Прокурор повернулся к присяжным, высоко поднял над головой кинжал и громовым голосом произнес:

— Ваша честь! Леди и джентльмены! Это кинжал «зеленого берета»! Так называемый «кабар», или К-бар.

Зал ахнул. Поднялся шум. Вынесли двух упавших в обморок пожилых женщин, вывели толстяка, у которого начался сердечный приступ. В зале запахло сердечными каплями. Багроволицый защитник вскакивал и садился, задирал кверху указательный палец.

Получив слово, он снова требовал, чтобы суд исключил все, сказанное прокурором, всячески пытался смазать впечатление, произведенное на суд, на публику, на репортеров, крайне невыгодное для его клиента:

— Все это ровным счетом ничего не доказывает. Убийцы могли вооружиться как раз такими ножами в Форт-Брагге, украсть их, купить подобные им — наши оружейные лавки завалены всевозможным оружием, холодным и огнестрельным. Эка невидаль! Этот кинжал не янычарский ятаган, не шотландский клеймор, не… Словом, обвинение, не имея никаких доказательств, апеллирует не к нашему разуму, а бьет по нашим нервам…

Судья отклонил требование защиты. Прокурор зачитал документы: рапорты главного оружейника базы Форт-Брагга, в которых говорилось, что в первой половине марта никто из «зеленых беретов» не потерял ни одного кинжала.

— Бандиты Мэнсона, — сказал прокурор, — пользовались своими ножами длиной от 5 с половиной до 6 с половиной дюймов, которые и были потом найдены. У доктора Мак-Дональда под рукой был этот кинжал. Найдя на кухне резаки и ледокол, он и их пустил в ход.

— По крайней мере, — возражал защитник, — обвинитель инсинуирует, что преступление моего клиента, которое мы решительно отрицаем, было непредумышленным, иначе бы ему ничего не стоило обзавестись такими же ножами, какие были у банды Мэнсона… Если убийцы семьи доктора Мак-Дональда и не украли этот кинжал в Форт-Брагге, они могли сделать это во многих других местах. Всем прекрасно известно, и я могу завалить суд официальными доказательствами, что у бессчетных уголовных банд в этой стране имеются громадные склады, целые арсеналы оружия с любыми видами украденного армейского оружия, вплоть до пулеметов, минометов и пушек. Не могу только сказать, имеются ли на этих складах атомные бомбы, но известно, что составные части, компоненты ядерного оружия уже много раз похищались бандами. Да эти кинжалы вы за гроши можете купить в любой лавке списанного имущества армии и флота! Мой же клиент доктор Мак-Дональд может поклясться на Библии, что он, как врач, никогда не получал, не имел, не носил кинжал «зеленого берета»! Вот его книжка вещевого довольствия. Графа: «Выдано оружие: пистолет «Кольт» 45-го калибра… Сдан…» Кинжала он не получал и из Вьетнама не привозил!..

— Этот кинжал, — выкрикнул прокурор, — доктор Мак-Дональд вполне мог привезти из Вьетнама, смыв с него кровь партизана Вьетконга! Такие кинжалы оставляли в его госпитале умиравшие в нем «зеленые береты». Из Вьетнама можно было привезти базуку, безотказное орудие, батальонный миномет…

Выведенный из себя уловками защитника, Крейг снова полез в свой необъятный портфель и на этот раз достал сильно увеличенные цветные фотографии.

— Защита, — гремел он, — пыталась разжалобить нас фотокарточками Джефа Мак-Дональда — лучшего друга детей и животных. Ходили легенды, будто Мэнсон мог оживлять мертвых птичек, вдыхать в них жизнь. Он жалел змей в Долине смерти, но убивал людей. Взгляните на эти снимки, взятые не из семейного альбома Мак-Дональдов, а из дела капитана Мак-Дональда — «зеленого берета»!..

И он стал показывать подсудимому, судье, жюри, публике, поворачивая фотографии в разные стороны.

Это были судебно-оперативные снимки исколотых, окровавленных, обезображенных трупов жены и детей доктора Мак-Дональда. Женщины завопили. От их вопля и от непрерывных фотовспышек проснулся даже гробовщик — староста жюри. Мак-Дональд не шелохнулся. Защитник, растрепав свою прическу, что-то кричал судье и тряс кулаком. Судья колотил молотком, призывая к порядку. Вынесли из жюри потерявшую сознание старушку с подсиненными седыми волосами. Ввели резервного присяжного.

— Смотрите, смотрите! — пуще прежнего гремел прокурор. — Не отворачивайтесь! Представьте себе, как резал жену и детей в ту ночь убийца! Ведь он работал за четверых — за трех мужчин и одну женщину! Работал как мясник!..

