А случилось следующее. Мы иногда перезванивались. В основном мне приходилось выслушивать его критику страны, в которой он жил и которую, как я уже говорил, покидать не спешил. Всё его раздражало: и жара – это после вечно дождливого Ленинграда; и, по его мнению, распущенность – девушки в облегающих шортах (на мой взгляд, так очень красиво);и беспорядок.

«Что это за страна, если граница проходит по пляжу?!»

Я ему, на мой взгляд, совершенно резонно отвечал: «Эта страна – Израиль». «Ты ничего не смыслишь! Тут ничего не охраняется!» Вечером в новостях показали изрешечённый крупнокалиберным пулемётом водный мотоцикл. Из комментария я понял только одно слово – «террорист». Всё понятно: была попытка пересечения неохраняемой, по словам моего приятеля, границы. Судя по всему – неудавшаяся. А спустя неделю я узнал, что мой знакомец едва не погиб. Моего приятеля потянуло на экстрим. Он купил резиновую лодку и решил побаловать себя ночной рыбалкой. Ночью, невдалеке от военной базы, как потом оказалось. Рыбалка не затянулась. Он успел отойти от берега метров на сто. Внезапно у него над головой загрохотало, и он оказался в ярком луче света. «Убирайтесь, вы мне всю рыбу распугаете!» – закричал он, естественно, по-русски. А в ответ с небес: «Идиот, рыбки захотел? Твоё счастье, что в экипаже есть русскоговорящий! Вали к берегу, тут закрытая зона. Удумал без разрешения в море выходить!» Поразительно, но с того вечера мой приятель стал ярым защитником Израиля.

Не волнуйся, дорогой читатель, здесь не будет ни минора, ни ужасов потусторонней жизни. Этот рассказ о том, как советская власть сотворила и успешно эксплуатировала гибрид ненужного с несочетаемым. Верно, я имею в виду изучение науки «гражданская оборона», всем известную как «ГРОБ», впоследствии переименованную в «начальную военную подготовку». Трудно переоценить значение этой, безусловно, крайне необходимой и сложнейшей науки. Скажите, куда бы делась армия отставных полковников, если бы не изобрели «ГРОБ»? Наш, если так можно выразиться, броневик, находясь в засаде на запасных путях, ежегодно увольнял – два пишем, семь на ум пошло – сумасшедшую уйму полковников. Куда их деть? На завод? «Полковник в отставке» – это, при всём моём уважении к наиважнейшему из искусств, всего лишь кино. Военные училища? Но там вакансий нет и не предвидится. Ко всему прочему в училищах всё-таки предпочитали академиков – тех, кто окончил академию Генштаба, а не тех, кого награждали этим званием на дембель. Вот и получалось, что выходил добрый молодец пятидесяти лет за ворота части, а перед ним – усечённый вариант былины об Илье Муромце: две дороги, одна – в ВОХР, другая – в «ГРОБ» (шутка). К слову сказать, ни то, ни другое далеко не смертельно. Начальник ВОХР мебельно-колбасной фабрики, если принять за основу истину: скажи, что ты несёшь, и я скажу, где ты работаешь, – умереть, во всяком случае, с голоду, не мог. А уж начальник «ГРОБа» как член «всего лишь» приёмной комиссии института мог, естественно, в рамках социалистической законности, многое. Чтобы не быть голословным, приведу пример. Ленинградский Самый Грязный медицинский институт (он же санитарно-гигиенический). Конкурс в это учебное заведение был до тридцати человек. Что означала фигура санитарного врача, вам, бывшим гражданам бывшего СССР, я объяснять не стану. Поступить в такой институт – это вам не ишака купить. Из этого вывод – на хлеб бедняге завкафедрой хватало. Теперь о науке. Гражданская оборона, скажем, на ниве превращения студента в санитарного врача. Что мог сообщить студентам на занятиях полковник? Что не следует кушать радиоактивные бананы? Прежде всего он должен был объяснить, где бананы достать. Разболтать секреты? Мог! Однажды в порыве откровения он сообщил студентам: «Коллективный разум советских учёных изобрёл секретную, применяемую только в новейшем секретном танке, жидкость КОН. Сам же танк может успешно вести боевые действия при температуре минус 273 градуса». Один из студентов, явно не титульной национальности, пытался возразить: «Товарищ полковник, минус 273 градуса – это абсолютный ноль». «Танк секретный», – повторил преподаватель. Этот же студент – напомню, нетитульной национальности, выяснил, что жидкость КОН – не что иное, как щёлочь. На следующем занятии отставник проявил недюжинные познания в анатомии. Как водится, перед началом занятий было построение. А как иначе прикажете начинать занятия? Прозвучала команда: «Равняйсь, смирно!». И вдруг, к своему ужасу, он увидел, что команда не выполняется, как он говорил, «как след быть». Из шеренги нагло выпирал чей-то живот.

