Моя мать поддерживала меня. Она была еще одним человеком, который сделал меня таким, какой я есть, хоть я и провел так много времени на улице, хоть я и был свободен, словно птица, хоть она и устала от воспитания детей. Мне было семь лет, когда она вторично заболела раком – первый раз имел место сразу после моего рождения – и ей ампутировали обе груди. Мой отец отсутствовал в это время. Подозревали, что он завел себе новую любовницу. Эрнесто, напротив, все время находился рядом. Моя мать всегда была для него как скала. Он изучал ее болезнь, потому что отчаянно хотел найти возможность ее вылечить, найти нужные лекарства.

Отношения с моим отцом стали очень трудными, конфликтными. Как только представлялась возможность, они цепляли друг друга. Моего отца начал раздражать такой сын с такими резкими взглядами. Он потерял влияние на него. Эрнесто было невозможно контролировать, и он проявлял желание отдохнуть от своих медицинских занятий, отправляясь в путешествие. Он мечтал о приключениях. Хоть он и был в то время очень политизирован, когда наш двоюродный брат Гильермо Мур де ла Серна попросил его присоединиться к движению против Перона, за которое он агитировал, Эрнесто ответил: «Нет, нет, это меня не интересует». Он думал, что сможет утолить жажду новых горизонтов, нанявшись в летнее время в качестве медбрата на танкер национальной нефтяной компании «YPF». На танкер – только представьте себе! Эта идея не вдохновила моих родителей, но в соответствии с их философией они не стали вмешиваться. В Кордове, за несколько лет до этого, когда им было четырнадцать и одиннадцать лет, Эрнесто и Роберто решили однажды утром пойти на сбор винограда. Виноградники находились далеко. Они сели на автобус, потом несколько километров шли пешком, чтобы до них добраться. Эта затея сильно взволновала моих родителей, но они вынуждены были согласиться. Мои братья вернулись совершенно изможденные через несколько дней: они съели слишком много винограда. В то время этот продукт был роскошью.

Опыт с танкером принес Эрнесто лишь горькое разочарование. Вместо того чтобы повидать страну, он в течение нескольких месяцев созерцал исключительно трюм судна. Эта морская экспедиция убедила его в том, что отныне следует вести бродячую жизнь только на земле.

Меня часто спрашивают, что я чувствовал, когда Эрнесто уезжал. Этот вопрос я предпочел бы переформулировать так: что я чувствовал, когда он возвращался, потому что уехать он был готов всегда. Когда он вновь появлялся – это был настоящий праздник. В семье раздавались возгласы: «Ах, ох, Эрнесто вернулся, Эрнесто здесь!» Мы звонили, чтобы предупредить об этом остальных. Все хотели его видеть и слышать, мои родители, мои братья и сестры, дяди, тети и двоюродные братья.

Я был еще маленьким, но я прекрасно помню возбуждение, вызванное его отъездом 1 декабря 1950 года, первым из череды многих, которые потом будут удалять его от Аргентины каждый раз все дальше и дальше. Ему был двадцать один год, и он отправился в длительное путешествие на велосипеде, имея лишь весьма скудные сбережения в кармане. Он отказался от финансовой помощи родителей: он хотел справиться со всем сам.

Мой дядя Хорхе де ла Серна установил небольшой двигатель марки «Микрон» на его велосипед. Перед тем, как начать крутить педали, Эрнесто позировал для фото перед домом, надев берет, с солнечными очками на носу, с запасным колесом через плечо, с кое-какими пожитками на багажнике. Мы все высыпали на улицу и смотрели, как он скрывается за углом улицы, усаженной деревьями. Его задача состояла в том, чтобы проехать по северной части Аргентины, без конкретной цели, уехать так далеко, насколько ему позволят силы. Он надеялся открыть для себя Сан-Хуан, Сан-Луис, Мендосу, Сальту, Жужуй, Тукуман. Некоторые из этих провинций были еще недостаточно развиты. Если Буэнос-Айрес был продвинутым городом, то север страны оставался экзотикой, чудесно красивым, но отсталым. Сегодня el Norte[29] – это очень модно. А в то время это был другой мир, забытый мир, и относились к нему пренебрежительно. Он напоминал гражданам столицы, что Аргентина – далеко не Европа, что она находится в Южной Америке.

