Один звук твоего имени до сих пор вызывает у меня несварение желудка. Ты мразь, мальчишка. Ты противный кусок дерьма, сукин сын. Ты убил свою мать, и знаешь это.

Люди говорят, якобы ты не виноват. Ты не знал, что сделал. Ты был просто ребенком.

Я скажу, это прекрасно. Ты был ребенком. Ты не виноват в том, что родился. Но ты все равно убил ее, и за это я всегда буду ненавидеть тебя. Ты не более виновен, чем пуля, оставляющая отпечаток после себя. Пуля не знает, что она делает, но она все равно убивает свою цель.

Это ты, Форестер Сноу. Ты убил свою мать, убил мою жену, и я проклинаю тот день, когда ты был зачат. Если бы я мог все вернуть назад и не трахать твою мать в день, когда сделал ее беременной, я бы сделал это. Я бы стер само твое существование.

Я никогда не был идеальным мужем, но я любил эту женщину больше, чем я когда-либо мог любить тебя.

Ты для меня пустое место. Ты был бы бесполезен и для нее, если бы она пережила твое рождение. Никто бы не смог любить тебя, когда ты родился. По правде говоря, я не хотел воспитывать тебя. Я пытался сдать тебя государству, старался избавиться от тебя, но они тебя не взяли. Никто не хотел тебя.

Ты поистине родился одиноким, Форестер. Ты были рожден в одиночку, и попомни мои слова, умрешь в одиночестве. Слова умирающего человека должны чего-то стоить. Проклятие умирающего человека должно чего-то значить.

Так услышать это, ибо это мое проклятие. Никто не полюбит тебя, ты маленький кусок дерьма. Ты уничтожишь того, кого ты попытаешь любить. Ты не найдешь счастья, а принесешь одни несчастья. Даже если ты думаешь, что когда-нибудь найдешь девушку, которая завоюет твое сердце, то ты сбежишь. Ты убежишь от нее так далеко и так быстро, как сможешь.

Потому что если ты этого не сделаешь, то уничтожишь ее, как ты уничтожил свою собственную мать. Проклинаю тебя.

Авраам Сноу.

Она заплакала. Она плакала не из-за себя, а из-за Форестера, и из-за того, о чем говорилась в письме. Она слишком хорошо знала, что такое письмо могло сделать с сердцем мужчины. Даже кто-то с наилучшими намерениями не смог бы думать и правильно действовать после получения чего-то подобного от родителей. Она знала, что она бы не смогла бы этого вынести.

Являлось ли это той причиной, по которой Форестер сбежал?

Если это так, то она простила бы его. Эль не забудет его, не захотела бы забыть то, что они делали вместе, она не смогла бы ненавидеть его. Он сделал то, что должен был сделать. Если это будет означать ее разбитое сердце, то так тому и быть.

Пока слезы катилисьпо щекам, она поняла, что произошло. Форестер был сломлен. Он был разрушен своим собственным отцом.

Кто мог закончить с девушкой после прочтения письма от его собственного отца, с девушкой, которую просил родить ему сына.

Он ушел. Ушел навсегда.

Она шла по улице и плакала. Эль плакала из-за Форестер, плакала, потому что ее сердце было разбито, и худшим было то, что она ничего не могла с этим поделать. Она даже не могла сказать Форестеру, что она его простила, что все еще любит его, и что он не должен участвовать в жестоких играх своего покойного отца.

 ЭЛЬ В ТИШИНЕ ОТПРАВИЛАСЬ СПАТЬ. Она старалась не плакать, но чувствовала, что капавшие слезы намочили подушку. Она лежала неподвижно, как будто умерла, а потом вдруг ударила кулаком по матрасу.

— Черт возьми, — закричала она.

Она была зла и не понимала, из-за чего, собственно говоря, злилась. Эль была в ярости из-за исчезновения Форестера? Или на себя за то, что позволила влюбиться в него?

Нет. Она злилась на жизнь. Эль была зла на весь мир. Она злилась на Бога.

