– Нет, мы в порядке, – заверил я. – Спасибо, что забрали нас. Кто вы?

– Ах, вы действительно хотите знать это. – Голос прозвучал скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Да, хочу, – прямо ответил я.

– Ладно, могу сказать, – медленно, но без обиняков заявил он. – Но тогда мне придется нажать на большую красную кнопку, которая открывает грузовой люк… и ваша гондола просто-напросто вывалится наружу. Знаете, эти штуки стукаются о землю гораздо сильнее, когда к ним не привязаны парашюты. Вот что я скажу: почему бы вам не считать, что вас подобрала Голубая Фея?..

– Я вас понял. Спасибо.

– Конечно, поняли, я уверен. На этом все, связь кончаю.

Зигель смотрел на меня широко открытыми глазами. Как и остальные. В ответ на их недоуменные взгляды я неопределенно пожал плечами и мрачно покачал головой: – Я не знаю. Ваши догадки ничуть не хуже моих…

– Во дела! – воскликнул Зигель с преувеличенным уважением. – Эти феи могут быть крутыми!

… На самом деле мои предположения были намного убедительнее. Просто не хотелось высказывать свои подозрения вслух.

Мы замолчали, каждый погрузился в собственные мысли. В основном мы думали о Рейли, Уиллиг и Локи… Валада начала тихонько всхлипывать. Лопец обняла ее за плечи и притянула к себе, успокаивая как могла, но и сама выглядела чертовски расстроенной. Зигель просто спрятался в раковине собственных переживаний, угрюмо надувшись. Я же думал о другом. Со своими переживаниями я разберусь позже. Наедине с собой.

Это была одна из вещей, которым я научился на модулирующей тренировке. То чувство, которому ты сопротивляешься, ни за что не оставит тебя в покое. Если не дать себе пережить его, можно попросту завязнуть. Оно будет преследовать тебя повсюду, поскольку не получило завершения. Но если дать ему свободу – полную свободу, а не механическую игру в пересказывание своих проблем, – тогда энергия, вложенная тобой в переживания, высвободится и со всей этой историей будет покончено раз и навсегда. Она перестанет глодать твой мозг – просто растворится в прошлом.

Я очень долго не понимал, о чем толкует Форман, но когда попросил его объяснить, в чем суть, он лишь посоветовал не мучить себя. «В реальной жизни понимание похоже на утешительный приз, его получают даже те, кто приходит к финишу последним. Так что просто сиди и жди, – сказал он. – И ты поймешь».

Я сидел и ждал. Позже мы занимались упражнением, процессом, изгнанием нечистой силы, если угодно. Называйте это, как хотите. Это упражнение нельзя выполнить неправильно. Всего лишь требовалось прийти в комнату и выслушать инструкцию. А по инструкции полагалось вспомнить все ужасные вещи, которые кто– либо когда-либо сделал вам. Вспомнить о случаях, когда вас предавали, когда вы попадали в безвыходные положения, когда вам отказывали, вами играли, обманывали, когда вас принуждали, ограничивали, оскорбляли – о всех тех случаях, когда вас ломали и обходились со зверской жестокостью.

Форман и его помощники неслышно ходили по проходам между рядами стульев, шепотом спрашивая, поглаживая, подталкивая, настаивая: «Кто вас обидел?» «Кто вас ударил? Кто причинил вам боль? Кто повалил вас и держал, заставляя плакать от бессилия? Вы помните этот момент? Помните, что вы при этом чувствовали?» «Думайте о работодателе, который обещал вам золотые горы, о человеке, всегда говорившем правильные вещи, и о том, как однажды он оказался лицемером, негодяем и злопамятным трусом – не напоминал ли он тех живодеров со школьного двора, которые изводили вас каждый день, дразнили и задирали до тех пор, пока просыпаться по утрам и идти в школу не стало для вас мучением? Вспомните, в чем вы провинились перед ними? Вы смешно выглядели, или одевались не так, или просто не хотели быть такими, как все…

А вот еще. Подумайте о любимом человеке. Который жестоко обошелся с вами. Который бросил вас ради другого, потому что ему или ей нравилось трахаться с другим или другой больше, чем с вами. Думайте обо всех, кто вас бросил. Припомните каждый случай, когда у вас не было возможности сказать прощай – или поквитаться.

