Что и говорить, Завальнюк потрудился на славу: ловушка была как раз для Холмогорова — из тех, которые человек видит, а обойти все равно не способен. Угроза собственной жизни в данном случае ничего не значила просто потому, что ничего не меняла.
— Разумеется, мы пойдем вместе, — сказал Алексей Андреевич. — Вам может понадобиться помощь.
Завальнюк молча кивнул, и они рука об руку зашагали к тому месту, где тропинка впадала в лесную дорогу, как ручей в реку.
— А знаете, — нарушил молчание заготовитель, — больше всего мне сейчас хочется, чтобы в сотне метров от околицы нам встретился Гришка Егорьев. Так и представляю, как он ковыляет по дороге, потирая ушибленные места, и кроет семиэтажным матом чертову кобылу, которая ни с того ни с сего сбросила его и ускакала куда глаза глядят.
— Надеюсь, так оно и будет, — поддержал его Холмогоров, который ни на что такое не надеялся: уж очень явно все указывало на несчастье.
Увы, дурные предчувствия его не обманули.
Далеко идти им не пришлось. Они отшагали по лесной дороге не более полуверсты, ориентируясь по хорошо заметным отпечаткам лошадиных копыт, когда Завальнюк вдруг остановился.
— Вот и пришли, — сказал он.
Холмогоров проследил за направлением его взгляда и увидел торчавшие из придорожных кустов босые ноги.
Подойдя вплотную, они увидели подростка. Гришка Егорьев лежал навзничь, широко разбросав руки. Глаза у него были закрыты, как будто паренек спал, но неестественно повернутая шея и струйка темной крови, прочертившая загорелую кожу от уголка рта до никогда не знавшей бритвы скулы, рассеивали эту иллюзию. Старенькая двустволка лежала под ним, прижатая телом; засаленный и обтрепанный брезентовый ремень, на котором она висела, во время падения сбился под самое горло, неприятно напоминая сделанную из вожжей петлю, что до сих пор, наверное, свисала с потолочной балки в погребе.
Решительно, с треском раздвинув кусты, Завальнюк опустился на корточки и попытался нащупать пульс. Проделано это было привычно, едва ли не профессионально; человек, который видел эту процедуру только по телевизору, на такое не способен.
— Мертвый, — повернув к Холмогорову осунувшееся, какое-то очень усталое и бледное лицо, сказал он.
Огорчение, с которым это было сказано, показалось Холмогорову искренним, и он опять удивился. Завальнюк все время ставил его в тупик: он то вызывал подозрения самого неприятного свойства, то казался вполне приличным и даже милым человеком.
Приподняв голову подростка, заготовитель подсунул ладонь под его затылок и вынул оттуда угловатый, с пятнами серого мха камень. И камень, и рука Петра Ивановича были в крови. Завальнюк осмотрел затылок подростка и вздохнул.
— Ничего определенного по ране не скажешь, — нехотя признался он. — Такую рану можно нанести чем угодно, в том числе и этим булыжником… Внешне все просто: упал с лошади, ударился затылком о камень и сломал шею.
— Может, так все и было? — негромко предположил Холмогоров, сам ни на грош в это не веря.
— Я бы с вами согласился, если бы не его отец, — рассеянно вытирая окровавленную ладонь пучком травы, произнес Завальнюк. — Если бы Степан Егорьев повесился после того, как нашли тело его сына, это бы еще куда ни шло. А так получается, что он полез в петлю, как только увидел вернувшуюся без седока лошадь. Да и то неизвестно, видел ли он ее… Лично мне кажется, что кто-то сильно поторопился, помогая старшему Егорьеву свести счеты с жизнью. Ему бы выждать чуток, да, видно, ждать он не мог… Странные дела творятся в Сплавном, вы не находите? Однако смеркается, — спохватился он. — Надо бы отнести его в поселок, благо тут недалеко. Вы, пожалуй, возьмите ружье, а я понесу мальчика.
— Будем нести по очереди, — возразил Холмогоров.
Он больше не боялся доверить оружие этому подозрительному типу: если бы Завальнюк хотел его убить, он бы давно попытался, да и вел бы себя иначе — во всяком случае, реже поворачивался бы к Алексею Андреевичу спиной.
