Я предпочёл не отвечать на этот компрометирующий вопрос, а просто притянул к себе итальянца и заставил его заткнуться единственно правильным способом. Новый поцелуй, новые удовольствия, плавно перетекающие во что-то новое.

Рука Сильво накрыла мой член и чуть сжалась у его основания, потом пошла наверх, осторожно касаясь самого кончика. Я застонал, мои пальцы судорожно впились в простыни. Хотелось целиком и полностью раствориться в этих чувствах. Ещё!

Я чуть толкнулся в руку итальянца – на его лице появилась довольная улыбка. Его рука снова сделала те же простые движения: вниз, чуть сжать, наверх. А потом я почувствовал, как в меня что-то проникает. Пальцы Сильво - сначала один, но практически тут же к нему присоединился и второй.

- Сука, я не буду твоей шлюхой, - постанывая, прорычал я.

- Да, ты всё-таки материшься во время секса, - и не успел я ещё раз возмутиться, как пальцы заменило что-то большое и горячее.

Итальянец вошел резко и сразу во всю длину. Вспышка боли заставила меня выгнуться и прорычать что-то явно нецензурное, но все мои крики, которые, вероятнее всего, были слышны даже в соседней комнате, где спал Рио, прекратились, словно по волшебству, когда этот ублюдок, улыбаясь, вновь полез ко мне с поцелуями. Влажными и глубокими. И я забылся.

Я закинул руки на спину Сильво и ногами обвил его талию. Опрометчивый поступок, так как член Армандо тут же проник глубже, и новая волна боли пронзила всё мое тело, но как-то тут же потонула в удовольствии, которое большей, неудержимой волной накрыло ее следом, заставляя меня закатить глаза в наслаждении.

Сильво заметил перемену во мне и, отстранившись, сделал осторожное движение взад-вперед. Новая вспышка удовольствия пронзила тело, и неприличный стон всё-таки сорвался с моих губ.

- Главы мафии, и занимаются такими вещами, - весело воскликнул итальянец, а после что-то быстро проговорил на итальянском. Вряд ли что-то важное, скорее всего очередной бред, который должен был сойти за шутку. Но самое ужасное… меня возбуждал его голос. Как, мать вашу, меня мог возбуждать этот насмешливый голос с хрипотой - я не знаю. Тронулся рассудком, как видно.

Сначала Сильво входил медленно, стараясь причинить мне как можно меньше боли, но было видно, что сдерживаться ему очень сложно, поэтому совсем скоро темп его движений стал быстрее, а толчки грубее. Конечно же, боль возникала, но в целом… Я стонал и отвечал на прикосновения итальянца как какая-то шлюха. Отлично, просто отлично. Как долго он будет мне это припоминать? Год? Два? Всю жизнь?

Мужчина положил руки мне на бедра и нежно водил по ним, постепенно переходя с их внешней стороны на внутреннюю, чуть раздвигая мои ноги в стороны. Я подчинился, мысленно вспоминая ночник. Один удар и он ни о чём не вспомнит… Снова толчок - грубый, глубокий, во всю длину.

- Ублюдок, - простонал я, получая очередную порцию наслаждения. Вырывающиеся то и дело из меня ругательства, казалось, только смешили итальянца. Я же при каждом новом бранном слове весь сжимался и думал лишь о том, как бы подольше задержать то удовольствие, что приходило с движением Сильво во мне.

«Ты – шлюха, Вернер», - думал я и тонул в его глазах, его улыбке, удовольствии, что несли за собой его прикосновения. Я жадно прижимал его к себе, желал, чтобы его движения были грубее и глубже, а потом несдержанно стонал и снова ругался. Как же я хотел, чтобы это блаженство не заканчивалось!

И когда Сильво уже находился на грани и готов был вот-вот кончить, его рука снова накрыла мой член и начала надрачивать в такт его толчков. Вот тут-то он и узнал, как много плохих слов я знаю. Мда. Идея с ночником ещё в силе? Армандо ничего не вспомнит, если я ударю его светильником, а потом уйду к себе в спальню. Стоит только…

Итальянец вышел из меня за секунду до конца и кончил мне на живот. Я кончил следом, так как сдерживаться уже не было сил. Сил ругаться тоже не было, поэтому я тут же прикрыл глаза и блаженно вздохнул. Итальянец лег рядом со мной и как-то по-домашнему обнял.

- А знаешь, Волк, из нас вышла бы отличная семья, - его голос был всё с той же хрипотцой, но уже не напряженный, скорее усталый и сонный.

- Не мечтай, сука! – так же сонно прорычал я, понимая, что вот-вот усну и спорить у меня просто нет сил. – Никакой семьи.

На время повисло молчание, не тяжелое и напряженное, а скорее умиротворенное. И мне казалось, что Сильво уже спит, когда над моим ухом раздался его усталый голос:

- Вернер?

- Мм? – на что-то большее не было сил, так хотелось спать.

- Ты, Вернер, педик… - по голосу было слышно, что он вот-вот был готов уснуть.

Хотелось сказать что-то грубое и злое в ответ, но прежде, чем я придумал, что же именно ему ответить, я провалился в сон с мыслью, что объятия Сильво такие же теплые, как и объятия Рио…

/Автор главы - Рейка/

31. ПОВ Рио

Найти лучшего друга для такого типа, вроде меня, это не что-то легкое и простое, чтобы при первом же удобном случае поверить в реальность его смерти. То же самое было с матерью, когда я, вернувшись в свой родной город после убийства одного из близких мне людей – учителя, долгое время не воспринимал ее могилу, как истинное пристанище той сильной личности, что встречал в короткие минуты наших встреч.

За восемнадцать лет я не прожил жизнь, наполненную бурными переживаниями, но успел перейти из стадии подросткового экспрессионизма до полного отрицания собственных сил, что были подарены мне каждодневными тренировками с самого детства. Так что я просто не мог прочувствовать чью-то смерть, лишь притронувшись к каменной плите, на которой даже толком никаких опознавательных знаков не было. Только прочитав отчет о том, как моя мама на протяжении последних десяти лет боролась с раком, я начал осознавать, что ее не стало, а прожив в пустом доме с неделю, уже в полной мере погрузился в хаос собственных мыслей. Сложно было не то, чтобы поверить в ее гибель, а в то, что я остался один. Да, это так по-детски, винить кого-то в своей несостоятельности. К тому же человека, который уже и не может ответить по всем правилам трущоб за свои действия!

Я окончательно пришел к принятию ее смерти только недавно, когда заснул неподалеку от больницы, из которой сбежал от двух мафиози. Я взглянул на огромный стенд с изображением какой-то приторно-счастливой семьи, и на душе стало так грязно… Даже несмотря на то, что я знаю истинную причину такого отношения моей мамы к учебе убивать, я все еще чувствую, что она чего-то недодала мне. А уж чтение какого-то дневника, который она вела с двенадцати лет, не только открыло мои глаза на истинное положение вещей, но и показало мне, насколько я погряз в ничтожности тех, кто не мог ответить за свои поступки, и лишь отодвинул проблему в дальний угол ящика, закрыв его.