— Разбить палатки!

Уже смеркалось. Принялись соскребать ногами мокрый снег с желтых листьев на земле.

Мое отделение вместе со вторым установило одну широкую, низкую палатку, оставшиеся же плащ-палатки мы расстелили внутри и забрались под этот кров. Покачивались, поскрипывая, деревья. На палатку, с легким шуршаньем, валил хлопьями снег. Временами в опавшую листву с деревьев падали капли. Издалека долетали и другие звуки — скрип колес на дороге и разрывы снарядов — то ближе, то дальше.

Рамм! — взорвалось вблизи. Рамм! — дальше, справа. Посыпались осколки.

— Сволочи! Мне угодило в спину! — выругался Вейкерт.

— Нет ли у кого-нибудь гинденбургской горелки?

У тощего Бранда была горелка в кармане, и он зажег фитиль. Осколок задел Вейкерта рикошетом в спину, но царапина почти не кровоточила, и перевязки не потребовалось.

— Да, с этим в тыл не отправят, — сказал он. — Но дырку в мундире я все-таки заработал. Он снова натянул мундир и лег спать. Мы погасили свет.

Рамм! — это где-то тут, впереди.

Потом, после паузы, снова — рамм! — немного сбоку.

Меня потянуло ко сну. Еще раза два я слышал разрывы.

Врамм! — в палатке произошло движение.

— Что случилось?

— Зажгите свет!

— Дьявол! — ругался кто-то и стонал.

Вспыхнул огонек спички. Все оглянулись.

— Что с тобой, Альбин?

— В ногу угодило. Ну же, разрежьте сапог!

Один лежал, не обращая ни на что внимания, и только подергивал правой ногой. Его ранило в голову, и он уже ничего не сознавал. Хензель побежал за санитарами.

Утром мы остались в палатках, так как снаружи был ледяной холод, а полевая кухня еще не пришла. Артиллерийские залпы раскатывались, не прекращаясь. «Сегодня мы, похоже, и вправду выйдем на передовую», — подумал я. Мне стало не по себе.

Вечером ранило несколько человек из четвертого взвода. Когда унтер-офицер санитарной службы делал им перевязку, его тоже ранило осколком в ногу. Он, ковыляя, подошел к Ламму. Тот спокойно стоял, скрестив руки на груди. Унтер-офицер сказал с добродушной усмешкой в глазах:

— Теперь уж и меня самого, господин лейтенант, — в ногу!

Я невольно тоже улыбнулся.

Часам к шести вечера по заболоченному лугу к нам прибыла запряженная четверкой полевая кухня без первой повозки. Откинули крышку.

— Пищу получать!

Мы выстроились в длинную очередь.

Я уже наполнил котелок, когда появился связной:

— Приказ из батальона: роте выступать немедленно — вот в этом направлении!

— Закрыть котел! — распорядился Ламм.

— Но пища же не сохранится до завтра, господин лейтенант! — сказал один из поваров. — Нам придется все вылить!

— Выливайте! — холодно сказал Ламм.

Я хотел проглотить хоть ложку из своего котелка. Но обжегся. Тогда я вылил все на землю. Мы поспешно собрали свои вещи и построились.

— Сюда, через заросли ольшаника! — нетерпеливо подгонял нас Ламм.

Мы продирались сквозь густые ветки кустарника. Впереди был бугристый пологий луг и справа на холме — лес. Две роты нашего батальона уже растянулись впереди по лугу, как гусеницы. Слева шла вперед галопом батарея. Ездовые верхами настегивали лошадей.

На возвышении стоял генерал с несколькими офицерами и смотрел в бинокль.

— Это не зря! — сказал я своему командиру взвода, который шел рядом. — Здесь же собраны те части, что для контрудара!

Взводный глянул на меня пустыми глазами:

— Вернемся ли мы?

— Вернемся, — сказал я и посмотрел вперед. Но заметил при этом, что он неотрывно смотрит мне в лицо. «Каждый должен сам справиться со своим страхом, — подумал я. — Ничем я тебе не могу помочь. Не тащиться же мне из-за тебя обратно».

Спустились в галечниковый карьер. Ламм собрал командиров взводов:

— Атакуем завтра на рассвете. Поэтому с наступлением темноты продвинемся на исходную позицию.

Командиры взводов молча разошлись.