— Идет, — легко согласился заготовитель. — Сто шагов вы, сто — я. Парнишка крупный, а покойники — они тяжелые… Вот странно, ведь должно бы, кажется, быть наоборот. Я где-то читал, что после смерти человек становится легче в среднем на двадцать граммов. Помнится, автор статьи приводил эти данные как доказательство существования души — дескать, вот эти самые двадцать граммов и есть вес покинувшей бренную оболочку души… Вы как к этому относитесь, Алексей Андреевич?
— Никак, — пожал плечами Холмогоров. — Пытаться доказать существование души при помощи взвешивания — то же самое, что измерять время линейкой или пробовать расщепить атом стамеской и молотком. Наука, в отличие от веры, ограниченна и сплошь и рядом оказывается не в состоянии объяснить результаты собственных опытов.
— Что-то в этом есть, — задумчиво сказал Завальнюк, — надо поразмыслить на досуге… Держите, — добавил он, протягивая Холмогорову ружье. — Осторожнее, не запачкайтесь, оно в крови.
Холмогоров по примеру заготовителя стер кровь с приклада пучком травы и, переломив ружье, проверил стволы. Оба патрона были на месте; латунные донышки гильз потемнели от старости, зато новенькие медные капсюли сияли, как парочка миниатюрных солнц.
— А вы заметили, — без видимых усилий беря мертвое тело на руки, сказал Завальнюк, — что при нем нет патронташа?
— Заметил, — сказал Холмогоров. Преодолев искушение вынуть патроны, он поставил стволы на место и забросил двустволку за плечо. — И о чем это, по-вашему, говорит?
— На охоту не ходят с двумя патронами, это просто несерьезно. Даже если парень был отменным стрелком, все равно… А вдруг осечка?
Холмогоров догнал его и пошел рядом.
— Может быть, вам помочь?
— Поможете через восемьдесят три шага. Восемьдесят два… один… восемьдесят… Я хочу сказать, — прервав обратный отсчет, продолжал Завальнюк, — что поехал он вовсе не на охоту. Выехал затемно, с двумя патронами в стволах… Куда, зачем? Силки проверять, капканы? Тогда почему возвращался без добычи? Неужто день такой неудачный выдался? Сомнительно как-то… Нет, я думаю, он ездил в лес по делу, не имеющему никакого отношения к охоте. И если, к примеру, пройти по следам его кобылы до самого конца, можно, наверное, узнать, что это было за дело.
— Вряд ли это возможно, — заметил Холмогоров. — Почва здесь каменистая, а лошадь не подкована.
— Верно, — согласился Завальнюк. Он уже начал пыхтеть, но даже не думал беречь дыхание. — И почва каменистая, и лошадь не подкована, и шансов вернуться, можно сказать, никаких…
— Почему вы так думаете? — удивился Холмогоров.
— А вы думаете по-другому? Три… два… один… все! Держите, ваша очередь нести.
Холмогоров снял с плеча ружье и принял страшную ношу. Завальнюк повесил ружье на шею, положил на него руки и пошел рядом, отдуваясь и ожесточенно отбиваясь от липнувшей к потной коже мошкары. Алексей Андреевич ждал продолжения разговора, показавшегося ему очень интересным, но заготовитель только на чем свет стоит клял проклятых кровососов и, казалось, думать забыл о собственном мрачном пророчестве. Пророчество, это, увы, выглядело почти констатацией факта. Ведь исчезнувший отец Михаил ушел в неизвестность как раз по этой дороге, да и только ли он один?
Недалеко от околицы им повстречалась процессия, которую Завальнюк не без сарказма назвал поисковой партией, — несколько взбудораженных, вооруженных охотничьими ружьями и керосиновыми лампами мужиков, один из которых вел за собой запряженную в подводу лошадь. В подводе полулежал участковый Петров с сигаретой на губе и заплетающимся языком подавал громкие, на весь лес, команды, которых никто не слушал. Он остался весьма недоволен необходимостью уступить свою «плацкарту» покойнику, о чем не замедлил громогласно оповестить присутствующих.
На Завальнюка, который в данный момент держал тело подростка на руках, ворчание участкового не произвело ни малейшего впечатления. Он высказался в том смысле, что не нанимался шагать с трупом на руках за пустой подводой, после чего бережно, но очень решительно опустил тело на соломенную подстилку, так что Петрову волей-неволей пришлось спешиться. Тогда, цепляясь одной рукой за телегу, чтобы не упасть, участковый устроил Завальнюку и Холмогорову форменный допрос, нимало не стесняясь посторонних, которые с огромным интересом прислушивались к разговору.
