Ждать мне пришлось четыре дня.

Все это время я пребывал в состоянии бессильного бешенства, хотя прекрасно понимал, что члены Китайского филиала клуба «Хронос» самым тщательным образом проверяют меня самого и мою легенду. Я был уверен, что они не найдут никаких сведений, которые не должны были попасть в чужие руки. Для того чтобы установить связь между Профессором-Бубнилой и реальным Гарри Огастом, нужно было потратить целую жизнь. На пятый день, когда я выходил из здания университета, собираясь отправиться домой, меня окликнули.

Обернувшись, я увидел девушку-подростка, ту самую, с которой встречался в доме на берегу заросшего пруда. Она была одета в куртку и мешковатые штаны цвета хаки. На плече болтался небольшой ранец.

– Я могу поговорить с вами, профессор? – спросила она.

На этот раз девушка показалась мне похожей на ребенка. Я кивнул и сделал рукой жест в сторону улицы, сказав:

– Позвольте мне взять мой велосипед.

Мы медленно зашагали по улице. Я чувствовал, что цвет моей кожи и необычная для местного населения форма носа, как всегда, словно магнитом притягивают к себе взгляды прохожих. То, что рядом со мной шла девушка-китаянка, лишь еще больше усиливало их любопытство.

– Я должна вас поздравить, – сказала моя спутница. – Вы очень хорошо подготовились. Все документы и все ваши контакты свидетельствуют о том, что вы именно тот, за кого себя выдаете. Это большое достижение, если учесть, что на самом деле это не так.

Я пожал плечами, внимательно разглядывая прохожих в поисках кого-нибудь, кто проявлял бы интерес к нашей беседе.

– У меня было достаточно времени, чтобы сделать все, как надо.

– По всей видимости, именно ваше умение вводить других в заблуждение помогло вам избежать судьбы многих, кому повезло меньше вас. Наверное, это ваша изворотливость позволила вам не стать жертвой процедуры Забвения.

– В предыдущей жизни я был уже мертв, когда разразился Уотергейтский скандал. Полагаю, это сыграло гораздо более важную роль.

– Наверное, вы правы. Первые признаки приближающейся катастрофы появились только в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Именно тогда члены клуба начали исчезать. Поначалу мы думали, что их просто убивают и хоронят тела в безымянных могилах. Такое случалось и раньше, когда власти начинали проявлять к нам слишком большой интерес, – и, вероятно, будет случаться и в дальнейшем. Но оказалось, что дела обстоят гораздо хуже. Те, кого похищали и убивали, перед смертью подвергались процедуре стирания памяти, а это, как вы знаете, та форма смерти, которая для клуба совершенно неприемлема. Здесь, в Пекине, процедуре Забвения были подвергнуты одиннадцать наших людей, еще трое были убиты до рождения.

– Судя по тому, что рассказывали мне члены других отделений клуба, – осторожно заметил я, – у них события развивались по той же схеме.

– Есть еще кое-какие закономерности, – кивнув, продолжила моя собеседница. – До тысяча восемьсот девяносто шестого года не было зафиксировано ни одного убийства члена клуба в утробе матери. Значит, тот, кто совершает убийства, слишком молод, чтобы творить эти страшные дела до того времени. Учитывая, что интеллект взрослого человека и способность действовать соответствующим образом появляются у таких, как мы, в возрасте четырех-пяти лет…

– …убийца родился приблизительно в тысяча восемьсот девяностом году, – тихо пробормотал я.

Моя спутница снова кивнула. Мы свернули за угол и оказались в толпе идущих нам навстречу студентов, направлявшихся на занятия. Несколько групп шли шеренгами, неся в руках большие лозунги, которые призывали студенческие массы к единению во имя успеха политики Большого скачка.

– Жертвами убийств до рождения становятся члены клуба, к тому времени достигшие зрелого возраста, – снова заговорила девушка. – Складывается впечатление, что из наших рядов пытаются выбить наиболее активных членов клуба, способных вмешаться в события, происходящие в начале двадцатого века. Разумеется, их устранение наносит тяжелый ущерб будущим поколениям, живущим в более поздние годы того же столетия. Это гораздо хуже, чем если бы устранению подверглись, к примеру, вы или я.

