобы все оформить, как это у них положено: покушение одного человека на жизнь другого, тоже человека. Хотя и очень старого. К тому же мешающего жить.

Дверь открыла поддатая соседка. А где баба Дуся? (Нет, он, конечно, фамилию назвал.) А баба Дуся второй день в больнице. Уж так у нее сердце болело. Я скорую вызвала — хоть и старуха, а все же соседка. Хоть бы выздоровела, а то вернется законная соседка, опять начнет права качать: не пой песни, чего срок уборки пропустила, нет, кошки и то лучше: они права не качают».

Ну, он пошел в больницу. А там сказали: ночью баба Дуся померла — инфаркт у нее, и очень большой, старались, но не спасли. Дочь у нее хорошая: от мамы не отходила.

Следователь Васильев позвонил в другое отделение больницы, чтоб узнать про мальчиков, а им уже вовсе лучше, их даже перевели в обычную палату.

Ему очень хотелось посмотреть в глаза дочери бабы Дуси. Но он к ней не пошел. И вот почему — сам объяснял: та ведь очень удивится, что сравнительно нестарый и представительный мужчина без пуза и лысины так пристально в глаза смотрит. Если на предмет познакомиться, то очень не ко времени, у меня большое горе.

А про что вы спрашиваете, так я даже не понимаю, откуда у мамочки студень, лично я с Нового года не варила, никакого соображения не имею, где мамочка студень достала. Может, кто из ее старушек подарил. У меня такое горе, так что вы меня не обижайте, очень прошу.

Всё! Простой расклад: бабка не верила, что правнучка болела из-за кошек, да, пожалуй, кошечек она любила поболее, а дочь ее, напротив, внучечку любила поболее, чем родную неуступчивую маманю.

Дело заводить не надо, поскольку никакого дела нет.

Следователь Васильев рассказывал, он как-то привычно подумал, что ему никого не жалко. Нет, это он малость хватил. Пожалуй, старушку все-таки чуток жалел. Ведь она же, поди, поверила, что дочь собиралась отравить ее, а иначе откуда большой инфаркт, он же, все говорят, от больших переживаний: ну да, ты ростишь-ростишь детей, а они не могут дождаться, пока ты самостоятельно освободишь для них кусочек жилой площади.

А вот интересно, дочь переживает или нет. Конечно, переживает, брала грех на душу. Да и мамочку жалко. Хорошо, все обошлось исключительно законным и естественным порядком.

Да, следователь Васильев привык в текущей жизни мало чему удивляться и мало кого жалеть.

И вдруг он вспомнил про кошек. Вот их-то точно выгонят из дома. Да, кошечек он малость жалел. И трехногую собачку.