— Если ты расскажешь мне о своей книге, — сказал Бек, вырулив на улицу, — мне будет легче помочь тебе.

Грант, стесняясь и запинаясь, как всякий начинающий литератор, не слишком связно и эффектно рассказал о своей работе.

— Прекрасно! — воскликнул с энтузиазмом Бек. — Да в этой твоей мине — десять мегатонн. Твой рычаг — критика ЦРУ. Твоя точка опоры — люблю парадоксы — Хелмс. Ты перевернешь «фирму» вверх тормашками. Я не меньше, а больше твоего знаю о делах рыцарей «розы ветров», но я, черт меня побери, разбрасываюсь, растекаюсь по древу в своих бюллетенях, а ты подвел под «фирму» точно направленный заряд. Но я могу многое рассказать тебе о Хелмсе. Он, конечно, фигура. Даллес, тот корчил из себя джентльмена. Хелмс абсолютно раскован. Гроссмейстер подрывных дел. И «мокрых» тоже. Со всем блеском показал себя в Иране. Чем выше взбирается на пальму обезьяна, тем лучше виден ее зад.

Старинный отель «Уилард», почти ровесник столицы, стоит на Пенсильванской авеню наискосок от Белого дома. Бек повел Гранта в большой, шумный бар.

— Здесь так галдят, — сказал Бек, — что глухи самые ушастые «клопы» и не слышно даже собственных мыслей.

В угол, у стенки, садиться не стали — там-то как раз и прячутся еще не совсем оглохшие «клопы». Сели за незанятый столик почти в середине бара. Бек огляделся, но знакомых, как видно, не обнаружил.

— Так чем тебе не понравились черноберетчики? — спросил он.

Грант, не колеблясь, полагаясь на свою интуицию и знание людей, как на духу рассказал о том, что узнал от «черных беретов» в Форт-Брагге.

— Толково! — усмехнулся Бек. — Если ты не против, я хочу использовать твой материал для бюллетеня. Не возражаешь? Конечно, без ссылки на источник.

Грант только пожал плечами — Уинстону Беку виднее.

— А ты, значит, из тех, кто сменил перышки во Вьетнаме?

— «Ястребиные» на «голубиные»? — горько усмехнулся Грант. — Не сразу. Но все «ястребиные» перья я там растерял, а перьями «голубя» уже стал обрастать в Германии…

Сервис в «Уиларде» отменный — не успеешь осушить бокал пива, несут новый. Тапер мастерски наигрывал «Грустную бэби» и другие песенки тридцатых годов, времен «великой депрессии», получившие вторую жизнь после того, как стали вновь прокручивать всякое целлулоидное старье по телевидению.

— Все самое интересное я включаю в свои бюллетени, — сообщил Гранту его новый знакомый, если не сказать друг. — В своей передовице я как раз собираюсь сказать, что заря международной разрядки заставила «призраков» лишь глубже забраться в свои норы. Их мир — это невидимая сторона Луны, это часть планеты Земля, над которой никогда не восходит солнце, где льды «холодной войны» тают не больше, чем в Арктической шапке. Демонстративное отступление кромки этих льдов было для ЦРУ временем собирания сил и консолидации. Исподволь укреплялись связи не только с разведками «свободного мира», но и с нацистами и неонацистами в Федеративной Республике Германии, с наемными убийцами в Италии, с «Черным апрелем» — бандой беженцев из Вьетнама, с фалангистами покойного каудильо, вынужденными временно, как они надеются, уступить напору демократических сил, с их союзниками в Португалии, сторонниками диктатора Сомосы, вышвырнутого из Никарагуа. Хочу подчеркнуть, что ЦРУ широко снабжает сейчас своих младших партнеров по шпионской коалиции новейшей электронной техникой в помощь «плащу и кинжалу». Об этом пишет и Эйджи.

Бек посмотрел через головы в дальний угол, где сидел с немолодой женщиной какой-то волосатый субъект средних лет, поднял со столика прейскурант и прикрыл им губы.

— Надо остерегаться глухонемых и вообще людей, умеющих читать язык губ — штука древняя как разведка, а разведка народилась вместе с родом человеческим. Извини, но в моем деле нетрудно заболеть паранойей. Кажется, больше двух-трех лет не выдержу. Я не фанатик и тоже, как все, мечтаю о нормальной жизни. Ради «фирмы» мне пришлось пожертвовать женой, двумя сыновьями, друзьями. Но контршпионом-одиночкой, поверь мне, быть не легче, а труднее, чем шпионом. Ловля «призраков» не для нервных Нелли.

