У противоположной стены находился мощный музыкальный центр с двумя колонками и целой кучей всяких проигрывающих устройств, на которых можно было прослушивать все что угодно: и кассетные записи, и катушечные, и старинные пластинки, и современные компакт-диски. По бокам от музцентра стояли два шкафа: один с книгами, а другой со всякими аудио- и видеозаписями.
Окно тут было только одно, но просторное, хорошо пропускающее свет, несмотря на то что стекла в обеих рамах были матовые, а между рамами была установлена прочная решетка. Кроме той двери, через которую вошли Баринов и Лариса, в палате была еще одна рядом с книжным шкафом, напротив ближней от окна кровати.
Посредине комнаты стоял небольшой квадратный обеденный стол и четыре мягких стула с кожаными сиденьями и спинками. За столом сидели три молодые дамы — старшей наверняка еще не было тридцати — в чистеньких розовых пижамках. Дамы были помечены: на спинах курток располагались крупные надписи голубой краской — «8 сектор», а на нагрудном кармане той же краской по трафарету кто-то вывел цифры — «8-01», «8-02» и «8-03». На спинке каждой из коек, позади подставок для телевизоров, тоже были укреплены пластмассовые таблички с номерами: 01, 02, 03.
Пронумерованные девушки сосредоточенно работали спицами. Судя по всему, вывязывали из мохера свитерочки на детишек. Конечно, Баринов и Лариса ничему тут удивляться не собирались, но любой посторонний гражданин, если б его сюда пропустили живым и здоровым, увидел бы некую странность в поведении юных леди.
Конечно, в том, что молоденькие, румяные, несмотря на пребывание в палате, и явно не страдающие от недостатка витаминов женщины сидят и вяжут, ничего странного не было. Гораздо страннее было то, что они делают это молча, не обмениваясь репликами, не подшучивая, не рассказывая всяких дамских историй о любви и дружбе, не хохоча, не хихикая и даже не улыбаясь. К тому же вязание, как видно, составляло для них не какое-то развлечение от клинической скуки, а что-то вроде боевого задания, которое они должны были выполнить любой ценой.
Действительно, в обыденной жизни молодая мамочка, связав детенышу свитерочек или ползуночки, тут же побежит их примеривать на свое чадо. У каждой из этих дам на кровати уже лежала целая стопка готовых изделий — одинаковых свитерочков из голубого мохера. Впрочем, даже если все это готовилось на продажу и некий строгий хозяин предупредил их, что не сумевшая выполнить норму будет уволена, вряд ли красавицы были бы столь увлечены работой, что не перекинулись бы хоть парой слов.
— Здравствуйте, девушки! — поприветствовал их Баринов.
Вязальщицы дружно встали и дружно коротко, как довоенные физкультурницы, ответили:
— Здраст!
— Садитесь, — разрешил Баринов. — Продолжайте работу.
Нумерованные девушки тут же подхватили спицы и вновь принялись за дело.
— Сегодня они должны сделать не менее чем по двадцать свитерочков, — сказала Лариса Григорьевна. — До ужина, к 19.00.
— А когда начали? — спросил Баринов.
— В 10.30. Восьмичасовой рабочий день плюс полчаса на обед и сцеживание. Продолжают доиться, как ни странно, хотя у детей уже по 28 зубиков, и они уже мясо едят… Так, посмотрим, сколько мамочки наработали, — Лариса пересчитала количество свитерочков в стопках. — Уже перекрыли норму. 8-01 связала 24, 8-02 и 8-03 — по 22.
— Хоть магазин открывай, — хмыкнул Баринов. — Что завтра будут делать?
— Скорее всего, попробую проверить, смогут ли сделать больше. Похоже, это еще не предел.
— Ладно, проверьте. Но не увлекайтесь. Пройдите с ними как можно больше видов деятельности. Причем побольше таких, которые с трудом поддаются механизации. Черт его знает, может, это тоже окажется полезным…
Обязательно, Сергей Сергеевич, соответствующая программа у нас уже составлена. Между прочим, такую скорость вязки они освоили всего за три дня. А до этого спицы держала в руках только «ноль первая». Теперь посмотрим их малышей.
Лариса открыла дверь, находившуюся рядом с книжным шкафом, и пропустила Баринова вперед.
