— Грис, пожалуйста, не здесь.

— Посмотри на себя. Ты видишь меня и уже через пару минут начинаешь клянчить. Я сказал тебе, что ты никчемная шлюха.

— Грис, ты должен уйти отсюда прямо сейчас. Если нет, то я позвоню в полицию.

— Ой, ты позвонишь в полицию. Возможно, я уже поговорил с ними сам. Может быть, они позвонили мне, чтобы сообщить, что ты здесь. Ты забываешь, что этот кусок дерьма, называемый автомобилем, записан на мое имя.

— Ты можешь забрать его обратно, Грис. Ты можешь оставить его себе.

— Заткнись, сука. Я пришел сюда не за автомобилем. Я отправился сюда за тобой. Ты возвращаешься со мной домой, где твое место, и у тебя больше не будет шанса сбежать, как в этот раз.

— Я не собираюсь возвращаться с тобой Грис ни сейчас, ни когда-либо еще.

Эль не знала, что делать, о чем думать. Она была в ужасе. Она три года страдала от произвола Гриса, и только начала смиряться с тем фактом, что ей, возможно, удалось освободиться от него.

— Давай, садись в мою машину. Твой праздник закончился.

Эль посмотрела на него. Она глядела в холодное, жестокое лицо мужчины, которому она столько времени отдавала всю себя.

— Нет, — произнесла она.

— Нет?

Эль вздрагивала от каждого слова, произнесенного жестким голосом Гриса.

Затем она услышала голос Грейс и вдруг вспомнила, что она больше не одна. У нее теперь были друзья. Они не могли навсегда защитить ее от кого-либо, на подобии Гриса, но они были рядом и прикрыли бы ей спину.

— Точно, тупоголовый, — сказала Грейс. — Дама сказала, нет. А теперь убирайся отсюда, прежде чем я вышибу тебе мозги.

Эль обернулась и увидела, что Грейс нацелила здоровенный дробовик прямо в лицо Гриса. Грис поднял руки в жесте самозащиты.

— Ах, ты, глупая, старая карга. Ты заплатишь за это. Шериф на моей стороне. Эта девушка угнала мою машину, а другую — разбила. Она моя. Она моя чертова собственность.

Грейс просто смотрела на него, ожидая, пока он закончит свою тираду, а потом грозно вскинула дробовик.

Нехотя Грис вышел из закусочной.

Когда он ушел, Эль поняла, как она была напугана. Она села на стул у стойки и разрыдалась. Все ее тело дрожало от страха.

— О, мой Бог, — сказал Келли. — Это твой бывший?

— Да, мой бывший, — подтвердила Эль.

— Он еще хуже, чем Фил, — заметила Келли.

Грейс подошла, обхватила руками Эль и обняла ее так крепко, как никто и никогда не обнимал ее.

— О, милая, — сказала Грейс. — Теперь я понимаю, почему ты выстроила такие высокие стены вокруг своего сердца. Послушай меня. Мы позаботимся о твоей безопасности здесь, милая. Мы будем тебя охранять. Теперь мы — твоя семья.

 ФОРЕСТЕР СИДЕЛ В ПЫЛЬНОМ офисе адвоката и старался не думать о тех причинах, по которым он здесь находился. Такие места, как это, заставляли его нервничать. Смерть отца повлияла на то, что он был на взводе. Завещание. Ладно, у него не было опыта разборок с завещанием, но он был уверен, что если бы думал об этом слишком много, то сильно бы занервничал. Его отец был первостатейным мудаком, и существовал шанс, что старый ублюдок мог нанести ему оскорбление с помощью завещания, и Форестеру не улыбалась перспектива узнать, что это могло быть.

— Извините, что заставил вас ждать, — произнес Чепмен, адвокат отца Форестера. Он занял свое место за столом, сев в большое и мягкое кресло, обитое полированной кожей. Кресло, в котором сидел Форестер, было попроще и больше напоминало стул.

— Хочешь выпить кофе, сынок? — спросил Чепмен.

Форестер заметил, что до сих пор каждый, кто был связан со смертью отца, относились к нему, как к сыну, как будто они пытались компенсировать недостатки одного человека, который должен был сообщить ему об этом.

— Нет, спасибо, — ответил Форестер.