Голосом, зазвеневшим сталью, прогрохотал прокурор, повернувшись к обвиняемому и показывая на него пальцем вытянутой правой руки:

— Кровь ребенка, детскую кровь невозможно смыть с рук ни горячей водой с мылом, ни спиртом. Ее нельзя выжечь и каленым железом. Посмотри, посмотри на свои руки, убийца! Посмотри на ладони! Кровь твоих детей, кровь Кимберли, кровь Кристины впилась в твою «линию жизни»!..

Только нервный тик над правой бровью Мак-Дональда выдавал его волнение. Да руки, руки дрожали на коленях, словно нечеловеческим усилием заставлял он их оставаться на месте. Он сидел с бескровным, бесстрастным, мертвым лицом, уставившись неподвижным взором на флаг Северной Каролины за высоким креслом судьи.

— Смотрите все на этот снимок! Это Мак-Дональд после учиненной им резни, после домашнего Сонгми! Он не забыл умыть руки! Но глаза убитым им детям он не стал закрывать!..

Даже у Кабаллеро на лице был написан голый, неприкрытый ужас.

— Вспомните годы войны во Вьетнаме! — проговорил прокурор упавшим, хриплым голосом. — Убийство детей стало привычкой, почти модой. Наша молодежь — и хиппи тоже — кричали в лицо президенту Джонсону: «Эл-Би-Джей! Эл-Би-Джей! Сколько убил ты сегодня детей!» Мак-Дональд пошел по стопам президента, а вину свалил на хиппарей!..

Шум, гам, дикое улюлюканье, кошачий визг, рыданья и стук судейского молотка, мерный, как бесконечная очередь из крупнокалиберного пулемета. Черноберетчики и зеленоберетчики топали ногами, орали так, словно шли в штыковую атаку, грозили кулаками. Крейг зашатался, тяжело сел, скорее, повалился на свой стул, зашарил по карманам пиджака, достал тюбик с нитроглицерином…

— Безумец! — сказал местный репортер. — У Крейга на прошлой неделе был гипертонический криз.

С трудом кое-как восстановив порядок, судья Батлер объявил, что он строго-настрого запрещает фоторепортерам публиковать эти снимки в газетах, но приобщит их к делу в качестве вещественных доказательств, как было сделано и на суде над бандой Мэнсона.

Судья поднял обеими руками фотографии каких-то лежачих призраков:

— Суд разрешает к публикации лишь вот такие судебно-медицинские фотографии, в которых жертвы убийц находятся в специальных пластиковых полупрозрачных мешках. В эти наглухо завязанные саваны их облекают для того, чтобы они сохранили те вещественные улики, которые, возможно, у них находятся в зубах или под ногтями после сопротивления, оказанного насильникам, как-то: кожа, волосы, кусочки одежды и прочее.

Прокурора он оштрафовал на пятьдесят долларов за демонстрацию судебных фотографий без предварительного разрешения суда и за безобразные выкрики. Защитника за брань и размахивание кулаками приговорил еще к одной ночи в городской тюрьме. Он не обратил внимания на стенания Кабаллеро.

Судья Батлер, видимо, долго думал в перерыве между заседаниями суда над разгоревшимся спором между защитой и обвинением о вьетнамской войне, грозившим превратить уголовное дело в политическое. Свои выводы он и огласил:

— Суд отнюдь не призван решить, кто был прав или виноват: сторонники или противники войны во Вьетнаме и каково было воздействие этой войны на личность или личности, убившие семейство Мак-Дональдов. Ни обвинение, ни защита не должны на этом суде пользоваться им как политической трибуной. Наш уважаемый телекомментатор Уолтер Кронкайт однажды весьма справедливо и мудро заметил, что не дело репортера быть патриотом или антипатриотом, от него ждут не мнений, а фактов. Так и в судебном процессе.

Прокурор казался недовольным этим указанием. Защитник улыбался, полагая вероятно, что он льет воду на мельницу защиты. И все-таки защитник понимал, что дело еще не выиграно. Кто-кто, а он знал, что американская Фемида — это два флюгера-близнеца на Капитолии и Белом доме, что, в общем-то, одинаково показывают направление политических ветров и зависимы от предвыборной конъюнктуры. В августе 1979 года, когда шел процесс Мак-Дональда, несмотря на кажущееся спокойствие в международных отношениях, определяемых прежде всего отношениями США и СССР, стрелки флюгеров под мощным напором военно-промышленной элиты медленно, но неуклонно поворачивали назад, к «холодной войне». Вовсе не случайно задерживал конгресс ратификацию договора ОСВ-2, недаром наращивала НАТО свой ракетный арсенал. Кабаллеро не мог знать о диверсионных планах ЦРУ, подводившего мину под сложный механизм разрядки, но он понимал, что дело идет к резкому похолоданию в международных отношениях. Знающие, разбирающиеся в политике люди в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе прямо говорили, повторяя чью-то остроту: «Картер ждет случая, чтобы бросить в разрядку обезьяний ключ[7], и случится это в Год обезьяны!»