Он допил кружку пива, пожевал соленый арахис.

— Но, откровенно говоря, сейчас мне легче, чем было последние два года в «фирме», когда меня оторвали от советских дел и перекинули на внутренние — американские. Против потенциального противника с точки зрения морали всегда легче и проще действовать даже тогда, когда нарушаются любые нормы и правила и свой собственный кодекс чести, чем против своих людей. Я родился разведчиком, а не контрразведчиком. Начался мучительнейший внутренний разлад, борьба с совестью, которую так и не смог вытравить во всех нас мистер Хелмс. Долго пытался я убедить себя — вот ведь до чего дошло! — что, занимая свой немаленький пост в ЦРУ, я минимизирую тот вред, который принес бы нашей Америке ревностный и бессовестный служака, робот. Порой я спрашивал себя: не стал ли ты, Уинни, черт тебя побери, объективно, волей-неволей, «перебежчиком на месте», не льешь ли ты воду на московскую мельницу? Нет, нет и еще раз нет. Я стал служить не «фирме», а своему народу, Америке Вашингтона, Линкольна, Джефферсона, Рузвельта, американской демократии, как я ее понимаю. — Он посмотрел в сторону приближавшегося помощника бармена. — Но довольно лирических отступлений. Еще пива и этих орешков. Поможем нашему президенту Джимми продавать больше арахиса своей фермы!..

— И я пережил то же самое, — сказал Грант, когда помощник бармена ушел. — И еще переживаю.

В бар вошла шумная толпа. Взглянув на нее, Бек сразу сказал:

— «Джентльмены прессы». Пришли промочить горло после визита в Белый дом, где они слушали Джимми или его пресс-секретаря. Они постоянно пасутся в этом баре.

Грант окинул взглядом просторный зал с высоким потолком, старомодными хрустальными люстрами и колоннами из зеленого мрамора. Между столиками сновали официантки.

Тапер перешел на мелодии из мюзикла «Оклахома».

— Законопроект с новым уставом ЦРУ, обещанный к январю 1979 года, — говорил Гранту Уинстон Бек, — еще не готов, и теперь уж отчаялись провести его до 1981 года. Будет сделано все, чтобы он регламентировал работу «фирмы» лишь в самых широких рамках. Здесь у нас готовится конференция Ассоциации американских адвокатов на тему «Закон, разведка и национальная безопасность» — последний взбрык либералов. Сейчас это дело вовсе зажмут. Уильям Миллер, глава сенатской комиссии по делам разведки, уже почуял, куда ветер дует, — а кто на Капитолийском холме не держит нос по ветру! — и бьет отбой. Вместо жесткого устава Лэнгли получит «хартию вольностей», широкую лицензию, индульгенцию конгресса на будущие грехи. Какой толк от формального запрета на убийства, когда устав не предусматривает мер уголовного наказания за него! «Хартия вольностей» ЦРУ легализует перлюстрацию, подслушивание телефонных разговоров, неограниченное использование агентурной сети осведомителей внутри страны, обыски и кражи со взломом, от которых мне и сейчас житья нет.

— Помимо «плаща и кинжала», — рассказывал Бек, — ЦРУ все активнее берет на вооружение не только компьютеры, но и перья писателей и журналистов, редакции, издательства, кино- и телевизионные студии и компании. Ховард Брей в журнале «Прогрессив» правильно отметил недавно, что подкупленная ЦРУ пресса и другие средства массовой информации сыграли роковую роль в мятеже чилийской контрреволюции, а ЦРУ сделало чилийский мятеж моделью других возможных мятежей.

ЦРУ ныне вовсю обхаживает, обольщает и соблазняет писателей, действуя на такие общечеловеческие слабости, как самолюбие и, что греха таить, сребролюбие. Один из шефов «фирмы», ее ловцов душ, так писал: «Книги отличаются от всех средств пропаганды тем, что одна-единственная книга может перевернуть представления и поступки читателя в степени, не сравнимой с воздействием других средств». В большой цене ренегаты за «железным занавесом». Если ЦРУ не находит среди них писателей, оно присваивает это высокое звание проходимцам или попросту пишет за покойников. Тот же Ховард Брей упомянул о фальшивке, известной под названием «Записки Пеньковского». ЦРУ не скупится на рекламу: «записки» шпиона разошлись огромным тиражом, их перепечатали сорок газет!..