– Вы напрасно себя недооцениваете, – попытался пошутить я, но моя спутница даже не улыбнулась.

– В тысяча девятьсот тридцать первом году убийства наших людей до их рождения резко учащаются. Если прежде такие случаи происходили в среднем шесть раз в год, причем в большинстве своем в Европе и Америке, то в тридцать первом году их было зафиксировано уже десять, в том числе три в Африке и два в Азии.

– Убийца становится более зрелым и опытным, – предположил я. – И более активным. К тому же весьма вероятно, что к нему присоединяется еще один калачакра, родившийся позже. – Сказав это, я вздохнул. Разумеется, я знал, кто это.

– Похоже, дело обстоит именно так, – согласилась девушка. – Если случаи, о которых мы говорим, участились в тридцать первом году, значит, второй родился где-нибудь в двадцать пятом.

Мысленно я согласился с моей собеседницей – Винсент вполне мог родиться именно в том году, который она назвала.

– А что со стиранием памяти? – поинтересовался я вслух. – Здесь тоже наблюдается какая-то закономерность?

– Случаи стирания памяти начались в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году в Ленинградском отделении клуба. Сначала мы думали, что это какое-то локальное явление. Однако в шестьдесят шестом году такие же случаи стали происходить в Москве и Киеве. В результате восемьдесят процентов членов клуба были похищены, их память стерта, а тела уничтожены.

– Восемьдесят процентов?! – воскликнул я, не сумев скрыть удивления. – Неужели так много?

– Очевидно, преступник долгое время изучал деятельность клуба и занимался выявлением его участников. К шестьдесят седьмому году под удар попало большинство отделений в Европе, а также пять отделений в Америке, семь в Азии и три в Африке. Те члены клуба, которым удалось избежать нападения, перешли на подпольное положение. Филиалы клуба свернули свою деятельность и закрылись до две тысячи семидесятого года, поскольку к этому времени наш враг должен был умереть. На камнях были оставлены надписи, предупреждающие об опасности будущие поколения. Однако мы до сих пор не получили ни одного ответа.

Пока я слушал собеседницу, мой мозг лихорадочно работал. Я знал, что ситуация более чем серьезна, но не ожидал, что разрушительная деятельность Винсента может приобрести такие масштабы.

– К тысяча девятьсот семьдесят третьему году благодаря предпринимаемым нами мерам предосторожности нападения стали не такими частыми. Однако те, кто этими мерами пренебрегал, по-прежнему подвергались очень серьезной угрозе. В тысяча девятьсот семьдесят пятом году Пекинское отделение выпустило итоговый бюллетень, призывающий всех уцелевших членов клуба в интересах безопасности покончить с собой, чтобы избежать преследований в своей последней по времени жизни, а затем родиться вновь.

Девушка ненадолго замолчала – у нее задрожали губы. Затем, справившись с собой, она продолжила:

– Понимаете, мы считали, что тот, кто на нас нападает, – это организация, созданная простыми смертными, возможно, какие-то правительственные структуры, которые узнали о нашем существовании. Нам и в голову не приходило, что преступником может быть один из нас. В результате понесенные нами потери оказались просто страшными. Тот, кто уничтожал нас, действовал хладнокровно, целеустремленно, продуманно… и с какой-то зверской, необъяснимой, пугающей жестокостью. Наверное, мы слишком привыкли к комфорту и беспроблемной жизни, стали ленивыми и мягкотелыми. Но больше нас врасплох не застанут.

Некоторое время мы шли по улице в молчании. Я был настолько поражен услышанным, что просто не мог говорить. Сколько же я всего упустил из-за своей слишком ранней смерти? И в какой степени глобальная атака Винсента на клуб «Хронос» стала следствием моих действий, а именно моего отказа продолжать сотрудничать с ним и моей угрозы его разоблачить? Разумеется, атака долго и тщательно планировалась, но не я ли отчасти виноват в том, что у Винсента возникло намерение покончить с клубом?