— Не поминай, а?! — рявкнула Светка. — Серый был гад и предатель. Как и Маузер с Саней. И им, собакам, собачья смерть настала!

— Ну не распаляйся ты… — попросила Люська. — У меня аж парень внутри заворочался. За братишку беспокоится.

— Ладно, — слегка подостыла Светка, положив руки на живот. — Мой Никитич тоже пинается… Во братва народится!

— Ты его, случайно, не Добрыней назвать собираешься? — улыбнулась Люська.

— Не знаю. Еще не придумала. Но Никитич — это точно.

Светка подошла к телефону и набрала номер. Люська сразу поняла: Булка проревелась, наоралась и успокоилась. Сейчас начнет раздавать ЦУ и наводить в губернии конституционный порядок.

— Кныш?! Молодец, что ждал звонка. Созвонись с Витей и поинтересуйся — только вежливо, смотри! — что он думает насчет вчерашнего инцидента. Пошли кого-нибудь потолковей в Лехину контору. Да, с соболезнованиями, но прежде всего, пусть постарается поиметь максимально точную картину всего дела. Что, где, когда и кто. Третье. Шуре, Вене, Кузе, Коле, даже Фыре — строгое внушение, чтоб сидели тихо и знали: кто сейчас слиняет, тому у нас работы не будет. Дальше. Черепана и все, что осталось от конторы Крюка, берешь на баланс. Шкворня за человека не считать однозначно. Система пойдет по людям. Каждый получит по куску, мы брать ничего не будем. Насчет шухера на площадке — положить с прибором. Мягко, мягко положить. Полезная вещь, между прочим. Через два дня все это свернется и прикроется. Так и втолковывай всем орлам. Даже Тромбону. У тебя есть еще что-то? Что?! Обратись в ТОО «Пегасик», там тебе не только текст для соболезнования насчет Лехи напишут, но и красиво оформят. На цветном принтере, в черно-алых тонах, с ламинированием… Увидишь, сам заплачешь. Нет, на похороны Лехи меня не отпустят. Я на сохранение легла. Поедешь сам, венок сделаешь, сумму на погребение из общака выделишь. Из рассчета сто тысяч «зеленых» — не больше. Нет, это не до фига. Леха — заслуженный человек был. Ну, все, действуй!

— Завидую я тебе… — вздохнула Люська с полной откровенностью. — Как ты жестко говорить умеешь! Как мужик…

— Я как начальник говорю, понимаешь? Ни одна зараза в штанах не должна чуять слабость. Иначе на шее усядется и ноги свесит. Почему я Никитку выбрала? Потому что он со стороны. Расслабься я с Серым, к примеру, — и все. Я больше не начальство, а так — девочка-подстилка. Дело — делом, а тело — телом. Все в конторе тянутся по стойке «смирно», трясутся, и не бабу видят, а страх смертный. Четкий порядок, неисполнение — хана. Если хочешь, чтоб мужики в тебе видели человека, а не дырку на ножках, ты должна им страх внушать. А чего они, кобелюки, больше всего боятся, ответь?

— Силы, наверно…

— Ни фига подобного. Больше всего мужики боятся, что их обсмеют прилюдно, выставят дураками. И особенно, если это сделает баба в присутствии других мужиков. Выбери с самого начала одного, самого смазливого и нахального, который себя за неотразимого донжуана почитает, — и убей морально. У них всегда пунктики есть, как пята у того самого Ахиллеса. Попала разок — и все, он сексуальный труп, ему шарахаться от тебя придется…

— Да ладно тебе лекции читать… — вздохнула Люська. — Как у тебя, у меня никогда не выйдет. Я девушка скромная и нежная.

— Только иногда материшься, — хмыкнула Светка.

В это время в дверь галантно постучали.

— Кто там? — спросила Светка.

— Это я, Сергей Сергеевич, — отозвался бас профессора. — Не помешаю?

— Заходите.

Баринов вошел, улыбнулся и спросил:

— Ну как вам наш «Хилтон-ЦТМО»?

— Ничего, вполне прилично, — ответила Булочка. — А он действительно Хилтону принадлежит?

— Нет, это шуточка. И довольно двойственного содержания, кстати. Во время вьетнамской войны в Ханое создали специальную тюрьму для сбитых американских пилотов. Как-никак четыре тыщи самолетов сбили. Ну а пленные штатники со свойственным им юмором назвали эти бараки «Хилтон-Ханой».