А ваши мать и отец? Какие чувства вы испытываете к ним? Может быть, между вами осталась какая-то недоговоренность? Что-нибудь вроде злобы или сожаления? Чего вы им так и не простили?

Вспомните все злодеяния против вас – и все подлости, совершенные вами в ответ. Вы держали всю эту злобу в себе много лет и держите до сих пор? И когда она выйдет наружу, не лопнет ли ваше лицо? Может быть, она всегда проявляется в неподходящий момент? И направлена на совершенно посторонних людей? А знаете почему? Потому что всю жизнь вы подавляли в себе всю вашу злость, все ваши страхи, всю вашу печаль…

Знаете, сколько уходит энергии, чтобы сдерживать это? Расходуется вся ваша энергия. Вся ваша жизнь. Итак, прямо сейчас я говорю вам: перестаньте сдерживаться. Так будет правильнее. Не сдерживайте больше слезы. Пусть они текут. Пусть нахлынет все разом. И течет, течет, течет. Теперь у вас есть возможность выразить все, чему вы сопротивлялись всю жизнь…» И мы это сделали. Я удивился самому себе. Мне и в голову не приходило, сколько боли накопилось внутри за всю мою жизнь. Я думал, что давно справился со всем этим. Мне казалось, что я могу справляться с собой. Однако здесь и сейчас, в самой середине модулирующей тренировки, из меня извергся водоворот слез и ярости. Он излился подобно темной маслянистой крови, захлестнувшей гнездо волочащихся деревьев. Все пропиталось, залилось, погрузилось и в конечном итоге утонуло во все-затопляющей трясине. Звуки высвобождающейся энергии, боли, скорби, безумия, должно быть, напоминали то, что слышалось в Дахау.

Но на этом упражнение не закончилось, далеко не закончилось. Одного за другим, по мере того как проходил пик эмоций, нас уводили в большую пустую комнату и, вручив дубинку, подводили к огромному, возвышающемуся над человеком манекену. Сначала я почувствовал себя глупо и смутился, но манекен начал говорить. Он лишь отдаленно напоминал живого человека: артикуляция не совпадала с тем, что он произносил грубым голосом. Но потом он начал говорить ужасные вещи, произносить ужасные слова. Он говорил сразу и мужским и женским голосом, этот глас сразу всех людей в мире произносил самые непереносимые слова, которые когда-либо я слышал: «Ты недостаточно хорош. Ты маленького роста. Ты недостаточно сильный. Ты некрасивый. В тебе нет талантов. Ты недостаточно умен». И тогда я поднял дубинку и стал бить, лупить, охаживать его. Я нападал, словно рехнувшийся, настолько осатанев от ярости, что даже не осознавал, чем занимаюсь. Мой мозг находился где-то в другом месте, а все, что осталось, было чисто физической вспышкой единственного чувства, которое я испытывал, – желания убить. И я лупил по манекену, пока он, всхлипывая, не повалился на пол, и я тоже опустился на пол, всхлипывающий, обессиленный, выжатый, беспомощно ползающий. Следующее, что я запомнил, – как мне помогли подняться на ноги и мягко подтолкнули к другому этапу упражнения, бесцельному хождению по кругу, как в стаде. Всех, кто прекращал буйствовать, безумствовать, изгонять нечистую силу – называйте это как хотите, – отправляли ходить по кругу и избавляться от этого, оставляли каждого наедине с собой парить в розовом бездумном блаженстве, отсутствующе бродить, подобно сумасшедшим в бедламе. Кружить до тех пор, пока мы опять не обретали свое вербальное «я» в той степени, чтобы беспомощно улыбнуться сквозь еще текущие по щекам слезы и потом, каким-то образом, снова прийти в себя, но уже ощущать себя по-другому: изменившимся, трансформированным.

Позже, гораздо позже, когда эта часть процесса закончилась и мы почувствовали себя очистившимися, цельными и приятно новыми и пустыми, я спросил Формана: «Что теперь будет?» – Что будет теперь? – переспросил он. – Теперь вы начнете накапливать новые проблемы. Только на этот раз, поскольку вы стали больше, то и проблемы будут больше, а справившись с ними, вы подготовите себя к новому набору проблем, еще более сложных.