Почему он способствует продажам? Почему люди выбирают этот имидж, а не какой-то другой, чтобы выразить свое несогласие, свой вызов?

Ни один коммерсант в мире не хочет тратить свои деньги. Наоборот. Для них Че – это прежде всего бизнес, как это стало для некоторых жителей Ла-Игеры, превратившихся в экскурсоводов. Так что вопрос не в том, что есть продавец, а что есть покупатель. Диего Марадона и Майк Тайсон имели татуировки с Че, один – на руке, а другой – на груди. И что это значит? А то, что Че присутствует в их жизни, что это довольно мощный символ, ради которого стоит попортить железом свою кожу.

Я не признаю гиперкоммерциализацию моего брата. В то же самое время я знаю, что она облегчает мне задачу. В самом деле, семена посеяны, люди уже реагируют на изображение. Не имея представления о его мыслях, они, по крайней мере, знают, кто он такой. Мне остается только передать эти мысли. Сомневаюсь, что Майк Тайсон и Диего Марадона изучали философию Че, но я точно знаю, что она их затронула. Если они считают, что она согласуется с их собственными мыслями, они сохранят татуировки. В противном случае они всегда могут их удалить.

Власти пытались раздавить Че всеми средствами, выбрав убийство, а не тюремное заключение, а затем уничтожив и его труп с тем, чтобы полностью истребить его мысли, его борьбу, его идеалы. Они убили его. Тем не менее он выжил. Сколько раз они изображали кубинскую революцию как иностранное вторжение, как наступление Советов, вместо того, чтобы признать, что это национальный и патриотический проект? Не они ли представляли Эрнесто убийцей, дикарем, ужасным марксистом? Клевета также не сработала. Люди продолжают сочинять песни (около пятидесяти, по крайней мере, баллад были посвящены Че), писатели пишут книги, а поэты – стихи, уличные художники рисуют его на стенах и так далее. Таким образом, Че упорно продолжает жить, он сейчас с нами даже более, чем когда-либо, и попытки его уничтожить выглядят совершенно бессмысленными.

Стратегия заключалась в том, чтобы мистифицировать его, распять, чтобы человечество перестало рассматривать его как нечто реальное, осязаемое. Конечно, если он миф, то как следовать его примеру? Это уже не человек из плоти и крови, а фигура фантасмагорическая, непостижимая, и на нее невозможно равняться. По мере того как предание возвеличивается, мысли отходят на второй план. Он стал похож на раковину, очень красивую, но пустую. И как вы думаете, это случайно? Безусловно, нет.

Проводят параллель между Христом и Че. Они действительно похожи в своей смерти. Я говорил в первой главе этой книги, что знаменитая фотография Эрнесто, лежащего на цементной стяжке в прачечной госпиталя в Валлегранде, устрашающе напоминает картину «Оплакивание Христа» итальянского художника Андреа Мантенья. Эту аналогию, которую я нахожу ненужной и даже опасной, использовали для преобразования Эрнесто в Святого Эрнесто Ла-Игерского. А затем за легендой скрылись его мысли, его решимость, его боевые качества. Эрнесто стал ничем, осталась одна мистика, хотя он сам определял себя как «странствующего пророка». Но это не мешает ему иметь много общего с Христом: гуманизм, постоянная забота об угнетенных, восстание против власть имущих, отказ от богатства, отсутствие жадности. Иисус пожертвовал собой ради людей, и Че сделал то же самое.

В июле 1959 года, находясь с официальным визитом в Индии, он написал моей матери слова, проливающие свет на образ его мыслей:

