Это не был обычный приступ. Дышать тут было бесполезно. Брат Мерика был разрушен.

Мерик уставился на своего лучшего друга. Он вглядывался в лицо Куллена, чтобы увидеть хоть какой-то признак человека, которого он знал.

Рот Куллена был широко открыт, ураган пылал его яростью, а затем Куллен бросился к Мерику и вцепился ему в горло.

Мерик не останавливал его. Не мог его остановить. Буря на улице была ничем по сравнению с ветром, который бушевал внутри. Пальцы Куллена ухватились за рубашку Мерика и подтянули его ближе. Черная кровь сочилась из лопающихся пустул. Зубы приблизились…

А потом все застыло.

На одно длительное мгновение Куллен замер возле шеи Мерика.

– Удар… ветра, – прохрипел он.

– Нет, – вот и все, что мог ответить Мерик. Единственное слово, вместившее в себя все его чувства.

Куллен отпустил его и долю секунды вглядывался в Мерика своими черными глазами. Он одарил брата печальной слабой улыбкой.

– Прощай, мой король. Прощай, мой друг.

Затем, в тумане скорости и мощи, Куллен устремился вверх и оттолкнулся от причала. Ветер и обломки обрушились на Мерика, прижали его к мостовой и подчинили себе все его ощущения. На целую вечность все, что Мерик чувствовал, и все, чем Мерик был, – ураган Куллена.

Пока шторм не очутился прямо над ним. Мерику удалось поднять голову и посмотреть куда-то далеко за Яданси, туда, где он мог умереть спокойно.

Туда, где Куллен мог умереть вместе с ним.

Ноэль сидела в кладовой, закрыв глаза, ее чувства были напряжены, а магия пыталась обнаружить хоть какие-нибудь признаки жизни. Или Разрушенных.

Что касается Ведуна крови по имени Эдуан, то она была слепа к его Нитям, как и раньше. О его чувствах она могла судить, лишь посмотрев на его лицо, и это было просто ничто по сравнению с тем, что она могла бы увидеть в Нитях. И хотя Ноэль верила, что Эдуан не убьет ее – и, вероятно, не скормит Разрушенным, – не было никакой «верушта».

Ме-верушта. Самая священная фраза номаци. Она означала: «Верь мне, как если бы моя душа была твоей».

Именно это Мать-Луна сказала номаци, выводя их с востока, охваченного войной. Именно это говорят родители, целуя на ночь своих детей. Именно это говорят друг другу люди, связанные Нитью сердца, в своих брачных обетах.

Если Эдуану известна эта фраза, это значит, что он жил с племенем номаци… Или что он сам был номаци.

Каким бы ни был источник его знаний, это не имело значения. Он помог Ноэль, а теперь исчез.

Магия Ноэль насторожилась – она почувствовала разрушенного аспида, околачивающегося у окна. Три извивающиеся Нити смерти двигались вместе с ним; такие же, как она видела над трупом в Веньязе. Такие же, как те, что она видела глазами Кукловода.

Но эти Нити были больше. Толще и странным образом длиннее. Растягивались тонкими завитками, исчезающими в небе, как марионетки на сцене…

У Ноэль оборвалось дыхание. Кукловод. Она смотрела на труды Кукловода. Эти разрезанные Нити дотягивались до самого Познина – а это значило, что Кукловодиха каким-то образом разрушила всех этих людей с большого расстояния.

Нет, не «каким-то образом». С помощью Ноэль.

«Вот почему он дал мне это грандиозное задание на завтра, – сказала Кукловод. – Так что спасибо тебе – ты сделала все это возможным. Это сладкое знание, и все имена, спрятанные в твоей памяти, просто осчастливили короля».

Внезапно Ноэль будто закипела под своей накидкой. Задыхалась в этой кладовой. Горела внутри своей собственной головы.

Кукловодиха нашла имя Сафии и, очевидно, Лейну тоже… а теперь еще это. Она заставила этих людей разрушиться, это все ее вина.

Нужно было сильнее сопротивляться Кукловоду. Нужно было не спать и держаться подальше от призрачной хватки этой женщины. И нужно было сказать Сафи. С самого начала сказать о том, что Кукловод выуживает имена и ворует мысли.

Ноэль хотелось блевать…

Нет, ее вырвало. Одышка и жажда одолели ее, потому что эти разрушенные аспиды были на ее совести. Она убила их своей слабостью. Своими секретами.

