Средний доход на семью в Шотландии почти на одну треть ниже, чем в Юго-Восточной Англии. Жизненный уровень миллиона человек, то есть каждого пятого жителя, вплотную соприкасается с официальным рубежом бедности.

Процент безработных в Шотландии значительно выше, чем в Англии.

Все эти социально-экономические трудности Шотландии, помноженные на общие для Британии последствия распада колониальной империи, давно уже подогревали националистические чувства, рождали толки о том, что лондонские власти слишком далеки от шотландских проблем и решение их способны найти лишь сами шотландцы.

Но когда разговоры о какой бы то ни было самостоятельности доходили до коридоров власти в Лондоне, там лишь скептически кривили губы:

— Но чем же думают прожить без нас эти шотландцы? Экспортом виски?

И вот 70-е годы вдруг влили в шотландский национализм совершенно новую струю.

Началось освоение нефтяных богатств Северного моря. Причем большинство месторождений оказалось именно у берегов Шотландии.

— Прежде англичане твердили нам, что для независимости мы слишком бедны. Теперь же оказалось, что мы для этого слишком богаты, — иронизируют шотландские националисты.

Играя на ущемленном чувстве национальной гордости, ШНП выдает себя за выразителя интересов всех шотландцев.

Националисты убеждают избирателей: проголосуйте за нас, а уж потом, когда Шотландия добьется самостоятельности, каждый сможет успешнее отстаивать свои политические взгляды. Националисты провозглашают своей целью создание массовой политической организации по образцу социал-демократических партий скандинавских стран.

Вообще говоря, скандинавский и особенно норвежский пример — излюбленный конек в пропаганде националистов.

Во-первых, твердят они, Норвегия — страна таких же масштабов, что и Шотландия, даже с меньшим населением.

Во-вторых, Норвегия обрела независимость сравнительно недавно — в 1905 году, отделившись от Швеции мирным путем при сохранении тесных экономических связей с нею.

В-третьих, позиция ШНП по многим проблемам, будь то нефть или рыболовство, больше совпадает с политикой Осло, чем Лондона.

Выступая за независимость Шотландии, националисты имеют в виду создание конфедерации британских государств, наподобие Северного союза, объединяющего Скандинавские страны, или Бенилюкса.

Шотландцы остались бы тогда британцами, как норвежцы остаются скандинавами…

Итак, "твидовый занавес" [Река Твид служит исторической границей Англии и Шотландии, а шотландские сукна — твиды — служат символом местной промышленности], как окрестила пресса амбиции шотландских националистов, стал все более настораживающим видением на британском политическом горизонте.

Надписи "Англичане, убирайтесь домой!" можно увидеть и в Уэльсе. Но там рост националистических настроений имеет не столько политическую, сколько культурную окраску.

Он проявляется, в частности, как движение за распространение языка (на котором говорит лишь пятая часть населения), за сохранение народной песни и других форм самобытной национальной культуры.

Уэльс был когда-то британским Донбассом. В его индустрии доминировали сталь и уголь. Но сейчас обе эти отрасли переживают упадок, и для сепаратизма попросту нет экономической почвы.

Чтобы сбить пламя национализма, было обещано предоставить Шотландии и Уэльсу больше самоуправления. Имелось в виду создать там выборные ассамблеи — вроде местных парламентов.

В ведение этих ассамблей хотели передать деятельность местных органов власти, вопросы здравоохранения, народного образования, жилищного и дорожного строительства, местного транспорта, а также право по своему усмотрению распределять общую сумму ассигнований, которая отчисляется Шотландии или Уэльсу из государственного бюджета.

Однако верховная законодательная власть целиком оставалась бы за Лондоном, который сохранял бы полный контроль над обороной, иностранными делами, финансовой и экономической политикой и, стало быть, доходами от североморской нефти.

С приходом к власти правительства консерваторов планы расширения местной автономии в Шотландии и Уэльсе были отложены в долгий ящик.

