Другие журналисты, в частности, уругваец Карлос Мария Гутьеррес, приходили к нам в гости. Улица Араос стала обязательным местом для репортеров. Они являлись по просьбе Эрнесто, который хотел успокоить нас, но они также начали интересоваться и нами самими. Откуда появился Че, кто его родители, его братья и сестры, кузены, дяди и тети? Однажды моя мать призналась Гутьерресу, который только что рассказал, что рюкзак Эрнесто был заполнен книгами и он с утра до вечера декламировал стихи Леона Фелипе, что две вещи, по сути, не давали ей спать: «вероятность того, что его убьют, и уверенность, что он будет убивать»[42].

Впрочем, нами заинтересовались не только журналисты. Мои родители создали комитет поддержки ejercito rebelde. Таким образом, наш дом превратился в импровизированный революционный центр. Примерно в это же время к моему отцу обратился американский журналист, некий Жюль Дюбуа, который выдавал себя за директора журнала «Диарио-де-лас-Америкас», основанного во Флориде, и утверждал, что поддерживает революцию. Дюбуа совершал частые поездки между Майами и Буэнос-Айресом. Он никогда не упускал случая позвонить моему отцу и назначал ему встречи в кафе, когда находился в столице. Он задавал вопросы об Эрнесто, под прикрытием того, что хочет его защитить. Больше всего его интересовала информация о том, где Эрнесто мог бы находиться в Сьерра-Маэстре. Из-за такой его настойчивости мой отец наконец заподозрил его в том, что он – агент ЦРУ, и он тут же порвал все связи с ним. Мы были крайне уязвимы. Генерал Педро Арамбуру и его режим «освободительной революции», о которой говорилось выше, находились у власти. Он сформировал военное правительство и начал репрессии, и он не был другом кубинских революционеров.

В начале июня 1958 года Эрнесто кратко обратился к нам через «Радио Ребелде». Это обращение стало провидческим для моей матери. Она была очень одинока, очень печальна, она страшно волновалась за него. Вскоре после этого она написала ему длинное письмо, я не знаю, по какому адресу. Несомненно, она доверила его журналисту, направлявшемуся на Кубу. Я воспроизвожу ниже наиболее трогательные отрывки из этого письма:

«Тэтэ, мой дорогой!

Я была так переполнена чувствами, когда спустя столько времени услышала твой голос по телефону. Я не узнала его. Это был словно кто-то другой. Наверное, связь была плохая, а может, твой голос изменился. Только когда ты сказал «vieja», я уловила прежний тембр. Какие чудесные новости ты сообщил […] Анна-Мария 2 апреля вышла замуж за Малыша[43], и они отправились в Вену… Серхио подарил им билет на самолет. Они думают найти там работу, чтобы заработать себе на жизнь, воспользовавшись этим путешествием.

Похоже, там уже намечается ребенок, и он будет аргентинцем.

Как грустно, что все мои дети уезжают! Их отъезд делает дом таким пустым. Ты знаешь, как Анна любит порхать, какая она шумная. Селия осталась, но она после отъезда сестры превратилась в маленькую тихую мышку.

У Роберто две чудесные белокурые дочки. В августе ожидается появление наследника. Он много работает, чтобы содержать свою многочисленную семью. Ты знаешь, какой он способный, как он любит во все вникать. Он выглядит счастливым…

Недавно Селия вместе с ее мужем, Луисом Родригесом Алгараньясом, и Петитом получили престижную архитектурную награду. На троих им дали два или три миллиона песо. Очевидно, наши венские путешественники теперь вернутся работать сюда. Я надеюсь на это, ибо чувствую себя такой потерянной без моей детворы.

Меня распирает гордость от того, что у меня настолько талантливые дети.

