Поэтому я отправился в Вену.

Здание Венского клуба «Хронос» стоит – точнее, стояло – на окраине австрийской столицы, на самом берегу Дуная. Широкая река несла свои воды плавно и величаво, однако время от времени на гладкой поверхности возникали вихри водоворотов, что говорило о быстроте течения. Вена была небольшим городом, который служил чем-то вроде убежища увядающей аристократии, чудом выжившей на одном из обломков Австро-Венгерской империи. В недалеком будущем этот обломок должен был стать протекторатом гитлеровской Германии. Однако пока в городе на каждом углу играли оркестры, и о том, что ждет Австрию и ее столицу, никто ничего не знал.

Я приехал в Вену по той простой причине, что местное отделение клуба было единственным, в существовании которого я мог быть более или менее уверен. В Лондоне мне не удалось обнаружить даже следов клуба «Хронос». Все мои попытки получить ответ из других городов тоже оказались безуспешными. В австрийской столице я все же надеялся найти какие-то знаки, которых Винсент мог не заметить.

Я представлялся всем студентом, изучающим историю Австрии, и старательно говорил по-немецки с легким венгерским акцентом, который очень веселил хозяев дома, где я остановился на первое время. На жизнь я зарабатывал испытанным способом, к которому прибегали многие калачакра, – предсказывал результаты скачек. Роясь в архивах в поисках свидетельств существования отделения клуба в Вене, я раз за разом задавал себе один и тот же вопрос: почему на меня не подействовала процедура Забвения?

Ответ мог быть тоже только один: я мнемоник – как и Винсент. Но тогда неизбежно возникал еще один вопрос: известно ли Винсенту об этой моей особенности? Исчезновение целых отделений клуба «Хронос» ясно говорило о том, как много он знал и как далеко готов был зайти в своих амбициях. Но что ему было известно обо мне? Он имел приблизительное представление о моем возрасте и о том, где именно в чисто географическом смысле я появился на свет. Однако он не мог быть уверен в подлинности моих имени и фамилии и не мог наверняка знать, что мне удалось сохранить память. Последнее обстоятельство давало мне большое преимущество – до того момента, пока я не обнаружу себя. Однако если бы Винсенту стало известно, что я пытаюсь раскопать сведения, касающиеся клуба «Хронос», он наверняка понял бы, что процедура Забвения не оказала на меня никакого воздействия. Сохраняя же инкогнито, я представлял для Винсента серьезную опасность.

Постоянно помня об этом, я нигде не задерживался больше нескольких дней, постоянно менял одежду, голос, даже язык, на котором говорил, и так часто перекрашивал волосы, что они вскоре стали ломкими и жесткими, словно мочалка. Я так поднаторел в изготовлении поддельных документов, что как-то мне предложили заняться этим ремеслом в интересах банды преступников, действовавших в основном во Франкфурте. Я старался не оставлять никаких следов – даже записок не писал, все держал в голове. Зарабатывал азартными играми, но ровно столько, сколько нужно для довольно скромной жизни – и не более. Не заводил близких друзей. За все время поисков я, кажется, никому не сказал о себе ни слова правды. Я собирался стать карающим мечом для Винсента Ранкиса и делал все для того, чтобы он не узнал о моих намерениях раньше времени.

Поиски заняли у меня три месяца. Руководители клуба «Хронос» явно осторожничали и тоже старались уничтожать все следы. Однако как-то раз я наткнулся на завещание некоего Теодора Химмеля, в котором он просил захоронить в изножье своей могилы какую-то металлическую коробку. Речь шла всего лишь о нескольких строках документа, составленного по воле человека, который умер более тридцати лет назад, но его мне оказалось достаточно. Ночью я пробрался на кладбище и при свете факела принялся раскапывать могилу Теодора Химмеля. Наконец лезвие лопаты звякнуло о металл.

Еще несколько минут – и в моих руках в самом деле оказался металлический ящичек. Крышка его была запаяна, так что мне потребовалось три часа, чтобы вскрыть ее при помощи ножовки.

В ящичке я обнаружил камень с выбитым на нем на трех языках текстом. Вот он:

При свете факела я прочел послание всего один раз, а затем, выполняя просьбу того, кто его написал, вернул на место и закопал.

