Он открыл ящик и достал оттуда кучку сверхминиатюрных металлических устройств.

— Вот последний урожай, собранный мною вчера. Примечательно, что вначале слухачи не придавали мне особого значения и ставили в офисе устройства устаревших, уцененных конструкций и выпусков — вот таких. Потом они меня «зауважали» и, «ухаживая» за мной, перешли на более дорогие «подарки». Вот этот «клоп» снабжен малюсеньким радиопередатчиком, транслировавшим мои разговоры по телефону или с посетителями «слухачам» в какой-нибудь комнате в этом доме или соседнем. Или в спецавтомобиле. А передачи сего «клопа» могут приниматься стационарным подцентром или постом. Но теперь ставят такие «клопы», которые могут подслушивать и передавать разговоры во всех комнатах здания. Тогда, — сказал со смехом Бек, — я наклеил особые обои — не радиопрозрачные. Дотумкали, дьяволы. Засек я, — как, это уж мое дело, — что вон из того здания напротив направляют прямо в мою комнату лазерный луч, который, отражаясь от какого-нибудь предмета, от этой пишмашинки, например, позволяет записывать разговоры.

Сейчас в Англии разразился скандал — выяснилось, что британская служба подслушивания следила даже за разговорами премьера Вильсона на Даунинг-стрит, 10. В Вашингтоне у нас всем ведомо, что наши спецслужбы следят за президентами и конгрессменами. Наш Хелмс, например, считал, что запись секретных переговоров Никсона со своими помощниками в уотергейтские времена позволит ему выйти сухим из воды. Шантаж и контршантаж — его хобби. У англичан разрешение на подслушивания дает министр иностранных дел или даже премьер. У нас Хелмс и Тэрнер, не стесняясь, подключались к кому угодно по собственному усмотрению, безо всякого ордера.

Однако уже много лет назад возник вопрос: как отделить зерно от плевел в горах собранного материала подслушивания? С конца шестидесятых годов создавались такие «веялки», а сейчас действуют построенные по последнему слову центры, отделяющие сталь от шлака. Наше Агентство национальной безопасности создало компьютер «Урожай», сложнейший комбайн, пожинающий, просеивающий, сортирующий телефонные разговоры. Несколько лет назад он из семидесяти пяти миллионов разговоров оперативно отобрал более миллиона для аналитической оценки. И сенатор Фрэнк Черч предупреждает, что такие машины «могут быть использованы против американского народа с большим ущербом». «Могут быть использованы»! Давно используются, сенатор Черч!

Грант спросил:

— Послушай! У меня на кончике языка все время, как вошел я к тебе, был вопрос: что с ОСВ-2 в конгрессе?

— О! — начал с междометия Бек. — Я собираюсь посвятить этому важнейшему вопросу целый бюллетень. Против договора плетут козни и агентства, и Пентагон, но все упрется в сенат. А сенат, — он подошел к книжной полке и, не глядя, снял с нее желтую книжку с американским орлом на мягкой обложке, — вот что писал о нашем сенате автор этой книги шотландец Броган. Титул: «Американский характер». Надо признать, что зачастую иностранцы нас лучше понимают, объективнее и беспристрастнее, чем мы сами себя. Себя познать всегда сложнее, чем другого. Сейчас, сейчас… Вот! Вот что писал про наш сенат этот заокеанский кузен еще четверть столетия тому назад: «Именно эта позиция бдительного выжидания в вопросах международных отношений и заслужила сенату враждебную критику. Ибо никакой договор не может быть ратифицирован без двух третей голосов сената… а это означает на практике, что тридцать три сенатора… могут задержать международную программу, одобренную подавляющим большинством американского народа, поддержанную президентом и нетерпеливо ожидаемую большей частью внешнего мира… Долгие, сводящие с ума и, как кажется, бесконечные задержки процедуры сената в этих случаях не только истощают терпение и энергию американских избирателей… Они также, естественно, оказывают отрицательное воздействие на внешний мир, который с течением времени становится похожим на человека в спальне своего номера в американской гостинице, который услышал, как другой гость в верхней комнате бросил одну туфлю на пол. Он ждал и ждал, пока не потерял терпение и заорал: «Черт тебя побери! Бросай же другую!» А дальше сконфуженный государственный департамент объявляет миру и главам правительств, которые вели переговоры с президентом, что второй туфли нет и ратификации не будет!..»

