— Лиза, ты когда-нибудь слышала про Ургу?

— Это город в Монголии. После победы социализма его переименовали в Улан-Батор, так по-монгольски звучит Красный победитель…

— А твой папа-комиссар воевал в Урге?

— Нет, не воевал. Он в Монголии социализм строил! Но в Урге он был, они там с мамой поженились — так мне бабушка рассказала…

— Тогда это наверняка твой папа! — Пауль вытащил фотографию, посветил фонариком на надпись «К. Кротов, Урга, 1921» и перевернул, предоставляя Лизе возможность получше рассмотреть снимок. На фоне безжизненного ландшафта, рядом с экзотическим животным, похожим на большую мохнатую корову, стоял молодой человек в перетянутой портупеей кожаной куртке и островерхом головном уборе со звездой, именуемом «буденовка». Козырек затенял половину его лица, и на старом, некачественном снимке хорошо видны были только волевой подбородок, отличные белые зубы и жизнерадостная улыбка. Шеф Кольбах тоже так иногда улыбается — хотя бывает это очень редко. Искренняя улыбка делает всех людей похожими! Лиза медленно и осторожно провела по снимку пальчиком — как будто хотела узнать что-то невидимое простым человеческим глазом — и грустно улыбнулась:

— Точно, мой папа… Настоящий комиссар! Где ты такой снимок раздобыл?

— Нашел среди частных архивов профессора Меркаева, он был в Урге в двадцатых годах с научной экспедицией… — не моргнув глазом соврал Пауль.

— Меркаев — это тот, что в товарища Деканозова стрелял? Сволочь белогвардейская!

— Прошу простить?

— Меркаев — преступник, он должен быть передан советской стороне и наказан максимально строго…

— О да! Он столько нервов шефу Кольбаху вытрепал из-за русского генерала Унгерна, ты даже не представляешь! Мой Шеф, герр Кольбах, был сотрудником германской дипломатической миссии в Москве и свел знакомство с человеком, который арестовал и конвоировал пленного барона в Иркутск на судебный процесс… Это происходило как раз в Монголии, в том же двадцать первом году… Может, стоит представить тебя штандартенфюреру Кольбаху, и ты сможешь спросить об этом человеке? Вдруг он про твоего папу что-то знает?

— Бьют за такие вещи… — фройлян Кротова насупилась и помрачнела.

— Да я в прекрасных отношениях с герром Кольбахом, уверяю: он не станет меня бить из-за такой мелочи, как фотография!

— У вас в нацистской Германии принято выслуживаться перед начальством…

— Ну почему только в Германии? Это везде так, — хихикнул Пауль. Все-таки фройлян Кротова только курсант, а не настоящий офицер и, возможно, не понимает всех нюансов воинской службы! — В любой армии, в полиции, у чиновников — да везде. Дедуля рассказывал, что даже у монахов на Тибете послушники таскают воду из колодца, полы драят и одежду стирают, пока старшие монахи молятся, — совсем как младшие курсанты в офицерской школе! И в Ватикане тоже так. Вон — посмотри, как перед нунцием все монахи по стойке смирно стоят: он только глянет, а братья уже бегут делать…

Лиза вздохнула и принялась втолковывать ему, тщательно подбирая немецкие слова:

— Монахи — служители культа — порождение мракобесия, даже хуже капиталистов. А у нас в Советском Союзе — социализм, и поэтому отношения между людьми честные и открытые. Понял, что это значит? Что перед начальством никто не лебезит! Когда кто-то заискивает перед начальством, как, например, ты перед своим нацистским шефом, это не поощряется. Уяснил?

— Кем не поощряется? — Пауль понял, как мало знает об удивительной родине Лизы.

— Коллективом. Коллектив за подобные вещи сразу сделает темную!

— Прости — я не понял смысла последнего слова…

— На голову набрасывают одеяло или пальто и все дружно бьют — чтобы человек прекратил подлизываться и ябедничать!

