Костяшки пальцев моего отца, вцепившихся в подлокотники кресла-качалки, побелели от напряжения. Тело его по-прежнему била дрожь – но теперь, как я понял, уже не от гнева.

– Было время, – снова заговорил я, – когда мне хотелось узнать вас получше. Как-то я написал вам несколько писем, в которых рассказал об ужасах, которые мне довелось видеть, о грехах, которые я совершил, и о том, что испытываю сильную душевную боль. Вы мне были нужны. Я надеялся, что хотя вы были практически незнакомым мне человеком, голос крови заявит о себе и вы поймете меня и не станете осуждать. Тогда я все еще видел в вас отца. Вы ответили мне. Это был ответ солдата солдату. Теперь-то я понимаю, что никогда не был для вас сыном. Разве что наследником, причем незаконнорожденным, то есть живым напоминанием о совершенном вами грехе. Но не сыном. Думаю, вы вообще никогда не испытывали отцовских чувств.

Я встал, взял с пола сумку и направился к двери. Затем остановился и сказал:

– На какой-то момент мне показалось, что вы хотите предложить мне как вашему кровному родственнику унаследовать дом – ваше, так сказать, семейное гнездо. Может, подумал я, вы решили, что у меня больше теплых чувств по отношению к этому месту, чем у Клемента. А может, вы надеялись, что я приду в такой восторг от вашего подарка, что превращу усадьбу в своеобразный памятник вам. Ну так вот что я вам скажу. Если бы вы подарили мне дом и всю землю вместе с домом Патрика и Харриет, в котором я вырос, я бы все разрушил, все до основания. Камня на камне бы ни от чего не оставил. А потом построил бы на этом месте какой-нибудь роскошный пансионат для банкиров и их отпрысков. Или казино. Или просто оставил бы землю пустовать – пусть зарастает бурьяном.

Я повернулся и направился к выходу.

Когда я был уже у двери, отец окликнул меня.

– Гарри! Ты не можешь… Это твое прошлое, Гарри. Твое прошлое.

Я, не оглядываясь, шагнул за порог.

Двумя жизнями позже я стал владельцем усадьбы Халнов. Человек, который поспособствовал этому, присутствовал, как и я, на похоронах Констанс, моей бабки. Это была моя тетка Александра. До этого мне ни разу не доводилось бывать на похоронах Констанс – я просто никогда не испытывал никакого желания проводить ее в последний путь. Однако в тот раз все сложилось не так, как обычно. Тетя Александра, которая всегда, во всех моих жизнях, спасала меня, настояв, чтобы меня оставили жить поблизости, на земле, принадлежащей Халнам, поговорила со мной немного, когда мы стояли у могилы, и это несколько сблизило нас. Она была самым здравомыслящим из членов семьи и понимала, куда дует ветер. Я так и не узнал, что именно она сказала моему отцу, но за три месяца до смерти он изменил свое завещание, и дом и усадьба достались мне. Я решил ничего не ремонтировать и не менять, оставил все как есть и основал в усадьбе благотворительное заведение – что-то вроде лечебницы для душевнобольных. Разумеется, после моей очередной смерти все вернулось на круги своя и всем в доме снова стала заправлять Констанс, но мне было приятно думать, что я все же сумел хотя бы на время внести в историю дома Халнов кое-какие изменения.

Мы с Винсентом шли по территории советской военной базы. Если бы мистер Халн мог видеть меня в этот момент, он бы, наверное, сильно удивился.

Винсент не стал отбирать у меня оружие. Собственно, что бы я выиграл, убив его? Если бы я застрелился сам, это также ничего бы мне не дало – мне всего лишь пришлось бы снова пройти через теперь уже порядком раздражавшую меня фазу взросления. При виде Винсента люди расступались, бросая на меня взгляды, в которых нетрудно было заметить недоумение. Однако никто не задал моему провожатому ни одного вопроса. Было видно, что этот молодой человек в поношенной гимнастерке и нелепых штатских брюках занимает на объекте руководящий пост. По мановению его руки открывалась любая дверь, а вооруженные охранники вытягивались в струнку.