Хуан Мартин, конечно, вырос: это не значит, что он стал большим, он все такой же малорослый, как и его братья и сестры, но он стал действительно прекрасным подростком. Он набрасывается на жизнь с аппетитом, и она его не портит. Все приходит к нему естественным образом, и он получает все с такой же легкостью. Он нежен и чувствителен. У него забавный голос, который напоминает мне Роберто, у него всепроникающий ум, но он не такой любопытный, как ты и Селия. Я считаю, что он станет одним из тех, кто улетает, едва только у него появляются крылья, есть такие молодые люди, которые, подобно ему, испытывают желание открывать для себя новые горизонты. А пока он будет моим товарищем […]

Что касается меня, то я по-прежнему на том же пути. Только я стала еще на несколько лет старше, и забот новых прибавилось, только они не острые, а превратились в какую-то хроническую печаль, прерываемую время от времени чувством удовлетворения.

Награда, присужденная Селии, – это одно, возвращение [Анны][44] на родину – это будет совсем другое, а услышать твой голос – это было бы совсем хорошо. Я стала такой одинокой.

Я не знаю, как тебе писать, что тебе еще сказать, я утратила сноровку.

До сих пор не получила наследство. Мы хотим снова строиться, наши планы одобрены, но нам придется еще немного подождать: суды о выселении приостановлены. К счастью, эта зима довольно мягкая, во всяком случае, до сих пор. И мы будем вынуждены терпеть этот старый, холодный и неуютный дом еще какое-то время.

В связи с этим у нас возник новый обитатель… Он заявился в дом самостоятельно, без приглашения… И все серьезно осложнилось, когда Хуан Мартин вернулся. Я авторитетно объявила: «Ни в коем случае тут не будет собаки. Ну-ка, Хуан Мартин, отведи ее в другое место». И вот уже неделю собака спит на кухне. Хуан Мартин называет ее Негритой […]

Работа по дому страшно меня утомляет. Уже долгое время я готовлю себе сама, а ты знаешь, как я ненавижу домашние хлопоты.

Кухня – мой штаб, и я провожу в ней большую часть времени.

У нас случился скандал с твоим отцом, так что он теперь ко мне носа не кажет…»

2 января 1959 года «Радио Ребелде» объявило о победе Фиделя Кастро. Эрнесто живой и невредимый прибыл в Гавану. Мой брат, «аргентинский авантюрист», как его теперь называли, мгновенно стал национальным героем своей страны. А в нашей же семье мнения тут же разделились.

Есть время до Че и после Че, до Кубинской революции и после нее – для Латинской Америки и для нас. После возвращения с Кубы к моей матери снова вернулась ее воинственная энергия. То, что она увидела на острове, покорило ее. Ее сын выбрался живым и невредимым из Сьерра-Маэстры, весь в ореоле славы, и она теперь могла наконец расслабиться и наслаждаться победой и миром. Едва избавившись от своей затянувшейся депрессии, она сформировала комитет поддержки «Движения 26 июля» и стала одним из самых активных его участников. Теперь она была полна страсти, ее буквально пожирали кубинские события.

Моя собственная воинственность сформировалась во время пребывания на острове. Мы с моей матерью были первыми, кто безоговорочно поддерживал моего брата в его политической деятельности. Для матери было нелегко согласиться с тем, что он никогда не возобновит свою медицинскую карьеру и не вернется в Аргентину. Но с того момента, как она смирилась с реальностью, она посвятила себя его защите. Она оставила раз и навсегда свои пасьянсы и начала высказываться о кубинской революции и ее целях. Она опубликовала в аргентинском журнале «Ла Вангардиа» серию из четырех статей под названиями «Cuba por dentro» (Куба с оборотной стороны), «La tierra para el guajiro» (Земля для крестьян), «Vivienda para todos» (Жилье для всех) и «Desarrollo industrial» (Промышленное развитие). В них она рассказала о своем удивлении при виде такого количества молодых лидеров, неустанно работающих ради всеобщего блага: «Если партизаны научились сражаться, сражаясь, то теперь они учатся управлять, управляя. Каждый из них нашел в себе скрытые ресурсы, которые вышли на поверхность из спавших доселе глубин их личности, ресурсы, которые сделали их способными решать самые разнообразные задачи».