– Брофман! Вы что себе позволяете?

– Я? Я себе позволяю говорить с мамой на родном языке. До меня Гиви звонил маме, говорил на родном языке. Грузину говорить с домом на родном языке можно, а мне? Вы, товарищ замполит, не антисемитом ли будете?

Пришлось этому недоумку замполиту извиняться, говоря при этом, что он не антисемит, а даже напротив. Что у него прадед – еврей, правда, по отцовской линии. Когда он ушёл, я спросил:

– Моше, а тебе не страшно? Замполит батальона как-никак, с ним даже комбат не связывается.

– Мне, друг мой, фиолетово. Я устава не нарушал. Это он (из этических соображений я не стану говорить, каким эпитетом он был награждён) выставил себя умственно отсталым. Как ни странно, мой друг оказался прав. Замполит не стал его преследовать, трезво, что бывало с ним нечасто, решив, что умственные силы неравны. Он даже доверил ему проведение политинформации. Правда, ненадолго, потому что политинформация в его изложении отдавала не очень скрытой антисоветчиной. Мы быстро сдружились. И как настоящие друзья вместе попали в госпиталь. Я попал под нож хирурга, а Миша – с воспалением лёгких. Как-то, зайдя к нему в палату, я из вредности (он не хотел давать мне книгу) «украл» у него очки. Вернувшись к себе, я в который уже раз развивал теорию о том, что чистые погоны – чистая совесть. И вот, когда я произнёс свою любимую фразу: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора», – Дверь в палату приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась подслеповатая рожа Брофмана. Уставившись на меня и делая вид, что меня не видит, он спросил: «Ребята, вы не видели гвардии ефрейтора Шервуда?»

Это был удар. Выписался я через неделю и всё это время пытался оправдаться. Видимо, правы те, кто говорит: «Тот, кто оправдывается, уже виноват». Не помогло даже то, что я пришёл прощаться в форме рядового. Но судьба подарила мне случай вернуть шутку. Как я уже говорил, Миша не был отличником ни боевой, ни политической подготовки, не был им и я. По этой причине нас отправили на формирование новой части. Так мы оказались в Череповце.

В один из самоходов мы познакомились с двумя симпатичными девчонками. Я время от времени бегал к «своей» в самоход. Наши отношения были лёгкими, без обязательств. Её же подруга проявляла агрессивность. Она преследовала моего друга буквально по пятам. Однажды в городе я её случайно встретил:

– Привет, подруга, как дела?

– Где твой друг, чего он скрывается?

– Вот это неправда! Михаил сам тебя разыскивает. Он получил письмо из дома – родители согласны.

– Врёшь!

– Шоб меня в самоходе поймали!

Конечно, не следовало так шутить. Но всё получилось само собой, без злого умысла: прервалась тонкая связь между мозгом и языком. Благополучно преодолев забор, я оказался в родной казарме. И даже успел лечь на кровать и сделать вид, что был здесь всегда. Минут через десять позвали Мишу:

– Брофман! На выход, к тебе баба пришла.

А ещё через пять минут раздался его голос. Это был рык раненого зверя:

– Шервуд! Настал час страшного суда.

Выглянув в окно, я увидел, как мой друг, воздев руки, в которых были наполненные авоськи, кричал:

– Не видать тебе дембеля! Таким молодым мы тебя и запомним! Готовься, я иду за тобой!

– Мойше! Уже можно без патетики?

Посчитав за благо, я спустился вниз по чёрной лестнице. Так мы и бегали с полчаса. То он по парадной лестнице, я по чёрной, то наоборот. У меня было преимущество – я был налегке. Мне стало его жаль, и я остановился. Тяжело дыша, он подошёл ко мне и сел рядом.

– Мишаня, что-то произошло? Ты сегодня какой-то нервный. Тебя обидели?

– Ты ещё издеваешься? Счастье твоё, что не попал под горячую руку, а не то взял бы грех на душу, грохнул бы. Потом пожалел бы, но сначала грохнул бы!

– Не томи, поведай, как прошла встреча с любимой.

По понятным причинам я не могу дословно привести его рассказ. Поэтому предлагаю вам литературную версию.