Никто и не подумал бы, что в этой комнате находятся три бодрствующих годовалых ребенка. Впрочем, о том, что им всего по годику, посторонний посетитель ни за что не догадался бы. Потому что малыши выглядели минимум двухлетними. Крупные, мордастенькие, молчаливые мальчишки в голубых пижамках, на спине у которых, как и у мам, имелась надпись «8 сектор» (только алого цвета), тоже были пронумерованы. На кармашках курточек были проставлены красные цифирки: «8-011», «8-021» и «8-031».
Слева от двери в этой странной детской рядком стояли три вполне обычных деревянных кроватки. В ногах у каждой кроватки стояло по стульчику с горшком под сиденьем. А большую часть комнаты занимала сложная конструкция, похожая на модный когда-то детский спортивный комплекс.
Он состоял как бы из трех одинаковых наборов снарядов или препятствий — считай как угодно. Любая нормальная мама, увидев, что вытворяют малыши на этих снарядах, упала бы в обморок. А какой-либо неуравновешенный папа скорее всего поинтересовался бы, какой козел конструировал комплекс, исключительно для того, чтоб, отловив конструктора, начистить ему морду.
«Полоса препятствий» — пожалуй, это будет самое точное — начиналась с гимнастического каната, по которому ребятенок взбирался под самый потолок, на трехметровую высоту, причем без помощи ног. Ножками он охватывал канат только на самом верху, для того чтобы ухватиться ручками за горизонтальную лестницу с десятью ступеньками и, перехватываясь, передвинуться по ней на полтора метра — то есть время от времени повисая на одной руке. Пройдя таким образом горизонтальную лестницу, младенец добирался до конструкции, состоявшей из четырех вертикальных металлических труб дюймового диаметра. Эти трубы служили основой сооружению, напоминавшему не то этажерку, не то опору ЛЭП. Через каждые полметра внутри этой конструкции были устроены площадочки или полочки. Что-то вроде этажей, общим числом шесть. Четыре верхних «этажа» были с двух сторон ограждены решеткой из сваренных крест-накрест стальных прутков, а в двух других имелись лазы — стальные кольца диаметром 30 сантиметров. Перебраться с горизонтальной лестницы на верхний ярус «этажерки» малыш мог, лишь просунув ноги в лаз. Потом он должен был отцепить одну руку от последней ступеньки и ухватиться ею за решетку. Затем перенести вторую руку, всунуться в кольцо, перевернуться на живот и вылезти через другое кольцо. Второй снизу этаж имел только один лаз в боковой стенке, но зато имел лаз в полу, через который ребенок попадал на самый нижний ярус. Оттуда он должен был вылезать по сваренному из оргстекла большущему змеевику, цепляясь за привинченные внутри трубы пластмассовые скобы. Через змеевик малыш опять взбирался на трехметровую высоту, перелезал на качающуюся веревочную лестницу — до нее еще дотянуться надо было! — и спускался вниз. Затем ребенок подходил к маленькой грифельной доске и мелком рисовал черточку. После этого проходил все препятствия в обратном порядке и ставил черточку на другой доске. И все это молча, без визга, писка, топота и беготни…
— Сколько они еще должны работать? — спросил Сергей Сергеевич.
— До 19.00, как мамы. Потом кормятся, какают по команде и в 20.30 уже спят. Ровно до восьми. Господи, был бы у меня такой ребенок!
— На этот счет могут быть разные мнения, — вздохнул Баринов. — Ладно, как я понял, здесь тоже все по программе. Идем к новеньким.
— Может, взглянете на «ноль-сороковых»? — спросила Лариса. — Не хуже этих молодцов получились. Идеальные девочки!
— Овечки Долли… — хмыкнул Сергей Сергеевич. — Знать бы, куда их маму унесло? И на кой черт я вообще решил этот эксперимент ставить?
— Неужели никаких следов?
— Пока никаких.
Тут пискнул телефон, висевший у профессора на руке.
— Баринов слушает!
— Сергей Сергеевич? Санкт-Петербург, Баскаков, — доложила секретарша. — Экстренно! Переключить на кабинет Ларисы Григорьевны? Или попросить, чтоб перезвонил?
