- Иреммия, - мужчина, привязанный к стулу руками и ногами, вздрогнул и пугливо посмотрел мне в глаза. – Когда мы тебя раскусили и выгнали из компании, ты клялся, что твои люди похитят моего брата и отправят его в бордель, если я не уступлю завод. И что-то ещё о том, что тебе за это ничего не будет, ведь у тебя есть покровитель. Где он сейчас?

- Я…

Гадсон не договорил – я с силой ударил его ногой в грудь, а потом с размаху добавил удар в челюсть. Что-то хрустнуло. На секунду я понадеялся, как бы не сломал ему чего, - как же он иначе будет отвечать? – но как-то сразу плюнул на это и достал из кармана свой любимый нож.

- Мой милый друг, неужели ты думал, что кто-то сможет тебя защитить? - я присел на корточки перед Иреммией и испытывающее посмотрел на него исподлобья. Тот пытался что-то ответить, но из-за перелома челюсти у него это не вышло. Я наигранно разозлился. – Говорят, молчание – знак согласия. Ты слышал об этом? – он замотал головой. – Не слышал? Что же…

Я с силой вонзил нож в его ногу и начал делать вращательные движение, этим причиняя ему нестерпимую боль. Несмотря на сломанную челюсть, раздался крик, громче, чем тот, первый. Это разозлило меня, отчего я ещё раз ударил его по лицу – относительно молодому. Мистеру Гадсону было не больше сорока. Кажется, тридцать восемь. Конечно, по лицу это уже нельзя было разобрать. Оно уже через десять минут моего прибывая тут превратилось в кровавое месиво. И мало чем напоминало человеческое, скорее уж маску зомби на Хэллоуин.

- Знаешь, даже если бы старик не попал бы в тюрьму, - заметь, по моей вине! – он бы не защитил тебя. Благодетели, такие, как он, дают защиту только тем, кто им нужен. Потеряв должность шпиона в моей компании, ты стал ему не нужен. И рано или поздно, он бы избавился от тебя, - я поднялся на ноги и, наклонившись, весело рассмеялся в обезображенное лицо Гадсона. – Можно сказать, мы делаем работу этого старикашки, - я тяжело вздохнул. - Что же, на один грех у того перед смертью будет меньше. Мелочь, а на том свете пригодится. Жаль только у нас перед Ним будет больше грехов. Но ничего… ничего. Фил!

- Да, шеф! – бойко отозвался волчонок из того самого угла, откуда ранее был слышен смех. – Убить его?

- Для начало облей его холодной водой, я хочу видеть его лицо.

Мальчишка разочарованно зашипел - наверное он был уже в предвкушении убийства и ждал с минуты на минуту, что я уступлю ему свою игрушку. Но тут же беспрекословно подчинился - налил из подтекающего крана ведро ледяной воды и, подобравшись близко к Иреммии, который уже начал терять сознание от боли, окатил его с головы до ног. Тот вскрикнул и, на секунду забыв о боли, заозирался по сторонам, пока его глаза не встретились с моими. Я схватил его за грудки и притянул к себе настолько, насколько это было возможно. Его глаза смотрели на меня с ужасом, будто в преисподнюю заглянул.

Я улыбнулся.

- Добро пожаловать в ад… Фил, убей его. Но не сразу. Медленно. Пусть он помучается.

- Есть, шеф.

Глаза волчонка блеснули обожанием. Это последнее, что я увидел, прежде, чем покинул подвал. Крики преследовали меня до тех пор, пока я не сел в машину и не отдал распоряжение ехать домой.

Зверь внутри торжествовал. Что не говори, а день прошел более, чем удачно.

/автор главы - Рейка/

10. ПОВ Рио

Что собой обычно представляет тренировка: изможденное повторение одного и того же действия, оттачивание мастерства и реакции до автоматизма, пока любое сложное движение, предполагающее под собой годы плодотворных манипуляций тела, не будет выходить легко и просто, словно бы и не было под ним ни одного напряженного дня. Возможно, поэтому я отношусь скептически к этим каждодневным веселым посиделкам в тренажерном зале Бойда, Джеймса и Люка. Тот же тренер производит впечатление далеко не надежного человека, будто бы Вернер желает проигрыша своим людям.

Сам Вулф, я это сразу понял, довольно опасный противник, и еще неизвестно, кто из нас двоих бы выжил в бое. Его захват, при нашем первом далеко не славном знакомстве, знание акупунктуры, да и хищный взгляд убийцы говорят о многом. Жаль, что сам он пока не горит желанием обучать своих овечек в волчьих шкурах. Так как лично я сам не вижу их далекого пути на ринге, особенно с их знанием анатомии, владением тела и равновесием. Силы, естественно, не занимать, горячести тоже, но в целом, против такого противника как я, это все и гроша ломанного стоить не будет. И я разумно оцениваю свои шансы.

На самом деле обидно осознавать, что каких-то полгода назад я бы с легкостью вырвался из сковывающих пут на руках, да и почувствовал опасность сзади в Дубае, не попавшись на крючок мафии. Но, видимо, от судьбы не уйдешь, и моя нелепая попытка избежать своей участи после ожидаемой смерти мамы и покупки фальшивых документов, раззадорила высшие силы, что так славно расставили ловушки по дороге в Арабских Эмиратах. Не заставь я задремать монстра внутри, не бросив тренировки и излюбленную медитацию, я скорее все уж был либо убит, либо свободен.

И смешное в этом во всем то, что зверь пришел в себя слишком поздно, и теперь рвется наружу, разрушая цепи, сковывающие его. Я не хочу тренировать по- настоящему, вновь давать ему в руки власть над телом, пусть оно и будет куда сильнее, чем прежде.

Год, как я прекратил то, чем занимался почти всю свою сознательную и не очень жизнь. Можно сказать с пеленок меня обучали защищаться, нападая. И вот, как и для любого мастера спорта или просто человека, ведущего здоровый образ жизни и постоянно занимающегося физическим трудом, я существенно запустил свой организм такой долгой передышкой. Вливаться в прежний ритм легко, сказывается привычно, но пока я отчаянно борюсь за остатки сознательного в себе.

Год без нормальных тренировок не мог не отразиться на моем внешнем и внутреннем состоянии духа. Словно медленное превращение идеально отточенного оружия в желеобразное нечто. Но для меня лично это было прекрасное время, несмотря на все противоречия внутри, ведь тогда я мог позволить себе расслабиться. В кои-то веки.

Так что я поддерживаю любовь к боксу и несъедобной груше, что постоянно бьют мои новые славные друзья. Это время, как отдых перед неминуемым началом конца всего, и тут уже у меня нет уверенности, что я смогу вырваться из этой грязи, не запачкавшись и выжив.