На протяжении всего съёмочного цикла в начале дня он считал своим долгом удостовериться, что я действительно родственник Гаккеля. Возможно, он думал, что нашёл самородка, если так, то он сильно ошибался на мой счёт! После съёмок я зашёл в кафе. Стою в очереди. Напротив меня мой хороший приятель. Очередь за кофе большая, ему явно не хочется в ней стоять. «Лёва, давай деньги», – говорю я. Он озирается по сторонам. Меня он, естественно, не узнаёт. «Где-то здесь Шервуд. Андрюха, ты где?» – «Глаза открой, ты на меня смотришь!» Лёва, ошарашенно: «Убожество! Какой гад над тобой такое совершил?» Потом я сидел за столиком в компании друзей, и каждый считал своим долгом обсудить мой новый внешний вид. Сошлись на том, что я, естественно, за большие деньги, могу позировать художникам, изображающим сионистских агрессоров. Дома меня ждал удар: моя маленькая дочь, увидев меня, заплакала и отказалась идти на руки. Жена, преданно глядя мне в лицо, сказала: «Я тебя очень люблю. Ничто не может заставить меня тебе изменить. Но сегодня я сплю отдельно!» Утром вахтёр на проходной категорически не хотел пропустить меня на работу, требуя пропуск. Мой шеф, когда я попытался войти в его кабинет, рявкнул:

«Закройте дверь! Вас не учили стучаться?» Я быстро объяснил ему ситуацию. Он был, как всегда, лаконичен:

«Без отрыва от работы, Бельмондо». Мне пришлось носить с собой профсоюзный билет, где была моя фотография без бороды, так как объяснить что-то гаишнику было сложно, а откупаться от них я не хотел. Съёмки шли своим чередом. Моё новое амплуа мне не мешало. Особых усилий от меня не требовалось. Но вот однажды, как всегда поинтересовавшись, действительно ли я родственник Гаккеля, Ершов сообщил мне, что у меня есть текст. Я твёрдо помнил, что это не так. Я попытался напомнить это режиссёру. «Текст я придумал ночью», – сказал он. Это был приговор! От мысли, что я буду что-то говорить, я впал в ступор. Ситуацию спас Вельяминов. Он отвёл меня в сторону и деликатно, так, чтобы никто не слышал, сказал: «Ничего страшного не происходит, ты справишься, любой актёр через это проходит. Только говори чётче, проще будет тебя озвучивать». К моему удивлению, я успокоился, кадр сняли всего с третьего дубля. Расплата за творческие изыски режиссёра пришла спустя несколько месяцев. Меня поймал в кафе мой друг Слава по кличке Мастер. Он был гением дубляжа. Покачиваясь и дыша на меня перегаром, он изрёк: «Я дублировал всех: китайцев, японцев, всяких чебурашек. Но у тебя такая артикуляция!» – «Слава, всё в порядке, гонца я уже послал», – сказал я. Наступил день, как теперь говорят, презентации. Понимая, что Ершов попытается меня вытащить на сцену, с тем чтобы продемонстрировать «самородка», я не пошёл в просмотровый зал. После просмотра ко мне подошёл мой друг, мнению которого я доверял. Приговор его был лаконичен: «Не Бельмондо!» Так бесславно закончилось моё хождение в актёры.

Свою службу на «Ленфильме» я начал с грузчика, свято веря в то, что уж я-то пробьюсь. Вы спросите: почему службу? Ну разве можно работать на искусство? Искусству служат, даже грузчиком. Само нахождение в стенах «Ленфильма» меня поразило с первого дня. Я мог заглянуть как бы за экран, то есть увидеть, как «это» происходит! Как строятся декорации, воочию увидеть актёров. Да что там увидеть – разговаривать с ними, сидеть за одним столиком в кафе. За что я вскоре поплатился неуважением среди коллег. Сами посудите: народ по рублю скинулся, а этот, то есть я, пошёл кофе пить! Но, как ни странно, наш бригадир относился ко мне благосклонно. Он работал на студии давно и в моих глазах был всезнающим экспертом. Я часто обращался к нему за разъяснениями, что ему, безусловно, льстило. И вот однажды он как бы между прочим предложил мне посмотреть только что законченный Козинцевым фильм «Король Лир», и не где-нибудь, а в директорском зале. Предложение прозвучало как что-то само собой разумеющееся. Это для него, но я же не был киноволком, как он. Подумайте сами. Тогда на «Ленфильме» служили пять тысяч сотрудников. А в директорском зале – сорок пять мест, и одно из них – моё! Кроме того, были ещё приглашённые. А если к этому добавить, что просмотр был до утверждения в Госкино, а там, безусловно, что-то обязательно вырезали бы, то для меня это превращалось в событие, а не в рядовой просмотр кино. И вдруг уже у самых дверей зала я вижу жуткого бомжа. На голове у него засаленный парик, к которому пришит такой же берет, одет он в жуткие грязные шорты, в такие же гольфы и в несуразные сандалии. Конечно же, вы поймёте, почему, я его не остановил, а побежал разбираться с ВОХРом. На проходной, что меня удивило, поинтересовались, не трогал ли я его, и объяснили, что этот «бомж» – сам Олег Каравайчук. И добавили: «Этот «бомж» тот, что надо «бомж»!» Я поспешил в зал. Когда в зале зажёгся свет и я вышел в коридор, бригадир спросил: «Ну как?». Я ему ответил что-то в смысле «не сейчас, дай обдумать». И услышал: «Да, неплохое кино, жаль, не цветное!» Я стоял и думал: один из нас – идиот!

