Литмир - Электронная Библиотека

Офицер опешил. Покровский зачем-то погрозил ему пальцем и тронулся дальше.

— Без дураков, — машинально повторил Покровский приблизившемуся Самойленко.

ГЛАВА VI

Отряд, выведенный Хомутовым из Богатуна и пополненный жилейцами, около месяца простоял на станции Тихорецкой, куда подтягивались вооруженные силы революционной Кубани.

Вскоре на Тихорецкую прибыл Барташ, посланный сюда из-Армавира для партийной работы в частях, подготавливающих поход на Екатеринодар..

Хомутов встретил Ефима в главном корпусе паровозных мастерских, где спешно заковывали новый бронепоезд, названный «Шлпссельбургский узник».

— Не ты ли название придумал? — спросил Хомутов.

— А что, плохо разве?

— Почему плохо? Очень даже хорошо. Вот я бы так не догадался, — признался Хомутов. — Вот в Кавказской, видать, тебя не было, там просто пустили под номером. Бронепоезд номер двадцать пятый.

— Если будем хорошо драться, название можно изменить.

В большом корпусе, накрытом полуовальной крышей с побитыми стеклами, гремело железо, стучали пневматические молотки, и за чеканщиками волочились жирные шланги. Паровоз стоял серый, неуклюжий от брони, как птица с подмоченными и опущенными крыльями. В следующем помещении печи отбрасывали горячий отблеск ложащийся на обнаженные спины. Листы котельного железа, прежде чем пустить на броню, подвергали термической обработке и здесь же закаливали в ржавых металлических ваннах. В вагонном цехе оборудовали две тяжелые пульмановские платформы, изнутри усиливая обшивку стальным клепаным кожухом. Полое пространство между наружной обшивкой и кожухом засыпали песком, смешанным с мелкой стружкой. На одной из платформ возились матросы. Они монтировали небольшую скорострелку, снятую с военного корабля.

Барташа встречали, как хорошо знакомого, разговаривали с ним, советовались.

На площади, возле здания главных мастерских, шло обучение недавно набранной пехоты. Те же рабочие, одетые в лоснящиеся теплые куртки, маршировали, бегали, кололи мешки, набитые соломой.

— Учись, Иван, — сказал Барташ.

— Этому мы уже давно наученные, Ефим, — ухмыльнулся Хомутов, — моим только дай порвать.

— Повторение — мать учения. Всему без тренировки можно разучиться.

— Сколько они выставляют, а?

— Четыреста человек. Боевой рабочий отряд. Большая половина уже ушла под Выселки.

— А Кавказская?

— Побольше. Девятьсот пехоты да сто шестьдесят кавалерия, орудия есть, пулеметы.

— Наверное, фронтовики пособили?

— А без них нигде не обходится.

— Вот бы меня туда, Ефим. К нашей реке поближе, да и войска там больше, — Хомутов рассмеялся, — еще подумаешь, от испуга?

— Зато там генералов собралось побольше. Верно, хочешь туда?

— Мне все равно.

— Завтра погрузишь отряд.

— Ты что это, сам?

— Сегодня утром еще решили. Совместно…

Ровно через сутки Хомутов высадился в районе станицы Тифлисской. Наступление только начиналось.

Приведенная Хомутовым батарея была направлена под командой Шаховцова в станицу, где расквартировался 3-й кавказский стрелковый полк, получивший при-кубанский боевой участок.

В станице Казанской Хомутов снова повстречал Бар-таша и был чрезвычайно этим обрадован.

— Ты как бог вездесущий, — удивился он, тряся ему руку, — кое-кто позавидует такому родычу.

Барташ заметил Трошку, гордо выставляющего себя напоказ в солдатской шапке и зеленых обмотках.

— Рано ему еще, — укорил Ефим, — зря это.

— Упросил, — несколько смутился Хомутов.

— Нехорошо.

— А что ему сделаешь? Прилип Филипп, не отдерешь.

— Спустил бы штаны да лозинкой: отстал бы.

— Было и это, — улыбнулся Хомутов. Трошка смущенно отвернулся. — Почти уговорил, а отошли верст десять, пропускаю обоз, гляжу, а он на бричке умостился, что с огнестрельным припасом… Пусть воюет, Ефим. Дело веселое.

— Кто его знает, может, и слезы будут, — сказал Барташ, застегивая куртку. — Собирайся, Иван, возьму на дрезину.

— Куда это?

