— Авангард Маркова завязал бой, — сказал Алексеев, опуская жесткий воротник.

Деникин покашлял, сплюнул в платок. К ним приблизился Гурдай. По сравнению с ними Гурдай имел более бравый вид и более моложаво выглядел. Чуть поодаль, возле коноводов, задержался Брагин. Коноводы только что подали лошадей. Над селом, выгнутым по течению Егорлыка, заклубились редкие дымки. Соломенные крыши перемежались с железными. Отсюда ясно вырисовывались окопы, обрамленные жирной линией бруствера. Прямо от моста — дома, вытянутые в прямую улицу. Заметно выделялись одноцветные синие ставни. Реку окаймляли камыши и рощицы голых деревьев. Возле церкви, на площади, пренебрегая элементарной {ласки-ровкой, стояли трехдюймовки и возле них виднелись фигурки орудийной прислуги.

Корнилов скакал к мосту, и вслед ему на дорогу быстро выкатили два орудия, открывшие меткую стрельбу по батарее и окопам красных.

Воодушевленные появлением командующего, в воду, не ожидая взятия моста, бросились офицеры одной из рот марковского полка.

Брагин слышал перекатное «ура», увидел, как по берегу бегал офицер с трубкой во рту, помахивая палкой. Офицер, подбадривая людей, форсирующих илистую речку, сам избегал опасного купанья.

— Ишь как индюк топчется! — недопустимо весело выкрикивал казак-коновод, приседая от смеха.

Брагину показалось оскорбительным насмешливое настроение коновода. Он решил одернуть его, но казак своевременно уловил выражение лица есаула — расправив ладонью усы, добавил:

— Умора прямо с этим полковником, ваше благородие. Кажись, пятьдесят пулей в нем сидит, у этого самого Тимановского, еще с германского фронту. Кривой весь, однобокий, а бачите, як на пружинах. Моторный…

На лице казака светилась прежняя лукавая насмешка. Потом он пытливо вгляделся вниз.

— Бегут, га! — с досадой воскликнул он. — Вот, ядри их на качан, уже справились. Офицеры! Для этого учились.

— Генералы пеши тронули, — сказал второй коновод, — зевка даешь.

Казак встрепенулся, подхлестнул плеткой лошадей и повел их трусцой.

— Не надо, — отмахнулся Деникин.

Казак ударил носком сапога строптивую кобылицу.

— Хай пеши, — бросил ои Брагину, садясь в седло, — им с пользою.

Брагин рысью переехал мост, минуя убитых солдат, разбросанных возле окопов и у домов. В одном из убитых есаул узнал пулеметчика, игравшего с ним в карты. Пулеметчик, солдат Кубинского полка, так и не дотянул до родной Черниговской губернии, куда он мечтал попасть вслед за разгромом «корниловской банды».

На площади, обрамленной домами и лавками, выстраивались взводы, велась перекличка. Победители возбужденно смеялись, делились эпизодами боя.

— Пленные, — сказал кто-то.

Прекратили разговоры. Новых врагов видели впервые. Это было притягивающе остро. Пленных вели под усиленным конвоем. Было странно видеть, что толпу полураздетых солдат сопровождают с винтовками наперевес их прежние командиры-офицеры.

Пленных остановили возле полукирпичной лавки, выходившей на площадь открытой дощатой галереей.

Прискакали два текинца. Они втиснулись в гущу пленных, бесцеремонно их перещупали, потом один из них ударил высокого солдата носком сапога; тот согнулся и опустился на землю. Текинец, оглядываясь, стащил с него сапоги, упираясь одной ногой в живот солдата.

— Мародеры, — тихо сказал Брагин, — головорезы.

Появился командир роты, полковник Кутепов, в лихо сдвинутой на затылок фуражке, с карабином, опущенным дулом книзу.

— Господа, кто желает?

Послышались вопросительные голоса.

— Их, — Кутепов указал стеком.

Из рядов вышло несколько офицеров. Они тушили папироски и прятали их в записные книжки. Потом зарядили винтовки.

— Краснокожие, — бравируя своей развязностью, но и как бы оправдываясь, сказал один из офицеров.

— А вы? — обратился Кутепов к Брагину. — Не желаете? Первое удовольствие, а?

