— Хулиганка ты! — произнесла Люська, но с видимым удовольствием развалилась рядом с Булочкой, которая нарочито плавно подтянула вверх подол платья и обнажила тугой, выпуклый живот. А потом еще и Люське подмигнула: мол, давай подруга, показывай, чего нарастила за шесть месяцев. И Люська, не мудрствуя лукаво, распахнула халат. Трусиков, между прочим, на обеих не было…

Никита подошел, встал на колени между правой ногой Светки и левой ногой Люськи, свисающих с кровати, и осторожно положил правую ладонь на Светкино пузо, а левую — на Люськино.

— Тихо! — прошипела Светка. — Они слушают…

И тут почти одновременно там, в недрах этих таинственных животов, что-то заворочалось, легонько толкнуло Никиту в ладони через плоти будущих матерей.

— Почуял?! — спросила Люська.

— Ага… — произнес Ветров, пытаясь как-то привести в порядок душу. Там какой-то калейдоскоп крутился и перекручивался. Что-то мелькало, вертелось, поблескивало. Отдельные отрывки и фрагменты из всяких совсем недавних и довольно давних событий, эпизодики из прошлого. Вспомнилось, как он в первый раз увидел Светку — там, в пятиэтажке, на улице Молодогвардейцев, когда случайно спас ее от киллера, подосланного Хрестным. Потом вспомнил, как застрелил Юрика и тащил на спине Люську с подвернутой ногой. И комфортабельный подвал на Булкином хлебозаводе, где все и получилось… И еще фраза вспомнилась из дневника капитана Евстратова: «Убийство есть продолжение рода на войне». А от нее, конечно, заплясали чеченские картинки, задергались перед глазами смутные тела тех, расстрелянных в подъезде… Да, тогда он насчет продолжения рода мыслил в каких-то общих, размыто-неопределенных категориях. А теперь вот оно, здесь, под его руками, шевелится и ворочается аж в двух женских утробах…

Конечно, может, они и врут. Хотя, какой им резон врать? Тем более сразу обеим. Не алименты же им нужны с Никитиной нищеты?! Да и замуж, скажем так, они, наверное, могли бы кого посолиднее хомутнуть, чем его. К тому же, на двоих он очень трудно делится.

— Понравилось? — прошептала Светка с легким возбуждением в голосе.

— Ага… — сказал Никита, ощущая даже какой-то легкий трепет в пальцах, прикасающихся к напряженной коже этих тугих животов. И словно бы оттуда, из утроб, шли какие-то таинственные волны, передававшие ему сигналы, которые он пока не в силах был понять.

— Поцелуй нам пупики… — произнесла Булочка. — Нежненько-нежненько…

Никита послушно прикоснулся губами сперва к Светке, потом к Люське и почти мгновенно почуял в себе самую лихую страсть. В жизни не подумал бы, что когда-нибудь его может так потянуть к беременным… Ему даже стыдно стало, но от этого захотелось еще сильнее. И он, продолжая осторожно поглаживать выпуклые животики, все чаще подбирался вниз к волосикам, словно бы случайно их задевая и легонько пошевеливая.

— Ох, — пробормотала Люська, тяжко вздохнув, — мне ведь не встать, честное слово…

— Это не твое дело — вставать, — мурлыкнула Светка, положив обе ладошки на Никитину ладонь и плотно придавив ее к своей главной благодати. Ветров приласкал заодно и Люськину благодать, а потом пробормотал хмелеющим голосом:

— С вами с ума сойдешь…

— Сходи, сходи, — разрешила Светка, — только ключ в двери поверни и штору задерни.

Никита отбежал к двери, запер ее, потом задвинул штору. Когда вернулся, платье и халат висели на спинке стула, а дамы лежали уже не поперек, а вдоль кровати, укрывшись одеялами по шеи.

Так быстро Ветров не раздевался, должно быть, со времен армейской учебки. Вообще-то именно там, когда один из курсантов выразил сомнение в том, что можно на отбое раздеться за сорок пять секунд, прапорщик Пилипчук возразил: «Э-э, сынку! Колы б тоби у койку положили гарну бабу, тоди б ты и за дэсять секунд разболокся!» Тогда все это было чистой теорией, очень далекой от суровой реальности, а вот теперь Никита убедился, что «иностранный наемник» с Украины был прав на все сто.