– «Четвёртая справа, как фамилия?»

– «Петрова!»

– «Петрова! Уберите живот!»

– «Товарищ полковник, Петрова в положении».

– «Приказываю поменять положение!»

Полковник, безусловно, прав! В Уставе Внутренней службы никакого «положения» не предусмотрено. И вообще что это за разгильдяйство?! Что будет, если каждый студент по собственному усмотрению будет, когда ему вздумается, менять положение?! Меня могут обвинить в том, что я пересказываю студенческие хохмы. Это не так!

Я с другом прогуливался по Ленинграду. Мы давно не виделись и решили по случаю встречи выпить. Мой друг, большой хранитель традиций, от выпивки не отказывался, но заявил: «Пить на двоих не по-русски!» – «Давно у зеркала был, русский человек?» – «Неважно, нужен третий!» Разговор происходил как по заказу, то есть буквально рядом с театральным институтом, в котором учился наш общий друг. Нам повезло: в институте был перерыв между лекциями. У аудитории, где учился наш друг Миша, я увидел небольшую толпу студентов, в центре которой стоял, как я понял, преподаватель Гражданской Обороны. Он разносил студента: «Вот Вы, Мендельсон! Кто ваши родители? Явно не из крестьян или рабочих, поэтому и не можете зарубить себе на носу, что наш институт готовит пропагандистов гражданской обороны на сцене и на экране!» Я, протискиваясь поближе, шепнул другу: «Он мой!» Заметив меня, отставник возмутился: «Почему посторонние в расположении? Не положено! Вы кто?» – «Я режиссёр киностудии народного творчества со станции Зима» – «Тоже, небось, из этих, из интеллигенции?» – «Нет, я из крестьян. Родился на станции Зима. Моих родителей туда переехали из Петрограда за знакомство с Зиновьевым». Он растерялся. Как коммуниста и политрука его понять можно. По городу Ленина (кстати, а почему не Петра?) свободно разгуливает сионистско-троцкистский выкормыш. Да ещё пробрался на идеологический объект! Но не стал заострять эту тему, здраво рассудив, что численный перевес представителей нетитульной национальности не на его стороне. И тут сработала многолетняя смекалка политрука-пропагандиста. Улыбнувшись (чего это ему стоило!), он обратился ко мне: «Вот видите, страна их простила, перевоспитала. У нас дети за грехи родителей не отвечают. Вы даже режиссёром стали! Чем я могу вам помочь?» – «Мы сейчас готовим фильм о пропаганде гражданской обороны среди студентов города Ленинграда. Есть мнение (великий аппаратный язык!), что ваш студент Семёнов может нам помочь в выборе натуры». – «Вам достаточно одного Семёнова? Если надо, я могу для такой важной темы мобилизовать группу». Было видно, что он оговорился, на самом деле он хотел сказать «подразделение». Мне не хотелось превращать встречу старых друзей в попойку. «Нет, спасибо, нам достаточно Семёнова». Миша стоял рядом. «Семёнов, вы поступаете в расположение этого товарища. Простите, как вас зовут?» – «Ким Иосифович». – «Вот и имя у вас красивое – Коммунистический Интернационал Молодёжи! (Вот это выдержка! Вот это класс! На «моё» отчество он типа не отреагировал). Семёнов, отнеситесь со всей ответственностью к этому поручению. Завтра доложите, идите». Я думаю, что убедил читателя в необходимости изучения такой науки, как гражданская оборона. Не будь «ГРОБа», где бы мы искали третьего?