Итак. Не успел он переступить порог КПП, как ему были вручены две сетки (в одной – арбуз, оказавшийся при вскрытии накачанным водкой, в другой – курево и лимонад) со словами:

– Я согласна!

– На что?

– Ты же письмо из дома получил, ну вот, я согласна!

– Это тебе Андрюха наплёл? Щас он умрёт!

Дальше вы знаете. Перед тем как приступить к дарам, чудным образом на нас свалившимся, я сказал:

– Дружище Моше! С тебя пузырь – теперь она точно не будет тебя преследовать. Гвардии ефрейтора Шервуда помнишь? Мы в расчёте.

– Значит, ты всё это время ждал случая рассчитаться?

– Какие счёты между дружбанами? Служба у нас скучная, вот я и решил её немного украсить. Правда, мне удалось?

Как вы понимаете, мой друг тоже хотел украсить службу, но я был начеку!

Наверно, я родился не под счастливой звездой. Дух моего деда, которого я в жизни ни разу не видел, взирал на меня с небес и был постоянно, если верить взрослым, мною не доволен. «Ну какое ему дело там, на небесах, порвал я штаны или нет», – думал я, выслушивая очередную выволочку взрослых. На уроке рисования мне обязательно говорилось, что я позорю деда-скульптора неумением рисовать хотя бы на тройку. А на уроке пения меня стыдили тем, что я не знаю гаммы, в то время как – вы только представьте себе! – моя тётя даёт уроки вокала, и не где-нибудь, а в Мариинском театре!

Моя учёба превратилась в ад с приходом в школу нового директора. В гороно, наверно, долго думали, перед тем как послать в обычную десятилетку бывшего начальника детской колонии. Появление этого вечно небритого, в помятом костюме и несвежей рубашке «Макаренко» совпало с очередным прокатом фильма «Встреча на Эльбе». В фильме присутствовала журналистка, а по совместительству подлая шпиёнка Шервуд. Персонаж, естественно, вымышленный. Я в очередной раз что-то совершил, не достойное высокого звания Советского ученика. Возможно, окно разбил или в школу опоздал. И вот на школьной линейке выводят из строя всех, кто позорит и роняет это самое звание. Когда очередь доходит до «освещения моей персоны», этот взрослый дядька, педагог, заявляет, что с такими родственниками, как эта недостойная женщина из кинофильма, из меня ничего путного не выйдет! Он так и сказал: «У него же родственница на ЦРУ работает». Этот светоч педагогики и по совместительству историк не знал или посчитал не существенным тот факт, что ЦРУ было образовано спустя два с половиной года после завершения войны. Но мне повезло! Уже пришёл XX съезд КПСС, и наступила, как тогда казалось, оттепель. Случись подобное в более ранние, правильные, времена, я, безусловно, пополнил бы стройные ряды изменников Родины, и не только я один… Однако сей прискорбный «факт» – моё якобы родство с теми, кто в бессильной злобе клевещет на братский союз рабоче-крестьянской интеллигенции и пролетариев умственного труда, – не помешал нашему «Макаренко» впихнуть меня в группу школьников, которых должны были принимать в пионеры. Это была вселенинградская показуха, приуроченная к очередной годовщине пионерской организации. Действо происходило в Кронштадте, у памятника работы моего деда, что и послужило причиной включения меня в этот «спектакль». Наш директор просто взял меня за руку, подвёл к какому-то важному дядьке и, не скрывая гордости, заявил, что в школе под его руководством учится внук скульптора Шервуда. Естественно, он не упомянул о том, что я отъявленный прогульщик и не совсем отличник. В чём его заслуга, что меня зачислили в эту школу он так же умолчал.

По сей день не могу понять, какое отношение имел прославленный адмирал, верой и правдой служивший антинародному царскому режиму, к пионерской организации?

До Кронштадта мы плыли на пароходе. И там наш директор не упустил случая подсунуть меня корреспонденту, кажется, «Искры», который расспрашивал меня о деде и сфотографировал у памятника.

А спустя неделю «Макаренко» местного разлива вызвал в школу мою маму, которой за пять рублей загнал мою фотографию, сделанную на пароходе. К слову, она была мне обещана фотографом бесплатно.