Бек положил руку на кипу писем, взял одно нераспечатанное.

— Службы перлюстрации ныне просматривают и при желании фотографируют нераспечатанные письма. Делается все, чтобы письма и телеграммы задерживались лишь на минимальное время. Обмен опытом идет с ФРГ, Англией. Любопытно, что все эти службы слежки направлены не столько против внешних противников Америки, сколько против ее же сыновей и дочерей! И взят этот курс задолго до пророческого 1984 года Орвилла. Самое возмутительное для меня во всем этом постыдном деле то, что сами граждане США оплачивают расходы «слухачей» и всевидящих цензоров, пожирающих сотни миллионов долларов с портретами уважаемых президентов, которые пришли бы в ужас от всей этой электронной шпиономании.

Дело идет к тому, что скоро появятся «видеоклопы» и «телеклопы». Они расплодятся всюду, даже в спальнях и сортирах. Гомо американус перестанет делать детей, потому что каждое его движение в спальне будет не только транслироваться по радио, но и передаваться по телевидению, скрытой камерой, в мониторный центр всеслышащего и всевидящего «большого брата», вооруженного новейшей техникой ЦРУ и ФБР. И это — техника не завтрашнего, а сегодняшнего дня.

Грант повел вокруг глазами, напоминая о «жучках» и «клопах» вокруг. Но Бек только рукой махнул.

— Я никогда не говорю здесь ничего лишнего. Как на духу. Все, что я тут сказал сейчас, прекрасно известно моей постоянной аудитории, моим верным слушателям. Не так ли, ребята? Но на этом наша трансляция, дорогие радиослушатели, заканчивается. Счастливого слушания! До новых встреч в эфире! Слушайте нас завтра в это же время! А мы пойдем на свежий воздух, где еще, кажется, не летают комарики и бабочки с электронной мини-аппаратурой!

Так начался у них деловой разговор, затянувшийся на несколько часов. Но проходил он не в офисе Уинстона Бека, а в баре отеля «Уилард».

К «Уиларду» Бек предложил Гранту подъехать на его машине.

— Вот моя колымага, — не без гордости проронил Бек, садясь за руль цвета морской волны «шевроле»» «Шеветт» модели 1976 года. — Я еще тогда на «фирму» работал и мог себе позволить такую тачку. Первый приз Агентства охраны среды США! Прошу!.. Девяносто кубических дюймов. Четыре цилиндра. На городских улицах, где средняя скорость двадцать миль в час, — тридцать миль на галлон бензина, на шоссейных дорогах, где средняя скорость определена в сорок девять, — тридцать девять миль! Три года назад только «Датсун Б-210» и «Субару» могли сравниться с ней. Наименьшее загрязнение окружающей среды выхлопными газами, кои представляют самую у нас страшную заразу для нее, а я ведь маньяк по части экологии, хотя считаю, что больше всех засоряет среду ЦРУ. Ничего машинка?

Марка машины у американцев лучше раскрывает их внутреннюю сущность, чем их лица. Скажи мне модель твоей машины, и я скажу, кто ты. Полезно присмотреться, если хочешь понять человека, как он водит машину, в каком порядке ее содержит, как относится к другим водителям и полицейским, светофорам, пешеходам. Весь этот экзамен Уинстон Бек прошел отлично. Главной, отличительной чертой была, пожалуй, небрежная и элегантная уверенность в себе.

— Вот уотергейтский комплекс, — показал Бек на два больших здания, одно из которых походило на подкову, а другое тоже на подкову, только почти разогнутую. — А рядом Центр имени Джона Кеннеди.

Ехали по авеню из северо-западного района, где была контора Бека, мимо двух больших служебных помещений президента, старого, где заседает Совет Национальной Безопасности, — справа, и нового — слева, за которым стоял Белый дом.