Я должен был найти Винсента Ранкиса.

Я понимал, что сделать это будет нелегко. Более того, я отдавал себе отчет в том, что попытки сделать это в моей нынешней жизни, вероятнее всего, подвергнут меня гораздо большей опасности, чем если бы я попробовал добиться того же в следующей. Если бы меня схватили в этой жизни, сразу же стало бы понятно, что процедура Забвения никак на меня не повлияла. Я не сомневался, что если снова попаду в руки Винсента, он будет более осторожен и не позволит мне проглотить крысиный яд, не выяснив точную дату и место моего рождения. Было очевидно также и то, что если бы я привлек внимание, став слишком заметной и влиятельной фигурой в обществе, и простые смертные, и калачакра наверняка задались бы вопросом, откуда я взялся, а информация о моем происхождении была самой главной тайной, которую я должен был сохранить во что бы то ни стало. С учетом всего этого я впервые за все прожитые мною жизни стал профессиональным преступником.

Спешу пояснить, что моей целью при этом было вовсе не обогащение, а приобретение нужных связей и контактов. Мне необходимо было отыскать калачакра и уроборанов, которые смогли уцелеть и сохранить память после зачистки, проведенной Винсентом. Однако при этом я не мог пользоваться легальными каналами информации – это могло привлечь внимание тех, кто охотился за мной. Я создал несколько уровней безопасности, чтобы ни полиция, ни кто-либо другой, кого заинтересует моя персона и кто попытается выяснить, кто я такой, не смогли этого сделать. Начал я как ростовщик, используя то преимущество, что мне были прекрасно известны все секреты мира финансов, а следовательно, и то, в какие банки стоит вкладывать средства, а в какие нет. Вторая мировая война почти разрушила мой налаженный бизнес, вытеснив все сделки на черный рынок, который я практически не мог контролировать. Однако послевоенные годы оказались очень прибыльными. Это было идеальное время для жаждущих наживы. Умение делать деньги на чужих слабостях и необходимая для этого жестокость пришли ко мне так быстро, что я даже несколько разочаровался в себе. С клиентами, которые не следовали моим советам или выставляли свое богатство напоказ, что могло привлечь внимание и ко мне, я рвал без всяких церемоний. Отсекал я и тех, кто проявлял слишком много любопытства к вопросу моего происхождения. Тех же, кто неукоснительно выполнял мои рекомендации, касающиеся бизнеса, я щедро вознаграждал доходами от инвестиций. Как это ни парадоксально, легальные фирмы, которые я создавал для отмывания денег, добытых незаконными операциями, очень быстро становились более прибыльными, чем мои подпольные предприятия, благодаря которым они, собственно, и возникли. Когда это происходило, я был вынужден закрывать их или полностью обрубал их связи с криминальным бизнесом, чтобы не привлекать внимание налоговых служб тех стран, в которых они были зарегистрированы. Я никогда не общался с клиентами лично и всякий раз посылал к ним надежных посредников – так же как делал, когда действовал под прикрытием компании «Уотербрук и Смит». Я даже нанял для выполнения особенно деликатных поручений Сирила Хэндли, того самого актера, к услугам которого прибегал в предыдущей жизни. На этот раз он выполнял свои обязанности вполне добросовестно – главным образом по той причине, что мне удалось не подпускать его к выпивке. Так продолжалось до того момента, когда как-то раз в 1949 году в Марселе группа вооруженных наркодилеров ворвалась в помещение, где Сирил встречался с другими такими же наркодельцами, и перестреляла всех, кто попытался оказать сопротивление, а остальных повесила на стреле подъемного крана. Это было чем-то вроде предупреждения конкурентам, а заодно и заявкой на территорию. Преступный синдикат, в котором состояли убитые, попытался нанести ответный удар, но вскоре ему пришел конец. Я забрал с его счетов все до последнего сантима и сдал полиции легальные компании, которыми преступная группировка прикрывала свои операции, и всех работавших на синдикат бухгалтеров, отмывавших для него средства. Когда же разъяренные бандиты решили продолжить войну, отравил собаку, принадлежавшую их главарю, и прикрепил к ошейнику записку, в которой говорилось: «Я могу добраться до тебя в любом месте и в любой момент. Завтра это будет твоя дочь, а послезавтра жена».