Новый набор Нитей мерцал в сознании Ноэль.

Яркие, живые Нити продирались сквозь тошноту. Она знала эти Нити – именно этот оттенок решительного зеленого и обеспокоенного бежевого.

Иврена. Монахиня была прямо за окном.

В один миг приступы тошноты Ноэль были погашены прохладой. Иврена была рядом, и, если Разрушенные убьют ее, это тоже будет на совести Ноэль.

Она моментально выскочила из кладовой в разбитое окно. Стекло зацепилось за ее накидку, но застежка выдержала.

Ноэль прыгнула на узкую улицу – вправо, туда, откуда она чувствовала Нити Иврены.

Полил дождь, обжигая рану на лице. Шторм становился сильнее – небеса ожили. Все катилось, неслось в одном направлении: к причалу.

Краем глаза, сквозь дождь, Ноэль увидела что-то белое. Она побежала быстрее, крича:

– Иврена!

Белое пятно остановилось. Соткалось в седовласую фигуру Иврены. Она обернулась, и на ее лице было написано удивление, но Нити были голубыми от облегчения.

Что-то черное двигалось вдоль крыши. Из темной витрины.

Разрушенные.

– Сзади! – завопила Ноэль, обнажая саблю.

Было слишком поздно. Разрушенные окружали Иврену, и монахиня скрылась под смертельной ордой.

Ноэль неслась по дороге так быстро, как только могла, крича и размахивая саблей. Ее ножи рубили головы, вонзались в ноги. На стенах вокруг и на накидке Ноэль лопались пустулы. Шипела кислота.

Но Ноэль снова и снова замахивалась и рубила, выкрикивая имя Иврены.

Вскоре уже некого было убивать. Разрушенные бежали… А там, где упала Иврена, не осталось ничего, кроме большого красного пятна.

Ноэль повернулась, лихорадочно ища двери и тени.

Но монахиня исчезла, как и Разрушенные.

Поэтому Ноэль зажмурилась, защищаясь от шторма и ища поблизости Нити. Вот. С другой стороны ближайшего переулка набор перепуганных белых Нитей, переплетенных с серой болью. Много серой боли.

Ноэль шла против ветра, сильнее укутавшись в накидку Эдуана. Он не обманул: кажется, Разрушенные не учуяли ее.

Она дошла до перекрестка узких улиц.

По земле тянулся кровавый след, уже смываемый дождем.

Ноэль ускорила шаг и шла по следам крови Иврены, но ливень быстро их смыл. Она напряглась, пытаясь почувствовать Нити монахини, но вскоре потеряла из виду и их. Они двигались так быстро. Гораздо быстрее, чем Ноэль могла двигаться в такую погоду. И гораздо быстрее, чем могла бы двигаться Иврена.

Когда Ноэль протолкнулась на знакомую узкую улицу, в нескольких кварталах показалась избитая волнами бухта. Она находилась на западной окраине города, где Ноэль раньше не бывала. На нее обрушилась стена песка и морских брызг, шторм еще усилился. Древесина трещала, здания рушились.

Вытянув руку, чтобы защитить лицо, Ноэль лихорадочно искала какие-то признаки Иврены. Белую вспышку или мерцание Нитей монахини. Но ничего не было видно. Ноэль даже почти уже не чувствовала Разрушенных – кажется, они бежали прочь из города, направляясь на север.

Небо прорезала молния. Ноэль закрыла глаза от света и жара. Магия обрушилась на нее, дрожала на ее коже, в ее легких. Ноэль привалилась к ближайшей стене и скорчилась в своей накидке.

«Ты потеряла ее. На Иврену напали Разрушенные, которых породила ты, а потом ты ее потеряла, Ноэль. Иврена погибнет, и ты виновата в этом».

Одну бесконечную секунду Ноэль была парализована чувством вины. Ненавистью к себе, к своей магии, к Кукловоду.

Но затем шторм утих. Шум и жестокий дождь отступили…

И Нити вспыхнули в сознании Ноэль. Живые Нити. Она поднялась, отбросив накидку и молясь, чтобы это была Иврена.

Устремив взгляд вперед, она медленно пошла туда.

Медленно и осторожно.

Ураган теперь уходил, скручиваясь в спираль над морем, подобно черной змее. Но на причале, в начале следующей улицы, Ноэль почувствовала Нити, такие голубые, каких никогда не видела.