Он облизнул ложку, отпустил её в воздухе над столом, и, падая, та рассыпалась на снежинки и бесследно слилась со столешницей.

Ая снова вздохнула и закрыла лицо руками.

- Мне второй день снится снег, - сказала она.

- Я знаю, - кивнул мальчик. - Это потому, что тебе холодно.

- Мне страшно. Я чувствую себя усталой осенней гусеницей. Знаешь, такой, которой уже не суждено стать бабочкой, потому что холода, но у которой ещё есть надежда пережить грядущую зиму куколкой.

- Покой связывает нас с бесконечностью вселенной в той же мере, что и движение, - усмехнулся морф. - Да, Мэтт?

- Да, - беспечно согласился Мэтт и тут же ойкнул, потому что стул под ним переступил с ноги на ногу и пошевелил круглой спиной.

Морф прыснул от смеха, и Ая взглянула на них сквозь пальцы - сперва на одного мальчика, потом на другого.

- Бенжи идёт к челноку, - сказала она. - Ему больше некуда идти.

Стул её услужливо присел по-верблюжьи двумя ножками, она сошла с него этакой юной грациозной принцессой и направилась к выходу

- У тебя ужасно очаровательная сестра, - шёпотом сказал Мэтту морф и засмеялся: уже на выходе, во вращающихся дверях бара, Ая сунула руки в расстёгнутую куртку, в подмышки, и где-то там выпрямила в ответ ему невидимый для всех, кроме него, средний палец.

- Я тут кое-что понял, - начал андроид, как только Бенжи расклеил ему рот, и поднял на спасителя целый правый глаз. - Оказывается, количество статей, по которым ты можешь быть неудачником, не ограничено.

Бенжи молча усмехнулся и стал отклеивать скотч с его ручек.

Административное здание космопорта с его подземными катакомбами и бегающими по ним людьми осталось далеко позади, и он больше не торопился.

- Вообще-то я немного не так представлял себе ситуацию с правами и свободой, - снова начал андроид и принялся размотанными ручками разматывать свои всё ещё склеенные ножки. - Что это было?

- Думаю, попытка сбыть тебя контрабандой, - сказал Бенжи. - В случае ареста или военного задержания ты бы валялся не на складе, а в каком-нибудь следственном изоляторе.

Андроид с сомнением покачал головой и встал на ножки.

***

Дежуривший у челнока солдат понемногу приходил в себя.

Первыми в его ещё мутном сознании прорисовались высыпавшие в ночном небе звёзды, - далёкие и колючие. Он долго лежал так, с открытыми глазами, и любовался тем, как они медленно и величаво плывут высоко над его головой. Ему было удобно и хорошо.

А потом туман в его голове стал рассеиваться, и сквозь него проступила большая пластиковая голова с разбитым глазом.

- Всё в порядке? - спросила голова.

Он хотел сказать "да", но язык его прилип к гортани и никак не хотел отлипать, поэтому он просто безмятежно закрыл и снова открыл глаза. Голова съехала куда-то в сторону, и вместо неё возникла другая - с целыми глазами и улыбкой во всё терракотовое лицо.

- Живой! - сказала голова, и солдатик почувствовал, как чьи-то сильные руки хватают его за плечи и тянут, тянут прочь от бескрайнего чёрного неба и рассыпанных в нём звёзд.

***

Бенжи затащил паренька внутрь пассажирской гондолы, уложил его в ближайшее кресло и кивнул своему гномику: заходи.

Воздух гондолы ничем не отличался от воздуха снаружи.

Бенжи пощёлкал кнопками, запустил автоматику и, пока уровень кислорода от марсианских шести поднимался до стандартных пятнадцати процентов, занялся поиском сбоев в тестовом режиме челнока.

Тестирование он закончил как раз в тот момент, когда совсем очухавшийся паренёк, всё ещё лёжа в пассажирском кресле, стянул со своего лица ставшую ненужной зелёную кислородную маску.

- Жизнь продолжается? - усмехнулся ему Бенжи. - Пока ещё никто не сказал "финиш".

В ответ солдатик молча спустил на пол ноги в тяжёлых берцах и сел. Лицо его оказалось бледным, юным и женственным.

- Они врали нам, - хрипло сказал он. - Они говорили, что вы будете похожи на людей.

- Врали? Вряд ли, - коротко хохотнул гномик и покрутил в воздухе перед своим лицом маленькими растопыренными ручками. - Не поверишь, сегодня я похож на человека как никогда.

Паренёк снял из-за спины всё ещё болтавшийся там рюкзак, засунул в него свою маску и покорно сложил на рюкзак руки.

- Значит, машины, - констатировал он.

- Машины, - согласился Бенжи.

- Машины, - согласился гномик.

- Ая, - сказала Ая, проступая сквозь закрытый изнутри шлюз.

***

Пилот в буквальном смысле подобрал Мэтта на выходе из бара, - сгрёб, как пушинку, посадил себе на закорки и уже с мальчиком на шее наклонился, чтобы попасть в низкую дверь. Мэтт ахнул в полёте, глотая подлетевшее к горлу сердце.

- Держись! - густо прошептал пилот, вдохнул у двери и выдохнул на другом конце космопорта, уже внутри челнока.

- Ох, простите! - сказал он мелькнувшему прямо у него под ногами гномику и, как старому знакомому, подмигнул пареньку в кресле: - How are you, guy?*

Гондола сразу же наполнилась светом и запахом смолистой сосновой хвои.

***

Бенжи с опаской оглядел полный пассажирский отсек.

- Не уверен, что могу считать себя таким уж гостеприимным хозяином, - растерянно сказал он, - но, тем не менее, добро пожаловать, что ли. Мой дом - ваш дом.

Он беспомощно оглянулся на Аю, и та подмигнула: давай!

А что давать-то, подумал Бенжи, всё ещё глядя на неё, гости не мои.

- Хороший хозяин должен уметь занять гостей, - сказал он вслух. - А я в полной прострации: число "пи" известно, теорема Пуанкаре доказана, и я не знаю, какие ещё развлечения вам можно было бы предложить.

Он виновато развёл руками:

- Я машина, у меня слишком бедное воображение...

- Ххаф! - широко, через всю гондолу, выдохнуло пространство и выплюнуло из ниоткуда маленького белокурого морфа.

Худенький, взъерошенный мальчик материализовался где-то в полуметре над полом между двумя креслами, падая, глухо ударился раскинутыми руками о подлокотники и так и остался лежать на полу - молча, неподвижно и пугающе. На левой стороне его тонкой белоснежной рубашки медленно расплывалось большое тёмно-красное пятно.

- Это ещё что такое? - искренне удивился пилот.

Словно в попытке повернуть вспять происходящее, Бенжи закрыл, снова открыл глаза, встретился взглядом с Аей и с удивлением, даже почти со страхом увидел, как она зажала руками открывшийся было рот.

Картинка была такой ясной, такой прозрачной, и такой очевидной, что на какой-то миг он даже почувствовал нечто вроде острого пронзительного крошева из понимания и безграничного сожаления о способности что-либо понимать.