Этот урод дрючил меня еще семь с лишним минут. Снаружи никто не напечатал ни единой буквы. Затем он подал мне паспорт, я открыла его еще раз и посмотрела на себя с визой, проштампованной прямо у меня на голове. В1В2. Я хотела поднять шум, что заплатила за «грин кард», но одумалась: наверное, лучше все-таки взять то, что есть, а остальное пускай доделывает Чак (кто знает, что этот гад заставит меня проделывать за «зеленую карту»).

Ким Кларк, ты лжешь.

Лжешь сейчас напропалую. Многое из этого действительно имело место. Но тому типу ты ничего не сказала, даже не хмыкнула. А просто подняла юбку, приспустила трусы и мысленно взмолилась, чтобы у него не было сифилиса. А он явно нервничал, нервничал так, что ты уже тогда поняла, что ты, наверное, первая женщина, что поддалась на его шантаж, а он не мог поверить своей удаче. И никаких секунд ты не отсчитывала, а все постукивала ему задом по лобку, чтобы он не терял ритма и не думал с опаской о жене, а когда он наконец кончил, ты почувствовала к нему жалость, потому как знала, что обратно тебе идти через двери мимо его персонала. И с той поры ты на паспорт даже не взглянула, потому что, если ты это сделаешь, твое же сраное фото заставит тебя спросить у себя: стоило ли оно того? Стоило ли оно того, Ким Кларк? Да, да, да! Стоило, черт возьми! И нечего меня снова пытать расспросами. Я снова бы ему и дала, и отсосала. Даже анус бы вылизала. На дворе семьдесят восьмой год. Тысяча девятьсот гребано восьмой, и женщина должна знать, что иногда единственный путь вперед – это путь сквозь. Приземляясь в Монтего-Бэй, я уже знала: мытьем ли, катаньем, на самолете или в контейнере, но из этого места я все равно свалю. Ты уж, Ямайка, наверное, решила, что я твоя навеки? Почти уже решила, что заполучила меня… Ну так поцелуй же меня, бомбоклат, в задницу. Вот, блин, лиловые отпечатки по всему холодильнику – сколько теперь мытья предстоит, чтобы все это оттереть…

Снова жду воду. Стою под душем и слушаю, как горловина слива хрипит, будто удавленник. Гр-ребаная страна. Вода каждый день подается по часам, от сих до сих. Ну почему за домом нет реки – я бы ходила туда и мылась, как баба из сельской глубинки… Ах, какое фантастическое желание – среди дня принять душ. Смыть с себя чужого мужика перед тем, как домой придет свой. Почему я такая? Почему не чувствую больше, почему не чувствую глубже? Сердце у меня бьется сильнее, если я экспериментирую с новым блюдом. Может, если биться достаточно усердно или долго, то кровь заполнит то место, где должна обретаться совесть. Неужели вы не понимаете: я в самом деле хочу что-нибудь чувствовать. Хочу, чтобы мое сердце отчаянно билось из-за вины, которая оседлала его и не слезает. Вина, она бы что-нибудь да значила. Сколько еще натирать, чтобы добиться чистоты? О, сколько бы я отдала, чтобы вода пошла сейчас, сию же минуту… Ну пожалуйста, пока он не пришел домой. Нет? Тогда ну вас на хер, понятно? Когда он придет, я встречу его приготовленным ужином, а затем буду играться с его волосами, даже о том не думая, и ему это понравится. Может, спою ему «Танцующую королеву» – он знает, как я люблю эту песню, – или что-нибудь из Энди Гибба. Может, по радио снова передадут «Танец тени», и я потяну его из кресла со словами «ну станцуй со мной, милый», а он удивится: «Ким Кларк, пупсик, что с тобой такое?» А я возьму и покажу ему визу.

Нет. Идея никуда не годится. Во-первых, ты, дура, уже сказала ему, что виза у тебя есть, хотя он и не спрашивал. Показать ему ее сейчас, и он увидит, что штамп проставлен буквально на прошлой неделе. К тому же он еще не сказал однозначно, что забирает тебя с собой. Хотя зачем ему такое говорить? Вы же с ним вместе жили, так что он не может так просто взять и уйти. Или он вырабатывает тактику, как сделать прощание менее болезненным? Чтобы я его ненароком не прибила? Может, он это репетирует перед зеркалом? Ким Кларк, если б у тебя была хотя бы доля сметки, ты бы успела от него забеременеть. Если с сегодняшнего дня перестать принимать таблетки, то, может, к отъезду я это успею? Сегодня я буду любить его волосы, а еще спрошу, когда приступать к паковке.