«Сбывается моя давняя мечта увидеть мир, да только мне от этого не много радости. Я должен все время разговаривать о политике и экономике, устраивать приемы, на которых мне только смокинга недостает, и при этом лишать себя самых чистых удовольствий: пойти и помечтать в тени пирамиды или над саркофагом Тутанхамона. Более того, я тут без Алейды[95], которую я не взял с собой из-за кое-каких психологических комплексов (sic), о которых предпочитаю умолчать […] Египет стал выдающимся дипломатическим успехом; посольства всех стран договорились о встрече на прощальном вечере, организованном нами, и я имел возможность понаблюдать за тонкостями дипломатии. Например, я увидел Апостольского нунция, с блаженной улыбкой протягивающего руку атташе из России. А теперь – Индия, и новые протокольные осложнения, которые вводят меня во все ту же инфантильную панику; люди повторяют одни и те же формулы вежливости для приветствия и т. д. Один из моих коллег изобрел следующую штуку: отвечать на все с joinch-joinch; и это успешно работает. Кроме того, даже если я наделаю глупостей со своим кубинским[96], мой испанский собеседник все равно ничего не поймет.

Во мне развилось чувство общности в противовес индивидуальности; я по-прежнему одиночка, ищущий свой путь без чужой помощи, но теперь у меня возникло чувство исторического долга. У меня нет дома, нет женщины, нет детей, нет родителей, нет братьев и сестер, я верен дружбе, пока мои друзья придерживаются тех же политических убеждений, что и я, и все же я доволен, я чувствую, что что-то представляю собой в жизни. Во мне живет не просто мощная внутренняя сила, которую я всегда чувствовал, но также и сила влиять на других. Есть абсолютно фаталистичное ощущение избранности, что избавляет меня от всякого страха».

Че боролся за народ, он отдал свою жизнь за него. Поэтому, без всякого сомнения, его образ и вырос настолько быстро, всего за пятьдесят лет. В наше время информация передается с феноменальной скоростью. Она становится глобальной, распространяясь всего за пару секунд. Тем не менее нам еще много нужно узнать о нем. Например, как он будет восприниматься через два тысячелетия? Я очень надеюсь, что он не превратится в религиозную фигуру. Приоритетом для людей должен быть гуманизм, а не религиозность.

Фигура Че преобразовалась. Он здесь, сейчас, и мы не можем от этого избавиться. Он продолжает представлять реальную опасность. Молодежь всего мира воспринимает его как бунтаря, ассоциирует его с целостностью, борьбой, справедливостью и идеалами. Вот несколько современных иллюстраций: когда боливийский президент Эво Моралес встречался с папой Франциском, у него на куртке была вышита фигура Че. У него также висит его портрет в президентском кабинете. А в Ливане демонстранты протестуют против Сирии перед могилой премьер-министра Рафика Харири в футболках с изображением Че; французский футболист Тьерри Анри приезжает на праздник, организованный ФИФА, в красно-черной рубашке Че; в Ставрополе, в России, манифестанты, требующие льгот и недовольные социальной политикой правительства, идут с красными флагами с изображением Че; в Дхейшехе, в лагере беженцев из сектора Газа, плакаты с Че украшают стены в память жертв интифады[97]; в Китае левый радикал и депутат из Гонконга Квок-Хун бросает вызов Пекину, надев футболку с портретом Че; в Голливуде Карлос Сантана, исполнивший песню из фильма «Дневники мотоциклиста», носит рубашку с Че и распятие в руке. Че олицетворяет собой неповиновение центральным властям.

Через год после смерти Че одно аргентинское издание попросило Берту Хильду «Титу» Инфанте, его лучшую подругу, написать о нем. Лично для меня из этого вышло, как я уже говорил, самое красивое, самое волнующее из когда-либо написанного об Эрнесто. Вот почему я хочу закончить эту книгу так.

Тита и Эрнесто встретились на медицинском факультете в 1947 году, через три года после моего рождения. Я лично не знал Титу, или, может быть, все же знал, ибо она иногда приходила к нам в дом, просто я был слишком молод, чтобы помнить об этом сегодня. По сути, мне рассказали все то, что я знаю о ней.

Тита прибыла в Буэнос-Айрес с матерью и братом Карлосом из Кордовы за несколько месяцев до поступления на факультет и через три года после смерти отца, адвоката и политического деятеля. Став также адвокатом, Карлос сам потом был близок к Эрнесто на Кубе, когда руководил радио «Ривадавия». Он был для него главным поставщиком мате, который привозился из Буэнос-Айреса килограммами.