– Это очень хорошо, что сюда прибыли именно вы, – сказал он, пока мы спускались в подземные помещения, где воздух был холодным и влажным. – Когда я понял, что изобретенная мною технология попала на рынок раньше положенного времени, я понадеялся, что члены клуба «Хронос», занятые бесконечными пьянками, не обратят на это внимания. Меня удивило, что мой прокол заметили, но я обрадовался, что это сделали вы, Гарри. Вас по-прежнему зовут Гарри?

Я пожал плечами:

– Это имя ничем не хуже любого другого. Ну а вы? Как получилось, что вы стали Виталием?

Мой собеседник тоже неопределенно шевельнул плечами.

– В течение нескольких жизней я пытался работать на американскую промышленность. Но в Америке практически невозможно сохранить какое-либо техническое новшество в секрете. Как только человек изобретает что-то стоящее, его тут же берут за горло либо алчные бизнесмены, либо типы из Госдепартамента и пентагоновские генералы – им, видите ли, надо знать, когда и в каком количестве новые устройства можно начать производить. Американцы – очень примитивные и прямолинейные люди. Советы, по крайней мере, умеют держать какие-то вещи в тайне и понимают, что такое режим секретности.

Чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось, а провода и кабели, опутывавшие стены, казались толще и многочисленнее.

– Как сложилась ваша жизнь после того, как мы с вами расстались? – поинтересовался мой спутник. – Вы получили должность заведующего кафедрой?

– Что? А, да, в конце концов мне это удалось. Правда, после того как вопрос решился в мою пользу, Фред Хойл пригрозил избить меня, как собаку.

– Боже мой, ну и нравы в академической среде.

– Откровенно говоря, в той моей жизни только вы и Хойл были на грани применения по отношению ко мне физического насилия. И, должен заметить, вы эту грань перешли.

– Вы слишком злопамятны, Гарри, – заметил Винсент. – Вот, держите. – Он вручил мне счетчик радиации – весьма примитивное устройство, которое лишь указывало, подвергся ли его владелец облучению, но не фиксировало полученную им дозу.

– Винсент, вы слишком утонченный человек, чтобы совершенствовать ядерное оружие русских, – пробормотал я. – Чем вы все-таки занимаетесь?

– Именно этим – совершенствую ядерное оружие русских, – ответил мой собеседник и потянул на себя бронированную дверь толщиной со стену средневекового замка. – Но я, будучи человеком осторожным, делаю это таким образом, что потенциал этого оружия не может быть использован в полной мере. К тому же на стадии производства в технологический процесс сознательно вносятся кое-какие мелкие ошибки и погрешности. Благодаря всему этому в готовом виде оно не содержит прорывных характеристик и не имеет качеств, которые сделали бы его опережающим свое время. Уверен, даже в клубе «Хронос» заметили некоторое замедление глобальной гонки вооружений.

– И никто не задает вам никаких вопросов?

– Как я уже сказал, – улыбнулся мой собеседник, – у Советов в этом плане очень правильная система.

Все это время чудовищная дверь продолжала открываться – медленно и плавно, со скоростью лениво ползущего по склону горы ледника. Наконец она распахнулась до конца, и Винсент шагнул через высокий порог в открывшееся перед нами помещение, где, казалось, сходились все кабели гигантского объекта. Внутри было значительно теплее, чем в коридорах, по которым мы перед этим так долго шли. Установленные на стенах вентиляторы, размерами не уступающие гребным винтам «Титаника», медленно вращались, жужжа и обдавая нас потоками взвихренного воздуха. В центре помещения стояло исполинское сооружение. Американцы наверняка постарались бы сделать так, чтобы оно выглядело эстетично. Русских же явно интересовало только одно – функциональность. Части устройства соединяли грубые сварные швы, торчащие наружу провода во многих местах стягивала белая клейкая лента, на которой ручкой были сделаны какие-то пометки. В помещении было темновато: количество осветительных приборов явно рассчитали таким образом, чтобы можно было работать без помех – и не более того. В тени колоссальной машины копошились мужчины и женщины с белыми повязками на рукавах.