Почему она навсегда проклята, проводить жизнь в одиночку? Почему, что бы она ни делала, как бы ни старалась, ничего не выходило. Она думала, что нашла свою любовь с Грисом. Она говорила себе, что если она продолжит любить его, если продолжит относиться к нему лучше, чем он к ней, то Бог позаботиться об остальном. Бог принесет ей любовь. Бог будет заботиться о ней.

Но этого не произошло. Ни с Грисом, ни тогда, когда была ребенком.

Она снова ударила по матрасу. Кто она такая, чтобы надеяться на лучшее? Ее собственная мать продала ее в рабство. Большинство людей даже не верят, что подобное возможно. Она на самом деле пережила такое.

Если бы не эта странная череда убийств, уничтоживших всю группировку Лос Лобос, когда она была маленькой девочкой, то сейчас Эль оказалась бы в каком-нибудь грязном борделе, вынужденная доставлять удовольствие мужчинам за деньги.

Она всегда думала, что Бог спас ее от ада банды Лос Лобос. Внезапно банда была уничтожена, а члены группировки даже не знали, кто это сделал. Это ощущалось, как божественное вмешательство.

Но с тех пор ее вера была поколеблена и снова и снова подвергалась испытаниям. Ничего не давалось легко. Ничего не шло по плану. Она работала не покладая рук, отдавала все человеку, которого, как она думала, любила, и все, что получила в ответ — жестокое обращение.

А потом появился Форестер, ее рыцарь в сверкающих доспехах, и на мгновение Эль подумала, что все изменится. Что все будет по-другому.

А потом он ушел, исчезнув от нее так же быстро, как и появился.

Она погрузилась в сон без сновидений, и когда проснулась утром, то почувствовала себя обессиленной, словно вообще не спала. Честно говоря, она должна была проверить свои часы, чтобы убедиться, что утро действительно наступило, потому что за окном было еще темно.

Она собралась как можно быстрее, и единственное хорошее, что с ней произошло, что из душа текла горячая вода. Денни сдержал свое слово, и она получила тепло и горячую воду. Эль пыталась настроить себя на позитивный лад. Она могла быть одинока, но, по крайней мере, ее жизнь в Стоун-Пике была комфортной. Ее квартира — уютной. У нее имелись хорошие друзья — Келли и Грейс.

«Я могу сделать это», — внушала она себе.

Она схватила свое пальто и направилась под падающим легким снежком в закусочную.

— Эль, — сказала Келли, увидев ее. — С тобой все в порядке?

Эль пожала плечами.

— Какой у меня выбор? Жизнь продолжается.

— Вот это настрой, — заметила Грейси сзади с кухни. — А сейчас позволь мне сделать тебе блинчиков перед началом смены. Держу пари, тебе не мешало бы подкрепиться.

Посетителей не было, и Келли, Эль и Грейси сидели за стойкой вместе, наслаждаясь блинчиками с беконом и настоящим кленовым сиропом.

— Спасибо, — сказала Эль обеим одновременно.

Они посмотрели на нее и улыбались.

— Мы в этом вместе, Эль, — произнесла Келли. — Что бы ни случилось, мы все поможем друг другу.

— Тебе лучше поверить в это, — вмешалась Грейси в разговор. — Ты пройдешь через все это, Эль. И не беспокойся также о том мерзавце, твоем бывшем парне. Мы прикроем твою спину.

Эль обняла их обеих, изо всех сил пытаясь сдержать подступившие слезы.

— Вы обе будете думать, что я настоящая плакса, если я снова расплачусь.

Они обнимали ее так крепко, что она почувствовала в первый раз в жизни, что она может быть частью чего-то. У нее были друзья. Она имела поддержку. Эль только сейчас начала понимать, как много это значит для нее.

Она только на мгновение позволила себе подумать о Форестере. Она представила его лицо, его красивые глаза, губы, сильные руки, и как она себя чувствовала, когда он погрузился в нее. Эль заставила себя остановиться. С ней все в порядке. Она сможет пройти через это.

 У ФОРЕСТЕРА БОЛЕЛО ВСЕ. Тюремный матрас был толщиной не более двух или трех дюймов. Он задрал рубашку и осмотрел свои ребра. На них выступили фиолетовые синяки. Он попытался сесть и поморщился.