— Это что, намек на то, что мы тут в плену? — полушутя спросила Светка.

— Нет, конечно. Вы тут на сохранении. В данном случае, это словосочетание наиболее точно отражает смысл вашего пребывания здесь. Речь идет о сохранении и вас, и ваших будущих детей. Вообще-то мы собирались вселить вас именно сюда. Но, к сожалению, обстоятельства сильно изменились. Вам придется сегодня же перебраться в стационар.

— Это в связи с тем, что Лариса Григорьевна говорила? — поинтересовалась Люська.

— Да, — вздохнул Сергей Сергеевич. — Она доложила мне результаты обследования, и мы согласовали вопрос о вашем переводе в восьмой сектор нашего Центра.

— Это что, обязательно?

— Абсолютно. Конечно, если вы не хотите расстаться со мной по-дружески, то можете вернуться на свою подмосковную дачу или в родную область. С моей стороны препятствий не будет, но и помощи, к сожалению, тоже.

Люська тревожно взглянула на Булочку. В глазах экс-секретарши отчетливо читалось: «Наплюй на все, не нравится мне все это! Давай отсюда смотаемся, пока не поздно!»

— Мне не хотелось бы с вами ссориться, Сергей Сергеевич, — подчеркнуто вежливо произнесла Булочка. — Но неужели все так серьезно?

— Все очень серьезно. Вы даже не представляете себе, насколько.

— И тут действительно дело только в гинекологии?

— Нет, лишь отчасти, — улыбнулся профессор. — Вы в курсе насчет того, что случилось с Алексеем Суровцевым?

— В смысле, с Лехой Пензенским? Да.

— Есть серьезные опасения, что с вами может произойти нечто подобное. Окна гостиницы слишком широкие, выходят на рощу, находящуюся уже за забором нашего поселка и сейчас, когда листвы еще нет, просматриваются с солидного расстояния. Поэтому я не могу гарантировать вам безопасность в этом помещении. Лучше всего будет, если вы сейчас ляжете на каталки и проедете на них на новое место. А вещи позже принесут мои люди.

Люська беспокойно поглядела на окно. Она мгновенно догадалась, что оттуда в комнату может вот-вот влететь пуля…

— Я согласна, — сказала Люська.

— Ну, допустим, я тоже, — произнесла Светка, скорее испытующе, чем утвердительно. — Но ведь вы ставили передо мной задачи, рассчитанные на работу с областью. Там, на новом месте, будет хотя бы телефон? О факсе или компьютере я вообще не спрашиваю.

— Все будет, — улыбнулся профессор еще раз.

— Никиту туда допустят?

— Обязательно. Даю вам честное профессорское слово. Но только не раньше, чем в понедельник вечером.

— А «не позже» чего? — настырно спросила Булочка.

— Не позже среды, я думаю.

— Бог с вами, поехали…

Сергей Сергеевич открыл дверь номера, и четыре мощные, очень крупные девицы в синих комбинезонах с нашивками «СБ ЦТМО» вкатили две горизонтальные каталки для тяжелобольных и помогли Светке и Люське улечься. Сверху, оставив открытым только лицо, набросили простынки.

— Необходимо пристегнуться, — заметил Баринов, — у нас есть места с очень крутыми пандусами…

Проворные, несмотря на крупные габариты, девицы двумя легкими движениями ловко пристегнули Светку и Люську к каталкам.

— Извините, — сказала Булочка, — вы же мне руки намертво к бокам пристегнули!

— Ничего ужасного, — успокоил профессор, — приедем на место — и вас отстегнут.

— А шприцы зачем? — уже совсем испугалась Булочка, увидев, как из-за широких спин «эсбэшниц», словно пехотинцы из-за танка, вынырнули две медсестры и, наскоро протерев спиртом кожу на предплечьях Люськи и Светки, вонзили в них иглы одноразовых шприцев.

— Все для вашей же пользы… — произнес профессор благодушно.

Светка сразу после укола в плечо почувствовала непреодолимую тяжесть во всем теле и все быстрее и быстрее стала проваливаться куда-то в бездонную яму…

Механик не только вздремнул, но, прямо скажем, дрыханул пару часов. Поэтому ему удалось вполне прилично восстановить силы. За окном помаленьку сгущались сумерки, и Механик вспомнил о своем решении съездить на озеро Широкое. Дождь вроде кончился, даже закатное солнышко проглядывало.