Кутепов внимательно оглядел неизвестного еще ему человека. Казачий офицер — новость в его роте, и Кутепов не стал его сразу же расспрашивать: армия создавалась по неписаным законам, и в создании ее требовался такт, не предусмотренный никакими уставами.

Брагин хотел сказать о том, что он еще не определен, что он не их полка, не его роты. Кутепов уже на ходу слушал его запинающиеся отговорки.

— Ерунда, — отрывисто бросил он, — не здесь, так там. Не сегодня, так завтра.

Выстрелы раздавались в разных концах села. Село прочесывали. Везде пристреливали вот таких понурых, до белья раздетых людей. Появилось острое желание улизнуть.

— Меня, вероятно, ожидает Алексеев, — попробовал соврать есаул.

— Вы трусите? — Кутепов на минуту приостановился, взгляд его был отчуждающе жесток. — Кстати, где вы витали? Я что-то не замечал вас в атаке?

Брагин крепче сжал губы, демонстративно промолчал.

Среди пленных, беспорядочно построенных, Брагин неожиданно узнал Мостового. Егор стоял в кальсонах и несвежей холстинной рубахе. Ворот расстегнут, лицо землисто, худо, в кровоподтеках. Босые ноги по щиколотки в грязи. Брагин физически ощутил холод, будто сам завяз ногами в мерзлой и вязкой грязи. Егор узнал Брагина, и это почти не удивило его.

— Сука, — громко произнес он.

Кутепов улыбнулся.

Улыбка полковника говорила: «Привыкайте, вам не то еще придется услышать».

До Брагина уже дошли сплетни, что Марков и Кутепов — циники, а им не уступает Неженцев — любимец Корнилова.

Избегая взгляда Егора, Брагин зарядил винтовку.

— Вы своего? — шепнул ему стоявший рядом офицер, клацнув затвором. — А я вон того длинного возьму…

Кутепов стоял сбоку, небольшой, плотный, крутолобый, с жестким изгибом бровей. У него выхоленная бородка, широкие губы и подкрученные густые усы. Краткая команда. Беспорядочный залп. Друг на друга сырыми поленьями валились люди. Брагин выстрелил почти не целясь, увидел падающего Мостового: вытянутая, несги-бающаяся рука Егора лопатой врезалась в грязь, кисть скрылась, над ней смыкалась чуть подкрашенная лужица.

— Молодцы, — похвалил Кутепов, — проверьте.

«А вдруг он жив?» — трусливо подумал Брагин.

Сапоги скользили, есаул взмахнул винтовкой. Твердо, хруст, штык завяз. Затратив больше, чем надо, силы, дернул и чуть не упал. Будучи кавалеристом, он впервые работал штыком. Брагин устало зашагал обратно. Офицеры возвращались вне строя, рядом с ним Кутепов. Он курил.

— Так всегда, почин… — сказал Кутепов. — Привыкнете.

Кутепов панибратски протянул портсигар. Пальцы Брагина дрожали. Вот он прикурил и украдкой вытер свинченный штык, лязгнул хомутик. Офицеры грызли белые тыквенные семечки. Передавали только что полученное известие: со стороны Добровольческой армии убитых трое, большевики потеряли более полутысячи.

— Не считая вон тех, — добавил Кутепов, указывая на расстрелянных. — Становись!

Рота шла, как на параде, с той же песней, оскорблявшей память великого русского поэта:

…Их села и нивы за буйный набег Обрек он мечам и пожарам.

Первый бой был далеко не таким, каким представлял его Сенька в своих мечтах. Жилейский отряд почему-то спешили и разъединили. Мостовой с сыном попали в красногвардейскую роту, усиленную солдатами Кубинского полка.

В ожидании противника Сенька устроился за сырой осокоревой гнилушкой, оставленной почти у камыша.

Солдаты, выломав палки, с берега прощупывали дно реки.

— Ого! Вязко! Черт их сюда понесет…

Они притащили к реке соломы и устроились, как для ночлега.

Сюда, в огороды и сады, приходили бабы и детишки. Бабы называли красногвардейцев кормильцами, но сами их кормили молоком, салом, пышками.

Солдаты заигрывали с женщинами, громко смеялись, рассказывали всякие истории, где неизменно действовали поп, попадья, денщик и офицер.

— Батя, какая-сь война чудная, — тихо говорил Сенька, так, чтобы не услышали соседи.

— Почему чудная? — рассеянно переспрашивал Егор, однако сам думая то же, что и сын.