— В небольшую разведку. Поглядим. Примерно, до Усть-Лабы прокатимся.

— Разве наша Усть-Лаба? — удивился Хомутов.

— Если бы была наша, тогда чего же там разведывать.

Барташ зашагал к станции.

— Туда якобы прибыл полковник Лисовецкин. Газеты их так пишут.

— Большой отряд?

— Узнаем.

— А еще у них есть войско?

Барташ внимательно поглядел на Хомутова.

— Ты уже совсем огражданился. Кто же воюет против безвоздушного пространства. Есть войска, в том-то и дело что есть. Вот тебе Лисовецкий, а на фланге конница. Генералы Эрдели, Гулыга. Два опасных генерала. Смелые, предприимчивые.

— Смелые, предприимчивые, — поддразнил Хомутов, — вроде несподрушно контрреволюционную сволочь хвалить, ее бить надо.

— Надо вначале оцепить, а потом бить. Сволочь легко раздраконить, да и слава невеселая, а сильного побьешь — заслуга больше. Как в станице?

— Давно оттуда. По слухам, дела средние.

— Мостовой ничего еще не выкинул?

— Что же он выкинет?

— За ним глаз нужен, — тихо сказал Барташ, — вот тут изучаю я наши части, сто глаз не хватит. Шумят, кричат, на гармошках играют.

— Гармошка дело веселое.

— Веселое, когда к месту. А так взял бы ее да об колено. Вчера объясняю им положение, ведь бой скоро, вдруг вижу, клевал, клевал носом какой-то матрос с гармошкой, потом встрепенулся. Ремень на плечо и как жахнет ни к селу ни к городу:

Ночка темна. Я боюся.
Проводи меня, Маруся.

— Неужели про Марусю? — расхохотался Хомутов.

— Про Марусю.

— Кто же он? Из анархистов?

— Какой там анархист. Хороший парень — моряк с «Хаджи-бея»… Голубые глаза, улыбчивый. Поговорил с ним после, смеется. «Хотелось, говорит, лады попробовать, не ссохлись, мол?»

— Дисциплина слабенькая, — согласился Хомутов. — Выправимся, Ефим. Война свое скажет. Как раза два пробьют кишку такой Марусе, враз в ум придет… Война — это не супруженицу за мякотину щупать, как говорил Степка Шульгин.

— Какой это?

— Я же тебе рассказывал. Тот, кого Гурдай выпорол.

— А… помню…

По сторонам дороги еще держался снег. Кое-где удлиненные проталины. На бугровинах обнажились подвядшие озими. Слева, у потемневшего края степи, угадывалось кубанское правобережье. На дрезине, вместе с ними, ехал солдат в новой шинели и каракулевой шапке. Хомутов гнал дрезину посменно с солдатом. Барташ вооружился биноклем. Изредка он отрывал его от глаз, окидывал мягким взглядом ровную степь, хатенки кошей и оголенные купы деревьев.

— Скоро пахать, сеять. Придется ли?

— Придется, — уверенно сказал Хомутов. — Я сам думаю лишних две-три десятинки прихватить, как поуправимся. Надоело овчины квасить, еще чахотку заработаешь.

— Лошади целы?

— Целы.

— Кто ж ухаживает?

— Жена.

— Тяжеловато ей одной, Ванюшка. Прихварывает она.

Вдали, на уровне станции Ладожской, показался густой дымок. Вскоре появился медленно идущий поезд.

— Броневик. Надо поворачивать.

С бронепоезда их заметили. Знакомый Хомутову клубок. Докатился звук. Снаряд перелетел за пологий кур-ганчик. Гулко разорвался, стремительно взлетело облачко, а потом медленно поплыло, скручиваясь и редея. Дрезину гнали Хомутов и солдат.

— Упаришься, — сказал Хомутов, одной рукой расстегивая крючки шинели.

— Видать, шестеренки несмазанные, чего-то тяжело, — заметил солдат, сбивая на затылок шапку.

— Тише гоните, — попросил Барташ, — слишком поспешное бегство.

Хомутов разогнулся.

— Могли ж зацапать.

— Гляди-ка туда, — сказал Барташ, передавая ему бинокль.

Над волнистой линией степи зачернели верховые; их было немного, и они были далеко. Потом черные точки перевалили через гребень и пошли рысью, очевидно по дороге.

— Сотни полторы, — определил Барташ, — ишь как гонят.

9
{"b":"561928","o":1}