Игуменья Вера скончалась 8 числа декабря 1857 года, на 67 году от рождения. Она погребена в приделе Боголюбской Божией Матери, близ игуменьи Дорофеи.

Большая часть этих сведений заимствована из рукописных описаний, хранящихся в Крестовоздвиженском монастыре, и монастырских документов, которые по благосклонности настоятельницы игуменьи Веры позволено было мне видеть. За что считаю долгом выразить здесь ее высокопреподобию истинную признательность.

В «Нижегородских губернских ведомостях» статья об исцелении Гулимовой перепечатана, с одобрения духовной цензуры, в следующем виде:

Уже более месяца получены здесь, в Санкт-Петербурге, из Нижняго-Новгорода, не только частныя известия, но и оффициальныя донесения об этом исцелении; на сих же днях получено оттуда подробное и совершенно несомненное сведение, основанное на наследовании, произведенном по распоряжению духовнаго и гражданскаго начальства. Следующее извлечение из сих сведений сделано со всевозможною точностию, и большею частию словами самых донесений.

Исцелевшая девица Ирина Андреева 35 лет; местожительства ея в приходе Благовещенскаго Собора, в доме роднаго брата своего, тит. сов. Кесария Андреева Гулимова. По удостоверению родственников ея и соседей, на 17 году своей жизни она сделалась больна горячькою и ломотою в голове, при чем из ушей ея текла сильная материя, и потом выпала заушная косточка. Таковая болезнь продолжалась у ней около года; и хотя она получила облегчение, но стала мало слышать, и тупо говорить. В таком положении была она до 31 года своей жизни, чувствуя в голове своей почти всегдашнюю боль. Впрочем при всей слабости своего здоровья, она занималась портным мастерством для себя и других; но с 29 числа Августа 1817 года она начала чувствовать в здоровье своем большую слабость, и наконец лишилась зрения, слуха, языка и ног. В таком увечном состоянии находилась три года и семь месяцев, так что и с помощию других едва могла приподниматься, чтобы сесть на постеле, прислонясь к стене; а сидеть на постеле просто и сходить с оной совсем не могла. Когда нужно было, ее носили на руках; пищу брала она из посторонних рук ощупью; а в случае какой-либо просьбы она давала знаки, стуча рукою, и мыча ртом. И в ночи на самый день Светлаго Воскресения Христова лежала она на том же болезненном одре своем с матерью своею, которая при старости своей, служила ей в болезни без всякой надежды ея выздоровления. — Но вдруг страдалица почувствовала легкость в ногах, облегчение в голове, свет в глазах, свободу в языке и способность слышать. В неизреченной радости она встала с постели сама по себе, и пошла в ближнюю горницу, в коей первый попавшийся ей предмет было зеркало, в котором увидев себя она сказала: «ах! как я худа, — совершенно мертвая». Мать ея, увидя, что она ходит и говорит, от недоумения едва могла сделать ей несколько первых вопросов. Когда же она спрашивала ее о образе столь скораго освобождения от болезни, то исцелевшая рассказала: за несколько дней до праздника Светлаго Воскресения Христова, было ей во сне видение. Видела она себя в некоем храме, коего красота превышает всякое описание, и в нем некоего мужа, читающаго книгу, украшенную золотом. Муж сей, думает она, был Иоанн Креститель; ибо лицо его весьма похоже на образ Иоанна Крестителя, находившийся в ея комнате. Муж сей благословил ее, и послал к другому, тут же находившемуся мужу, в архиерейском облачении черезвычайнаго величия и красоты. В деснице его был крест. Дивный Святитель повелел ей приближиться к себе, но она в трепете от его величия не могла ступить с места. Он вторично повелел ей, и она, со страхом приближась к нему, пала к стопам его. В сие время увидела она на ногах Его по глубокой ране; а после увидела, что таковыя же раны были и на руках Его. Он благословил ее крестом, который был в деснице Его, и, дав облобызать ей спасительный крест, приклонился к ея уху и сказал: страдании твои кончились; в день Воскресения Моего ты будешь здорова.

После сего видения, она видела другое. Именно, за несколько часов до ея выздоровления видела она также во сне пришедшую к ней прекрасную девицу, которая приветствовала ее с праздником Воскресения Христова обыкновенным выражением: Христос Воскресе, и сделалась невидимою. Проснувшись после сего последняго видения, она почувствовала в себе то исцеление, которым пользовалась до конца своей жизни.

Хотя от бывшей продолжительной болезни приметна была в ней слабость; но зрение — чисто, как необыкновенный дар Божий, и хождение твердо. На другой день Светлаго Воскресения ходила она сама собою в Соборную Архангельскую церковь слушать обедню, и после оной служила молебен в благодарение Господу Богу, воздвигшему ее от одра болезни.

По причине столь чудеснаго с нею события она решилась посвятить себя монашеской жизни, отказалась от употребления скоромной пищи и начала употреблять постную.

Вскоре по исцелении девица Гулимова, по обету ею данному, вступила в Нижегородский Крестовоздвиженский девичий монастырь. Здесь она вела примерную жизнь. Крест свой несла с великодушием истинной последовательницы Христовой. Кротость, беззлобие, послушание, были ея украшением и неизменными свойствами. Кроме бедной ризы, своего ничего не имела. По этой благочестивой жизни называли ее: Божий человек. Нередко вспоминала она о том дивном явлении, какое предшествовало ея исцелению в 1821 году, и при этом воспоминании всегда приходила в необыкновенную восторженность. Иногда взирая на небо, с чувством глубокаго благоговения, говорила: вот Бог мой! Сия раба Божия скончалась мирно в 5 ч. утра, 13 Июля 1827 года. (См. «Нижегородские губернские ведомости», 1849, № 54).