Годы, прожитые в Советском Союзе, убедили меня в том, что эту страну никогда не свернуть с однажды выбранного пути. Этот путь – безалаберность и гордость. За что? Да какая разница! Ну хотя бы за то, что мы великие! Однажды во время поездки в Москву я увидел на обочине «мерседес», водитель которого просил о помощи. Я, естественно, остановился. Водителем оказался турмалайнен (так ленинградцы презрительно называли финнов). Я не был исключением. А как я должен был называть водителя, который не в состоянии поменять камеру в колесе? О том, что в крохотной Финляндии в подобной ситуации просто вызывают техничку, я, гражданин сверхдержавы, естественно, не знал. Финского языка я тоже не знал по причине глубокой уверенности в том, что подобные знания мне никогда не пригодятся. Как вы понимаете, ни о какой поездке в бывшую Финляндскую губернию я даже не мечтал, а заговорить на улице с иностранцем мог только абсолютно безбашенный. Русский язык знал финн. На вполне приличном русском он объяснил, в чём проблема: его «мерс» получил прокол, и он оказался в затруднительном положении. Подходящая камера была у меня. Когда финн среди моего инструмента увидел монтажку, он заинтересовался, из чего она сделана. Я ответил: «Из титана». Вы очень богатый человек, если позволяете себе такой инструмент, сказал он. Дурашка, подумал я, что с того, что это стратегический материал, неужели ты думаешь, что это мне стоило хоть копейку? В то время я работал в «Дикой дивизии». Нет, к генералу Шкуро это не имело никакого отношения. Это была автобаза «Турист», расположенная в чистом поле. На территории, огороженной полусгнившим забором, находились три вагончика и неотапливаемый и даже без ворот бокс. В любую погоду, в снег и в дождь, практически под открытым небом водители сами ремонтировали автобусы. Понятно, что в таких условиях ни о каком порядке речи быть не могло. Водители сливали бензин из автобусов в свои машины, использовали автобусы для своих нужд, устраивали попойки. Но всему приходит конец, закончилось и строительство новой автобазы. После переезда, как положено, обнаружилось множество недоделок, что, впрочем, имело логическое объяснение: спешили – стройка длилась каких-то двадцать лет. Это не пирамиду для очередного фараона построить. Тут сложнейшее техническое, не говоря об архитектуре, сооружение! Однажды отрядили группу водителей во Львов, за новыми автобусами. По существовавшей тогда инструкции Министерства транспорта, на подготовку новой автомашины отводилось две недели. Объяснение простое: любая машина собиралась на живую нитку, лишь бы выкатить за ворота. Ребята были опытные, вот и захватили с собой всё, от инструментов до еды. Предусмотрели всё, но не учли, что в стране свирепствовали перестройка, гласность и государственная приёмка. Жизненный опыт им подсказывал, что перестройка – одно, а сборка автобусов – совсем другое. И вот на базу прибыли автобусы, но из них никто не выходит. Проходит десять минут, полчаса – так никто и не вышел. Автобусы целы, водители – на своих местах, но с места не двигаются. Лица у всех бледные, взгляд отрешённый, руки плетьми болтаются. Не иначе как с инопланетянами повстречались. Вошли в один автобус, растормошили водителя, а он им шёпотом, одними губами: «Все гайки закручены», – и опять «ушёл». В течение недели десяток водителей-сомнамбул передвигались по автобазе, бормоча: «В заднем мосту масло залито, карданные гайки затянуты, прошли две тыщи километров – и ни одной поломки». Их сначала даже водка не брала. А ещё через неделю отправили другой десяток водителей, за новыми автобусами. Понятно, поехали налегке. Им пришлось высылать техничку со всеми причиндалами. Новое мЫшление – дело безусловно хорошее, но параллельное. Ему параллельно до рабочего, а рабочему параллельно до него.