Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

С тех пор прошло несколько десятилетий. Стелла стала коммунисткой, секретарем парторганизации острова, сменив на этом посту Нормана Ле Брока. Но она всегда вспоминает майский день 1945 года как день своего боевого крещения.

Красный флаг, поднятый над оккупированным островом Джерси, когда в Европе еще не смолкли пушки, был олицетворением боевого товарищества. Олицетворением тех чувств, что связывали советских людей, вырвавшихся из неволи, английских патриотов, укрывавших их с риском для жизни, испанских республиканцев, немецких антифашистов, которые боролись рука об руку против общего врага.

Здесь, на английском острове Джерси, на далеком краю Европы, особенно остро чувствуешь, что в годы минувшей войны наши страны связывал не только союз правительств. Это был союз армий, союз народов, рождавший примеры подлинно боевого братства.

Часть четвертая

Горячий пепел. Документальная повесть. Репортажи и очерки - i_006.png

Стихия гонки

— Ну как там, в Америке?

Нелегко отвечать на такой вопрос, побывав в Соединенных Штатах впервые в жизни, да к тому же всего несколько недель. Помнится, работая помногу лет в Китае, Японии, Англии, я скептически относился к собратьям по перу, которые наведывались туда менее чем на месяц с намерением писать книги.

Познать страну настолько, чтобы быть в силах объяснить ее, — для этого, разумеется, нужны годы. Но можно ведь просто поделиться ощущениями новичка, впервые оказавшегося в Соединенных Штатах; рассказать о том, что успел увидеть, какие чувства породило увиденное, на какие раздумья натолкнуло.

Америка впечатляет. Вот, пожалуй, самое точное и емкое слово для односложного ответа.

Чем же именно? Как страна небоскребов? Ведь прежде всего их начинаешь искать, едва оказавшись в нью-йоркском аэропорту Кеннеди.

Или как страна автомашин, которых, на взгляд приезжего, тут куда больше, чем людей?

Или, наконец, как страна, где творения человеческих рук дерзко состязаются размахом с величавой природой?

Пожалуй, первое, что испытываешь здесь, — ощущение какой-то чрезмерности во всем окружающем, какого-то смещения привычных масштабов. Стоэтажные небоскребы и тысячелетние стволы секвой; бетонные полосы автодорог с восьмирядным движением и помидорные плантации, которые можно охватить взором только с вертолета; мосты и водопады; мусорные свалки и рекламные щиты — все тут словно охвачено какой-то общей гигантоманией.

Если бы существовала автомобильная "зоология", можно было бы сказать, что Нью-Йорк населен совершенно особой породой машин. Распластанный лимузин, который на другом континенте утверждал бы престиж какого-нибудь посла, здесь выкрашен в желтый цвет и представляет собой всего-навсего такси. Европейские "Фиаты", "Опели", "Пежо", японские "Тойоты" па фоне здешнего автомобильного потока выглядят карликами.

Бесшумные лифты нью-йоркских небоскребов позволяют взглянуть на город с высоты птичьего полета; гигантский человеческий муравейник, рассеченный сходящимися лентами двух рек, теряет свои границы где-то за горизонтом. Его краски — это цвета замшелой сосновой коры и прокопченного кирпича. Окуренный дымами, он кажется чревом топки, в которой переплавляются восемь миллионов людских судеб.

Особенно запоминается панорама Нью-Йорка с воды. Паром позволяет увидеть город, каким он открывается с борта теплохода, пересекшего Атлантику.

Отсюда, где сливаются воедино Гудзон и Ист-Ривер, жадно вытянувшийся к океану язык Манхэттена выглядит как скребница из металлических иголок, положенная щетиной вверх. Каждая иголочка в щетине — небоскреб.

Если приглядишься, отчетливо различаешь в толпе небоскребов два поколения. Те, что постарше, напоминают серовато-бурые термитники. Небоскребы нового поколения, как и их современные обитатели, придирчиво следят за своим весом, будучи не только выше, но и стройнее своих предшественников. Они легко возносят свои сверкающие грани, словно исполинские кристаллы, или айсберги, с которых спилили края.