Он не собирался резко отвечать, так как ничего не имел лично против Чепмена, который казался совершенно непредвзятым юристом во всех смыслах этого слова. Он просто не хотел быть вовлеченным в процесс чтения завещания старика.

— Хорошо. Тогда, я полагаю, мы должны начать.

— Да, давайте.

Чепмен достал пачку документов, которые включали в себя: старые письма, юридические документы, государственные формы, и, естественно, завещание.

— Я, конечно, прочитал его последнюю волю, — начал Чепмен. — По правде говоря, я написал его для твоего отца, и могу подтвердить тот факт, что он был в здравом уме, когда составлял этот документ.

— Я за него рад, — сказал Форестер.

— Ты должен знать, что имущество твоего отца, его инвестиции и страховка несколько лет назад составляли приличное наследство. По последним подсчетам, его оценили в более чем полмиллиона долларов. Теперь, вероятно, оно будет немного больше, так как недвижимость и цены на акции возросли.

— Оно мне не нужно, — заметил Форестер.

Чепмен выдержал паузу.

— Ну, — произнес он, — дело в том, что как единственному живому родственнику отец оставил все по умолчанию тебе.

— Я просто сказал, что мне оно не нужно.

— Я услышал тебя, — сказал Чепмен, — и, естественно, должен выполнить любое твое пожелания по поводу денег, в особенности, если они тебе не нужны. Для подобных ситуаций имеются правила. Кроме того, я уверен, что существует огромное количество достойных общественно значимых дел, о которых мы могли бы подумать вместе, и решить, куда сделать пожертвование.

— Меня не волнует, что вы сделаете с ними, — произнес Форестер. — Я не хочу всего этого.

— Я дам тебе немного времени, чтобы подумать, — сказал Чепмен. — Понимаю, что сейчас тебе очень нелегко.

— Дайте мне столько времени, сколько хотите. Мой ответ не изменится.

— Необходимо ли мне напомнить тебе, что полмиллиона долларов может существенно изменить жизнь человека твоего возраста, сынок. Ты мог бы создать семью, начать бизнес.

— Послушайте. Я ничего не имею против вас. Вы, кажется, хороший адвокат. Но у меня имеется достаточно сильная обида на человека, который должен был быть моим отцом. Я не ожидаю, что вы поймете, сэр, но я говорю вам прямо сейчас, что скорее умру в луже мочи, чем возьму хоть копейку от этого старика.

— Понимаю, — сказал Чепмен. — Лично от себя могу заметить, что я полностью уважаю такое мнение. Я представлял твоего отца по правовым вопросам в течение длительного времени, но я никогда не поддерживал того, что он делал в своей жизни. Как он относился к тебе, и твоей бедной матери.

Форестер не хотел быть грубым, но он прервал Чепмена на середине предложения.

— Избавьтесь от денег. Отдайте их на благотворительность, где поддерживают женщин, оказавшихся в положении, как моя мать. Если вы что-нибудь придумаете, я подпишу. Кроме этого есть еще какие-нибудь причины, по которым мы не можем закончить прямо здесь и сейчас?

— Ну, — начал Чепмен, тяня время, пока думал над тем, что сказать дальше. — Есть еще один маленький вопрос. Деталь, если тебе угодно.

— Деталь?

— Да, мелочь.

— Что это?

Чепмен открыл ящик стола и достал конверт.

— Вот это, — сказал он.

— Что это такое?

— Письмо.

— От моего отца?

— Да, он хотел, чтобы оно было у тебя.

— Оно мне не нужно, — решительно сказал Форестер.

— Просто возьми его, — предложил Чепмен, передвинув его по столу в сторону Форестера. — Не читай его, если не хочешь. Но я обязан убедиться, что ты его получишь. Я не могу выдать тебе средства, или отправить их на благотворительность по твоему выбору, пока не передам тебе это письмо.

— Я действительно не хочу,— сказал Форестер, глядя Чепмену в глаза.

— Ты упростишь мою жизнь, сынок, если просто возьмешь его. Ты даже не представляешь объем бумажной работы, связанной с невостребованным имуществом.

Нехотя Форестер потянулся через стол и схватил конверт. Он сложил и положил его в карман, а потом встал.

— Это все? — спросил он.