Северные ландшафты были и остаются красивыми и живописными. Зеленый горный Тукуман считается садом республики. Обширные винные долины Мендосы продолжаются до бесконечности в тени возвышающихся Андийских Кордильер и их заснеженных вершин. Сальта известна своими гигантскими кактусами, карминовыми скалами, волнистыми холмами и белоснежными городами, возникшими в колониальную эпоху. Жужуй очень близок по внешнему виду к Боливии с его красивыми деревнями, выросшими под сенью знаменитой Кебрада-де-Умауака, семицветного горного хребта на северо-западе страны.

Эрнесто сделал первую остановку в Альта-Грасии у Томаса Гранадо. В Сан-Франциско-дель-Чаньяре он посетил своего друга Альберто Гранадо по прозвищу Миаль, который был биохимиком и работал в лепрозории. Там Эрнесто впервые узнал, что такое большое несчастье, и был глубоко потрясен.

За несколько месяцев он пересек двенадцать провинций и преодолел около 4500 километров. Он пережил незабываемые приключения. По пути он познакомился с индейцами аймара, разделил с ними кров и свои скудные гроши. Он научился проводить ночи под открытым небом на морозе и целыми днями жить без пищи. Он победил свою астму в одиночку и доказал скептикам – и, возможно, самому себе, – что он в состоянии благополучно завершить путешествие подобного масштаба.

Все это время мои родители изнемогали в Буэнос-Айресе. Новостей было мало. Из-за его астмы, с одной стороны, и склонности к риску, с другой, они представляли себе, что Эрнесто стал жертвой опасных ситуаций. Он никогда не бывал так далеко и совсем один. Он добровольно отправился в области, где никого не знал. Тем не менее местная газета из Тукумана, «Эль-Тропико», опубликовала первую статью о нем под названием «Guevara, un joven raidista cumplirá una extensa gira» («Гевара, молодой путешественник совершил длительное турне»). Так или иначе, Эрнесто удалось сделать так, что его заметили в Тукумане. Впрочем, эта новость не дошла до нас. В то время распространение местных газет было ограничено тем регионом, где они издавались.

Эрнесто возвратился целым и невредимым через три месяца. И это снова был праздник. Он столько всего мог бы нам рассказать! Он изменился, кожа его стала более смуглой. Мы не сомневались, что тревога, вызванная у нас этим первым его приключением, это лишь прелюдия к целой серии страхов, которые охватят семью в дальнейшем. Эрнесто действительно не прекращал затем уезжать. Совсем не насытив его жажду путешествий, эта экспедиция, напротив, словно дала ему крылья. В своем дневнике он написал: «Я просто понял, что то, что росло внутри горожанина, каковым я являлся, созрело: это ненависть к цивилизации, к грубому образу толпы, которая движется, словно безумная, в ритме ужасного шума; мне кажется, что это – полная противоположность мира».

Он завершил путешествие, крутя педали, потому что двигатель «Микрон» не выдержал и сломался. Он притащил его продавцу из Буэнос-Айреса на ремонт. Пораженный пройденным расстоянием, тот предложил выдать ему новый двигатель, если Эрнесто отметит достоинства «Микрона» в рекламе. Так во второй раз фото брата появилось в газете.

Семья вновь воссоединилась. Почти. Мой отец приходил и уходил, когда ему было угодно. Роберто учился на юридическом факультете; Селия занималась архитектурой; Анна-Мария еще была в лицее, а я – в начальной школе. Учился я плохо. Уроки – это было не мое. Я был аномалией. Школе я предпочитал улицу и мяч. Эрнесто беспокоило отсутствие у меня ученического задора. Он постоянно наставлял меня. «Нужно работать, учиться, узнавать что-то новое», – повторял он.