Силуэт Манхэттена неровными уступами выписывается на фоне неба как фотофиниш стремительной гонки. Рекорд высоты, который много лет принадлежал 102-этажному "Эмпайр стейг билдинг", побит двумя близнецами — зданиями Мирового торгового центра.

Конечно, у каждого человека рождаются свои образы и сравнения. Мне, например, Манхэттен почему-то напомнил тысячекратно увеличенное японское кладбище — клочок земли, где впритык друг к другу стоят каменные столбы различной высоты.

Манхэттен отнюдь не весь состоит из небоскребов. Однако старые, прошлого века дома-особняки с их палисадниками, с подъездами в несколько ступенек все чаще уступают место огромным многоквартирным зданиям. Каждый из таких домов чем-то сходен с отелем.

Внизу — охрана. Без ответа жильца по внутреннему телефону на порог никого не пустят. В лифтах и коридорах стоят телекамеры, из комнаты охраны можно видеть, что там происходит.

Два-три подземных этажа оборудованы под автомобильные стоянки. Когда кто-то из жильцов подъезжает к воротам гаража, ему не нужно выходить и звонить, чтобы железная штора поднялась наверх. Ворота открываются по радио нажатием рычажка в крошечном передатчике, укрепленном в машине. А когда выезжаешь из гаража, на нужный рычажок нажимают колеса.

Мне довелось увидеть осенний Нью-Йорк в душные дни, когда липкая жара обволакивает с первого же шага, который ты делаешь из кондиционированных помещений, и потом испытываешь все время такое ощущение, будто плывешь под водой, спеша вынырнуть на поверхность и схватить глоток свежего воздуха.

Иногда налетающий с океана ветер разгоняет эту густую вязкую мглу. Он, этот ветер, стремительно проносится по каменным ущельям, швыряя в глаза прохожим содержимое опрокинутых мусорных урн. А мусор здесь, в Америке, свой, особенный. Это прежде всего бесчисленные упаковки и расфасовки. Их количество стремительно растет. Если пройти по городу утром, его улицы и тротуары обезображены огромным количеством мусорных корзин.

Погода здесь меняется резко. После влажной духоты — ветер с дождем, туман, когда силуэты небоскребов теряются где-то за облаками. Людям тут приходится обитать в наглухо замурованных жилищах. Окна закрыты, зашторены. Наружу торчат только коробки кондиционеров, потому что далее если бы не было жары, людей донимал бы бензиновый чад тысяч автомобилей. И даже если бы удалось усовершенствовать автомобили так, чтобы они не отравляли воздух, ньюйоркцы все равно не открывали бы окон из-за уличного шума, не стихающего круглые сутки.

Часто приходится слышать, что Нью-Йорк — это не Америка, что он не дает представления о стране. Но вот побывал в других, столь непохожих на него городах, как Вашингтон и Сан-Франциско. Поколесил на рейсовых автобусах по американской глубинке. А вернувшись в Нью-Йорк, утвердился в мнении, что именно город небоскребов останется в памяти символом Соединенных Штатов как предельно образное воплощение присущего этой стране духа прагматизма и конкуренции.

Египетские фараоны мечтали победить время и нашли выражение вечности, незыблемости в геометрических формах пирамид. Создатели готических соборов линиями стрельчатых арок призывали души праведников вознестись на небо.

В скупых, стремительных вертикалях нью-йоркских небоскребов тоже заключена некая жизненная философия. Прямолинейность, практичность, напористость, упрямое стремление вырваться вперед, возвыситься над соперниками — и жестокое пренебрежение к тем, кто отстал, кто оказался в тени, а кто и вовсе обречен на вечный сумрак.

На Нижний Манхэттен, где небоскребы стоят особенно тесной толпой и каждый из них тянется вверх, чтобы увидеть город от реки до реки, я попал в солнечный воскресный день. И был поражен, даже подавлен, мрачностью, пустынностью этих каменных ущелий. Странно было видеть улицы без единого прохожего, без привычного автомобильного потока, даже без застывшего пунктира машин, которыми тут всюду заставлены бровки тротуаров. Только наглухо закрытые двери банков и страховых компаний, зашторенные стальными решетками витрины закусочных, кафе, табачных киосков.

97
{"b":"561210","o":1}