Ждали, когда стемнеет. Хензель лежал возле меня на спине на краю карьера. Солнце еще светило, но уже не грело. Над нами один за другим пролетели на небольшой высоте два немецких аэроплана. Под желтыми крыльями отчетливо были видны черные кресты.

Наконец солнце скрылось за соснами, и стало постепенно темнеть.

— Взводам приготовиться! Первый взвод, за мной! — сказал Ламм и медленно пошел вперед. Сразу за карьером лес поредел. Здесь начиналась широкая и глубокая траншея. Мы спустились в нее и стали медленно продвигаться вперед. Перед нами шла четвертая рота, и она, похоже, наткнулась на какое-то препятствие. С разных сторон раздавалась стрельба.

— Я ранен, господин лейтенант! — сказал вдруг наш взводный. На этот раз я не слышал выстрела.

— Куда ранило? — спросил Ламм.

— В ногу. — Взводный прислонился к стене траншеи.

— Скорой поправки! Первый взвод примет унтер-офицер Зандер!

Рота перед нами вдруг тронулась вперед. Быстро повернули за угол. Траншея вела круто вниз в долину. Там, внизу, ударило орудие, потом еще и еще — всякий раз через равномерные промежутки времени. Неожиданно наткнулись на завал из разбитых балок и земли. Ламм выбрался наверх справа. Метрах в трехстах перед нами что-то пылало ярким пламенем. Равномерно били как раз сюда.

Миновав завал, мы снова опрометью кинулись в траншею. Впереди бегом скрывался от нас хвост четвертой роты. Горело всего в ста метрах от нас. Ламм побежал.

Еще снаряд.

— Расступись! — крикнул кто-то. Цепочка людей бежала на нас — должно быть, раздатчики пищи — и прижала Ламма к стене. Один из них впопыхах ударил меня на бегу в грудь. Их было человек десять. Мы побежали дальше.

Брамм! — совсем рядом, впереди.

Здесь траншея стала мельче. Все вокруг почернело от гари. Я передвигался неуверенно. Горел обоз.

Проскочили мимо.

Разрыв снаряда позади нас.

Наверх по другому откосу!

— Сюда! — услышали мы голос командира нашего батальона за траншеей.

Выкарабкались из траншеи.

— Окопайтесь здесь на ночь, насколько возможно!

Здесь было два земляных углубления, глубиной разве что по колено, но достаточно широких, чтобы вместить два взвода.

— Первый и второй взвод, сюда! Оставьте место для меня, моих связных и личного состава санитарной службы! — приказал Ламм.

Появился Зандер.

— Тебе командовать взводом, — сказал я.

— Сейчас в атаку? — спросил он испуганно.

— Нет, завтра на рассвете. Тебе надо сейчас расставить отделения по местам.

Он беспомощно смотрел на меня. Я видел, что он ничего не соображает от страха.

— Хочешь, я займусь этим?

Он продолжал тупо глядеть на меня.

— Я сам распоряжусь, — сказал я.

Примерно через полчаса все мы, сбившись плотно, завернувшись в плащ-палатки, шинели и одеяла, лежали в открытой яме. Над головой — черное небо. То тут, то там загоралась звезда и снова меркла.

Воздух был влажен и словно бы пуст от холода. Хензель лежал рядом со мной, я слышал его дыхание. Он, верно, еще не спал. Неужто он не боится? Он был не такой, как я, как все другие, кого я знал. Да и Ламм тоже, кажется, не испытывал никакого страха! Что они — совсем из другого теста, почему им не ведом страх?

Рамм! — ударил вблизи снаряд.

Выше по склону еще один!

В спину мне впивался какой-то камень. Он причинял мне беспокойство, и к тому же я мерз. Может, если совсем промерзнешь, наступит успокоение и появится равнодушие ко всему? Завтра утром… Если хотя бы знать, как выглядит местность, где нам предстоит идти в атаку!

Брамм!

— Господин лейтенант, ротам приготовиться к бою!

Непроглядная тьма. Все встали, никого не пришлось будить. Молча надели шинели, пристегнули скатка.

— Второй, взвод готов!

— Тебе докладывать! — сказал я Зандеру.

Стоим. Пришел командир батальона.

— Третья рота готова?

— Так точно, господин майор!

— Второй батальон идет в атаку. Мы сзади в боевой готовности… Этот день может оказаться трудным.