К тому же сепаратистские призывы националистов не получили поддержки избирателей.

Большинство населения Шотландии не склонно к отделению от Англии и разрыву многовековых экономических, научных, культурных и других связей, что сделало бы небольшую страну легкой добычей межнациональных корпораций.

— Трудящиеся Шотландии — сторонники самоуправления, но противники сепаратизма, — говорят рабочие. — Члены профсоюзов, как шотландцы, так и англичане, заинтересованы в укреплении сплоченности британского рабочего движения, а не в разобщении его рядов или в подмене классового единства национальной рознью.

Угрюмые остовы взорванных домов, которые давно перестали восстанавливать. Заколоченные витрины. Бетонные надолбы на проезжей части. Как в городе, занятом противником, движется патруль парашютистов. Одни крадутся вдоль стен с автоматами на изготовку; другие страхуют их из укрытия, совершая короткие перебежки. А на середине улицы, словно не замечая их, судачат женщины с хозяйственными сумками, носятся шумные ватаги ребятишек.

Таким предстает Белфаст. Кажется, перед глазами режиссерский прием: на одну и ту же киноленту сняты и фронт, и тыл.

Вот внезапно грохнул за углом взрыв, промчались санитарные машины. Свежие дымящиеся развалины привычно огородили оранжевой ленточкой. И опять своим чередом идет жизнь — жизнь на грани смерти.

Где начало и где конец этой необъявленной войны? Не может же религиозный фанатизм так раскалять межобщинную вражду, чтобы католики и протестанты в наш век стреляли друг в друга из-за спора о том, кого почитать главой церкви — папу римского или английскую королеву?

"Северная Ирландия насчитывает примерно полтора миллиона жителей. Большинство из них — около миллиона человек — это потомки английских колонистов, поселившихся там в начале XVII века. Они традиционно являются юнионистами, то есть сторонниками сохранения унии с Великобританией. Как правило, они принадлежат к протестантской общине. Меньшинство — примерно полмиллиона человек — являются ирландцами по происхождению, католиками по вероисповеданию и чаще всего республиканцами по политическим взглядам, то есть в той или иной степени поборниками воссоединения с Ирландской Республикой".

Как много недоговорено в этой официальной исторической справке! За ее строками — восьмивековая трагедия Ирландии, которой суждено было стать первой заморской колонией Англии.

Примечательно, что начало заморским завоеваниям британской короны было положено как раз в пору пребывания на ватиканском престоле первого и единственного за всю историю англичанина — Адриана IV. Именно с его благословения Генрих II Плантагенет вторгся в 1171 году на Зеленый остров. В том, что мечи завоевателей разили католиков, папа не усматривал греха. В Западной Европе только ирландская католическая церковь была тогда независимой от Рима. Так что найти повод для кровопускания было нетрудно. По заказу Адриана IV и Генриха II угодливый богослов Гиралдус Кабренсис состряпал "Историю завоевания Ирландии", где изобразил ее жителей дикарями и язычниками, лишь притворяющимися христианами, людьми коварными, невежественными, праздными и необузданными, набожными, но суеверными. Сие писание стало на последующие века некоей индульгенцией для палачей Ирландии, создало стереотип предубеждений, нужный колонизаторам для оправдания своих преступлений.

Стереотип оказался универсальным. Он исправно служил и тем угнетателям, которые ссылались на волю папы, и тем, кто усматривал потом в любом выступлении против английского ига "длинную руку Рима".

В любой протестантской пивной (а пивные в Ольстере различаются по религиозному признаку не менее чем церкви) красуется хоругвь с всадником на белом коне. Это кумир юнионистов Вильгельм III Оранский, чья победа над приверженцами католика Якова III Стюарта в 1691 году завершила дело, начатое пятью веками ранее. Период завоевания Ирландии сменился периодом ее варварского порабощения.