В царствование Михаила Феодоровича, при патриархе Филарете Никитиче, в 1629 году, в окрестностях Нижнего Новгорода жил один благочестивый человек по имени Петр Гладков. Он служил в военной службе и владел в окрестностях нынешнего Оранского монастыря вотчиной. Этот человек имел большую веру к образу Владимирской Богородицы, находящемуся в московском Успенском соборе и писанному, по преданию, св. апостолом и евангелистом Лукою.

Руководимый этой верою, Гладков просил протоиерея Успенского собора по имени Кондрат, занимавшегося иконописью, списать ему копию с Владимирской иконы в точных размерах. Протопоп Кондрат, вместе с другим изографом Григорием Черным, взялся исполнить благочестивое желание Петра Гладкова и через несколько времени вручил ему копию со знаменитой иконы, составляющей предмет особенного почитания всех русских. Гладков отвез эту копию в свою вотчину, село Бочеево. Здесь, в церкви Святого Николая и в доме помещика, эта икона находилась пять лет.

В 1634 году, ночью с пятницы на субботу пятой недели Великого поста, когда по уставу православной церкви совершается неседальное бдение в память чудес, совершенных Богородицею во время войны греческого императора Ираклия с персидским шахом Хозру-Парвизом, Петр Гладков слышал во сне голос: иди семо. Он будто бы пошел и увидел себя на какой-то горе и слышал новый глас, повелевавший ему на этом месте построить храм в честь иконы Владимирской Богородицы, а прежде создания храма водрузить на горе крест. Такой сон Гладков видел три раза. Проведя в посте и молитве остальные дни Великого поста и торжествовав благочестиво Святую Пасху, Гладков в субботу на Святой неделе вышел из дома своего отыскивать ту гору, которую он видел во сне. Когда он шел густым дремучим лесом к полю называемому Орано поле, то зашел в лес непроходимый И увидал на так называющей Славянской горе огонь. Предполагая тут найти людей и боясь заблудиться в неизвестных дебрях, Гладков пошел к этой горе и вскоре заметил, что виденный им свет был сверхъестественный. День тогда был дождлив, и все небо было покрыто густыми облаками, но на том месте было как бы солнечное сияние, столбом восходившее до небес. Взойдя на гору, он увидел то самое местоположение, которое представлялось ему в сонном видении.

Гладков после того немедленно поспешил в Москву и получил доступ к патриарху Иосафу, к епархии которого принадлежал тогда Нижний Новгород с его уездом. Он поведал Иосафу обо всем бывшем и испросил у него храмозданную грамоту на сооружение храма Владимирской Богородицы на Славянской горе. Получив грамоту, Гладков возвратился в село Бочеево, и первым делом его было водрузить на предназначенном для храма месте мраморный крест величиною в пять пядей, хранившийся в роде Гладковых и переходивший от отца к сыну через несколько поколений. Вскоре приступлено было и к сооружению храма.

В окрестностях Славянской горы жили мордвины, бывшие еще идолопоклонниками; они в лесу имели борти — пчеловодство составляло их главный промысел. Имея притязание на владение Славянской горою, мордва с злобою смотрела на воздвигаемое Гладковым здание. Несколько человек из них решились было разрушить его в самом начале; в продолжение семи недель они ходили по окрестностям Славянской горы со злобной целью, но заступлением Богородицы Бог не допустил их совершить своего намерения. Наконец храм был освящен, в это время мордва была изумлена различными чудесами. Желая отнять у Гладкова место, на котором он построил храм, мордва написала челобитную царю, в которой сказала, что Петр Гладков насилием своим воздвиг в их мордовском бортном лесу церковь и значительную часть их земель себе несправедливо присвоил. Челобитная попала в руки думного дьяка Ивана Тарасьевича Грамотина, который в последствии времени был известен своей службой в Посольском приказе. Грамотин, упрошенный мордвою, принял участие в их деле и переменил даже некоторые слова в их челобитной: именно выскоблил слова «Петр Гладков поставил церковь», собственноручно написал на этом месте: «Петр Гладков поставил насильством двор свой, а не церковь, и людей своих устроил тут жительствовать, и землю мордовскую вспахал». После того Грамотин послал в Нижний Новгород царского величества грамоту к бывшему тогда нижегородским воеводой Василию Петровичу Шереметеву с товарищами и написал в этой грамоте, чтобы двор Петра Гладкова с того места снести, и людей оттуда свести, и землю возвратить старинным владельцам ее мордве. Воевода Василий Петрович Шереметев послал немедленно для обыска нижегородского стрельца Томилу Оболнянилова, который, собрав понятых, осмотрел место и нашел на нем церковь и при ней кельи, в которых жили иеромонах Феодорит и семь монахов. Удостоверясь в несправедливости мордовской челобитной, воевода Шереметев тотчас же отписал об этом в Москву, и после того было повелено оставить церковь и обитель на Ораном поле и Славянской горе. Обитель эта получила название Оранской. Думный дьяк Иван Грамотин, бывший долгое время болен, считал болезнь свою наказанием Божиим, раскаялся в своем подлоге и обнаружил таким образом все дело. Молва о чудесах от иконы достигла до патриарха. Архимандриту Печерского монастыря Рафаилу повелено было удостовериться в этом, и когда этот архимандрит донес об истине чудес, то патриарх доложил об этом царю Михаилу Феодоровичу, который и повелел устроить на Ораном поле обитель по уставу Василия Великого. (См. «Нижегородские губернские ведомости», 1846, №№ 35 и 36).