Ким Кларк, ты делаешь неправильный шаг. Заткнись, Ким Кларк, и марш из этого душа. Надо сделать фиксаж прически. Интересно, лучше сделать это здесь или уже в Америке? И так со всем подряд: лучше это сделать здесь или когда я уже приеду в Америку? Боже мой, чем я займусь на следующий день после того, как мне наскучат тринадцать телеканалов? Когда мне наскучит корнфлекс, вернее, «Фростед флейкс». Когда мне станет скучно при виде скребущих небо небоскребов в окружении облаков. Когда наскучит выкидывать хлеб, что пролежал четыре дня, и я захочу купить новую булку. Когда мне наскучат всякие там «Твинкис», «Халстон», «Лип смэкерс», «Леггс» и прочая дребедень от «Ревлон». День, когда мне надоест дрыхнуть с ночи до утра и просыпаться под запах кофе, гомон птиц и вопросы Чака: «Как спалось, пупсик?» А я ему: «Да нормально, милашка», вместо того чтобы буравить всю ночь взглядом темноту и слушать тиканье чертовых часов, потому что, как только я засыпаю, мне начинает мерещиться всякое. Я-то думала, Ким Кларк, мы прекратим всю эту морось насчет мыслей. Нет, серьезно: мысль – коварная сучара. Потому что любые мысли уводят тебя назад к той одной мысли, но ты никогда до нее не дойдешь, ты меня слышишь? Никогда к ней не вернешься. Только самые тупые женщины ходят вперед спиной в обратную сторону.

– Я люблю эту страну. Вы, народ, так славно устроены, что даже сами этого не понимаете. Но у вашего драгоценного премьер-министра в голове дерьмо. И как только вы, народ, умудрились снова за него проголосовать?

– Что за фраза такая «вы, народ»? Ты перестанешь ее употреблять?

– Извини, пупсик, ты знаешь, о чем я.

– Представь себе, не знаю. Я за него не голосовала.

– Но…

– Перестань мне тыкать насчет народа, как будто я тут представитель всего населения Ямайки.

– Чшшш, это просто для выразительности.

– Ну так выражай себя приличней.

– Черт, чего это ты с утра будто не с той ноги в трусы вделась?

– Ты знаешь, у нас, народа, каждый день месяца – день тяжелый.

– Ладно, хватит. Мне на работу.

Эй ты, девушка в зеркале! Девушка Ким Кларк, согласись: сделать это оказалось проще, когда ты разыграла из себя рассерженную. Но что ты такое учинила, тупая сука? Ты никогда по-настоящему не выходишь из себя, не яришься, не даешь ему повода даже подумать о том, чтобы уйти от тебя и бросить. Ты никогда не становишься трудной сукой, это территория исключительно белых женщин.

– Надеюсь, к моему возвращению ты будешь в более светлом настроении.

– Надеюсь, к своему возвращению ты перестанешь пороть чушь.

Иногда мне кажется, я нравлюсь ему сварливой. Не знаю. Вообще-то женщине следует знать, когда заткнуться и намекнуть мужчине, что победа якобы за ним. Зачем это, понять сложно. В свое время я считала, что знаю, чего хотят американские мужчины. Когда он ведет тебя в «Кей Эф Си», это «свидание». А если он всплывает как бог на душу положит, и то лишь для секса, то это вы «встречаетесь». Или что я с ним «сплю». Дурь несусветная: если он приходит только для секса, то последнее, чего я от него хочу, это чтобы он со мной спал. Можно ли заставить мужчину любить тебя сильней?

На «свидании» недельной давности Чак сказал, что после тридцати лет на Ямайке фирма сворачивается. «Алькорп» наконец набил себе бокситами брюхо и теперь собирает чемоданы. Чак говорит, это все из-за налога на добычу бокситов: первый шаг на пути к национализации, которая сама по себе первый шаг в сторону коммунизма. Я ему сказала:

– Вы, янки, боитесь коммунизма, как деревенские старухи – сглаза.

– Чего-чего? – переспросил он.

– Как лешего, чего.

Он рассмеялся деревянным смехом.

– Надо сматывать удочки, пока это место не стало кубинской столицей.

Теперь рассмеялась уже я, еще громче.

– Возможно, Ким, я знаю кое-что из того, чего ты не знаешь.