Десять не десять секунд, но на раздевание Никита много времени не потратил. Потом отвернул край одеяла и, осторожно перебравшись через Светку, улегся в серединку, между жаркими, влажными, нежно-атласными женскими телами, раскинул руки в стороны и нежно, не стискивая, обнял обеих. Потом мягко просунул левую коленку между ляжек Люськи, а правую пристроил тем же образом у Светки. Бока Никиты оказались между их горячими и тугими животами, он мягко прижался и потерся сперва о Светкин, потом о Люськин.

Пальцы его неторопливо ощупывали их увеличившиеся, потяжелевшие груди, с оттянувшимися, удлинившимися сосками. Чем-то похожие, в чем-то разные даже на ощупь. В ответ на эту ласку четыре руки принялись гладить его по спине и по плечам, животы поплотнее прижались к его бокам, наконец, две пары губ потянулись к нему справа и слева, он тоже прильнул к ним и поцеловался с обеими сразу.

— Хватит баловаться… — задыхаясь произнесла Светка. — Пора дело делать, паровозик ты наш… Люсеньку сперва, она тебя давно не кушала. А я посмотрю, порадуюсь за нее…

Люська ни благодарить за царскую милость, ни возражать не стала. Лишь прошептала еле слышно:

— Только тихонечко, животик не раздави…

Никита послушно перенес колено через Люськино бедро, уперся руками в простыню, чтоб не наваливаться на брюхатую партнершу, и тут же ощутил, как ловкие пальчики ухватили его за прибор.

— Это я, Мальчиш-Плохиш, подлую измену устроил! — уморительно кривляясь, хихикнула Булочка и, поглаживая правой рукой то Никиту, то Люську, левой стала проделывать всякие хулиганские штучки с Никитиным оборудованием. То ворошить его головкой Люськины волосики, то поглаживать ею Люськины ляжки… Наконец она нащупала липкие краешки и мягко потянула Никиту вперед. Тот бережно и осторожно прижался к Люське, даже не толкнувши, а как бы наплыв на нее. И медленно погрузился в эту маленькую домашнюю Африку.

— Как просила, кисанька: запихнули тебе нежненько-мягенько, плавненько-сладенько! — просюсюкала Светка, на секунду отползла к изголовью и включила оранжево-алый ночничок. Теперь она могла во всей красе любоваться тем, как Никита возится с Люськой. Булочка обняла Люську за шею, положила ей руки на груди и стала плавно вращать их, потирая друг о друга.

Ну а Никита, плавно прогибаясь, отводил душу нежными погружениями в Люську, которая — он этого не знал! — после гибели Серого два месяца ничего веселого не имела, и при наличии пуза иметь не надеялась. Поэтому бедняжка лакомилась от щедрот госпожи Булочки, надеясь, что все протянется подольше и что Светуля не отберет у нее этот подарочек раньше времени.

Светка ничего, конечно, отбирать не собиралась, но и тянуть кота за хвост тоже не намеревалась. В конце концов, она просто из христианского человеколюбия поделилась, а не по обязанности. Ей и себя надо было порадовать. Поэтому Булочка делала все от нее зависящее, чтоб Люська не млела от переживания, а поскорее разряжала конденсаторы и освобождала место…

«Девятка» малинового цвета с тонированными стеклами притормозила напротив пивбара с гордым названием «Раковый корпус». Большая часть народа, который посещал это заведение, либо уже забыла великий роман Александра Исаевича, либо вовсе его не читала. Но вот задумку того господина, который эдак назвал свое заведение, очень даже понимала. Огромный неоновый рак с усами и клешнями озарял округу манящим алым цветом. Пиво тут было всегда свеженькое, а раки, креветки, вобла и прочие аксессуары, кончая солеными баранками и сухариками, заставляли радоваться самых придирчивых ценителей. Конечно, студенты местного мединститута, которые при наличии финансов изредка посещали заведение, называли в своем кругу этот пивбар «Канцерогеном», но менее интеллектуальная публика этого наименования не признавала.

Несколько граждан, сидевших в малиновой «девятке», вообще-то с удовольствием посетили бы пивняк, но на сегодня у них были другие планы. С некоторым нетерпением они поглядывали на выход из «Ракового корпуса», посматривая при этом на часы. Автомагнитола наяривала какую-то дурацкую, но веселенькую песенку: