Ничего в дневнике Эрнесто не позволяло думать, что он сознательно бросился в волчью пасть. Он продолжал надеяться на победу до конца. Некоторые, в том числе и я, как уже говорилось, думали, что КГБ сотрудничал с ЦРУ, чтобы захватить его. Советский Союз не любил революционеров. Также говорили, что боливийские шахтеры не пришли к нему на помощь и что коммунистическая партия Боливии бросила его. Конечно, ее генеральный секретарь Марио Монхе хотел порвать с Че, несмотря на свои первоначальные обещания помощи. Когда он пошел к нему в леса и потребовал руководства ejercito de liberación nacional de Bolivia (ELN; Боливийская армия национального освобождения) под предлогом того, что Че иностранец, а ELN необходим боливиец во главе, он знал, что Че никогда с этим не согласится. Монхе не имел никакого опыта партизанской войны. Для того чтобы позволить себе предать Че, не выглядя изменником делу коммунизма, нужно было найти оправдание, и Монхе его нашел. Гидо «Инти» Передо, один из товарищей Че, позже объяснил, что предательство коммунистической партии отрезало повстанцев от городов и возможной материально-технической помощи, необходимой для выживания движения.

Че прибыл в Боливию, чтобы создать там повстанческий очаг, развивая то, что уже назревало. Вся Латинская Америка была в смятении в то время, и во многих странах имел место активный протест. Эрнесто, мы это знаем, испытывал особую привязанность к Боливии из-за нашей горничной Сабины Португаль. Он посетил эту страну в первый раз в 1953 году, в самый революционный период, во время правления Виктора Пас Эстенссоро. Он писал нам длинные письма, описывающие то, что он увидел: сборища людей на улицах и принятие прогрессивных мер вроде национализации или земельной реформы. Он верил в способность боливийцев к восстанию.

Можно предположить, что Эрнесто переоценил поддержку крестьян. Большинство из них были бедны, и они были местными. Они говорили на языке аймара или кечуа, а не на испанском, на котором там едва могли изъясняться. У них был один идол, Pachamama (Мать-Земля Кормилица), и они жили словно в другом измерении. Отрезанные от остального мира, они не имели шансов оценить революцию. Все испанское им было чуждо, и они относились к этому с подозрением. Они, скорее всего, даже не слышали о Че Геваре, чья слава просто не достигла их земель. В таком контексте было очень трудно сделать их своими союзниками.

К тому же именно крестьянин предупредил армию о присутствии партизан в Кебрада-дель-Юро. Тем не менее повстанцы относились к campesinos (крестьянам) с уважением и любовью. Эрнесто лечил их больных детей, учил их читать и писать. Он строил передвижные школы и назначал своих самых образованных бойцов, которые ежедневно от 16 до 18 часов преподавали грамматику, арифметику, историю и географию. Сам Эрнесто участвовал в обучении и давал дополнительные уроки французского языка для заинтересованных. Его лекции по политической экономии были обязательными. После победы, говорил он, нужны будут образованные люди, чтобы удержать власть. Он повторял, что партизанская борьба не может быть «просто стрельбой»: она должна опираться на общую культуру.

Че выпустил на свободу пленных из боливийской армии после того, как перевязал им раны. Мой брат был великим гуманистом. «Рискуя показаться смешным, – сказал он однажды, – я утверждаю, что истинный революционер, в первую очередь, должен руководствоваться великими чувствами любви. Невозможно думать о подлинном революционере без этих качеств […] Нужны большие дозы гуманизма, справедливости и правды, чтобы не впасть в догматизм, в холодную схоластику, в изоляцию от масс»[63]. Перед отъездом он дал Алейде список книг, которые хотел бы взять с собой. Там были произведения Софокла, Демосфена, Геродота, Платона, Плутарха, Еврипида, Аристофана, Аристотеля, Данте, Расина, Гёте, Шекспира и Пиндара.

Кампания в лесах Ньянкауасу длилась одиннадцать месяцев. Сорок пять изнурительных недель в постоянном движении. Эрнесто страдал от приступов астмы, становившихся все более и более частыми, что ослабляло его, хоть он никому и не позволял из-за этого замедлять ход. Он никогда не разрешал другим относиться к себе с бо́льшим вниманием или давать больше пищи, чем другим.

Он прибыл в Ла-Пас в величайшей тайне в начале ноября 1966 года, в своем пресловутом облике коммивояжера. 27-го числа боливийский революционер Гидо «Инти» Передо впервые увидел его в лесах, и он потом описал эту их первую встречу в своей книге «Mi campaña con el Che» (Наша с Че война): «Че сидел на стволе дерева. Он курил, наслаждаясь ароматом табака. Он был в своем берете. Когда мы приехали, его глаза заблестели от радости. Самый разыскиваемый империалистами человек, легендарный партизан, стратег и теоретик международного масштаба, знамя борьбы и надежды, спокойно сидел в самом центре одной из наиболее эксплуатируемых и угнетенных стран континента […] Его приезд в Боливию был одной из самых захватывающих тайн истории»[64].

Первые столкновения с боливийской армией произошли не по воле повстанцев. Они были вынуждены вступить в бой после того, как их обнаружили. У повстанцев было всего около пятидесяти человек. Но, выиграв в первые месяцы 1967 года несколько сражений, они ввели в заблуждение боливийскую армию, которая подумала, что их гораздо больше, чем было на самом деле. В ответ армия усилилась и привлекла новые средства для борьбы с ними. Встревоженное ЦРУ обосновалось во дворце президента-марионетки Рене Барриентоса и отдало приказ соседним странам закрыть свои границы для повстанцев и сделать так, чтобы к ним не могла подойти никакая помощь.

К концу сентября ELN сократилась до группы из семнадцати изнуренных человек, измученных голодом и жаждой, ослабленных дефицитом белка. Утром 8 октября в Кебрада-дель-Юро было очень холодно. Зная, что его окружили, Че послал три группы по два человека, чтобы определить местонахождение позиций боливийской армии. Таким образом, некоторые из его людей избежали засады.

Я не могу вдаваться в анализ провала кампании в Ньянкауасу. Но в одном я уверен – она закончилась разгромом. Я не в состоянии определить причины, они мне неизвестны. Каждый ищет их в своих собственных убеждениях. Некоторые утверждают, что это было предательство Фиделя Кастро, другие – что шахтеры не поддержали Че, или что он зря поверил крестьянам, или что захваченные в плен бойцы и дезертиры развязали языки. Это доказанный факт, что схваченный партизан Чиро Бустос признался, что помог составить фоторобот «Рамона Бенитеса» во время допроса и что этот портрет наконец убедил военных, что Рамон – это действительно Че, о чем они подозревали в течение нескольких месяцев и в чем пытались удостовериться. Самый важный урок заключается в том, что имело место поражение континентального революционного проекта Че. Для меня поражение в Боливии является слишком сложной головоломкой, чтобы можно было ее решить.

Есть еще одна уверенность – там было пять выживших, названных выше. Несмотря на массовое присутствие армии, Гидо «Инти» Передо оказался одним из тех, кто сумел выйти из лесов и нашел убежище в Кочабамбе. Из своего укрытия Инти связался с неким представителем боливийской компартии. И что ему сказал этот тип? Что он не должен ни при каких обстоятельствах раскрыть свое присутствие в Кочабамбе лидеру компартии, ибо тот выдаст его. Инти оставался в бегах в течение нескольких недель. Он был убит в 1969 году силами безопасности. Так был ли он на самом деле предан кем-то из своих?

Я спокойно шел по улице Кордовы, когда меня в первый раз задержали люди в униформе. Это произошло 3 мая 1974 года. Я только что вернулся из Гаваны, куда отвозил свою жену Марию-Элену и наших троих детей. Я опасался за их безопасность в Аргентине. Политический климат там становился все тревожней, и он угрожал активистам, каковыми мы являлись, не говоря уже о моих родственных отношениях с Че. Мы уже вступили в один из тех проклятых периодов, когда носить фамилию Гевара стало нелегко. Несмотря на опасность, я осмелился вернуться в страну, решив продолжать свою политическую и боевую деятельность. В прошлом году я подтолкнул отца к эмиграции на Кубу. А теперь, будучи уверенным, что моя семья в безопасности, я мог работать более активно.