«Да, у русских многому можно поучиться!» — подумал Пауль и, чтобы сгладить негативное впечатление от разговора, сделал Лизе комплимент:

— Действительно, товарищ Военлет, это очевидно! Ты очень, очень похожа на своего папу! — разумеется, по снимку такого качества идентифицировать человека и тем более выявить его сходство с другим совершенно невозможно, но Пауль был уверен, сравнение с родителем обрадует и заставит улыбнуться даже такую суровую девушку, как Лиза Кротова!

— Спасибо тебе за снимок, — Лиза действительно улыбнулась и пожала Паулю руку.

— Придешь на бал вечером?

Лиза независимо передернула плечиками:

— Я подумаю… — забрала фотографию, притушила догоравшую свечу и, не оглядываясь, вышла из собора.

Пауль проводил изящную фигурку фройлян Кротовой взглядом и наконец-то позволил себе зевнуть…

Пауль разочарованно отвернулся от огромного зеркала, век за веком украшавшего вестибюль N-бургской городской ратуши, и обреченно вздохнул. Сегодня дважды самый счастливый день в его жизни! Во-первых, он стал официальным наследником своего отца — барона Отто фон Клейста. Во-вторых, он теперь самый молодой штурмбанфюрер в Рейхе — замечательное достижение, с которым Пауля поздравил лично Рейхсфюрер. И в такой знаменательный день выглядит он просто ужасно, а чувствует себя и того хуже.

Голову вяло туманил запах пряного одеколона, намертво въевшийся в одолженную братишкой Зиги парадную форму штурмбанфюрера СС.

Спать хочется ужасно! Да и есть тоже… Завтрак пришлось заменить визитом к нотариусу: матушка Пауля, фрау Марта, возвратилась в N-бург с первым утренним поездом и официальное оглашение завещания барона Отто фон Клейста вместе с дарственной на Замок наконец состоялось. Хотя Пауль и знал о содержании завещания, но все равно хлопал покрасневшими влажными веками с удвоенной частотой!

На остальных слушателей сухая дробь казенных слов произвела эффект поистине мелодраматический! Строгий дедуля Клаус утирал скупую мужскую слезу тыльной стороной ладони. Хлюпал точеным носом в накрахмаленную белую тряпочку новоявленный братец Зиги. Сдержано похрипывал в огромный клетчатый лоскут героический отчим Грюнвальд. Матушка Марта плакала навзрыд, смахивая слезинки белоснежным носовым платком Шефа Кольбаха. По-итальянски эмоционально всхлипывал приглашенный на официальное мероприятие папский нунций, ему вторил крестный Пауля — епископ Павел, а святой отец Якоб нервно отхлебывал воду из предложенного нотариусом стакана. Что и говорить: даже сам суховатый Шеф Пауля выглядел взволнованным! После свидания с фройлян Кротовой Пауль сновал по формальным делам с удвоенной энергией, совершенно забыв о еде. И в итоге столкнулся в кулуарах с другим трудолюбивым представителем оргкомитета — Зигфридом фон Клейстом. Штурмбанфюрер был облачен во вполне гражданский, вызывающе роскошный костюм. Тут, вдали от посторонних глаз, брат обнял Пауля с неожиданной искренностью и без обычного жеманства:

— Мы в любом случае стали бы родственниками… Пауль, милый братик, ты не представляешь, как я тебе благодарен… Благодаря тебе я обрел новую жизнь! Я просто не могу предъявлять тебя Генриху в таком виде: он не выносит веснушек… — знаток взыскательного вкуса Рейхсфюрера потащил Пауля в артистическую гримерную и за полчаса превратил в того, кто сейчас отражался в зеркале…

Пауль из зеркала был больше похож на Зигфрида фон Клейста, чем на самого Пауля!

Угомонившиеся благодаря бриолину вихры создавали мерзкое ощущение чужого скальпа, натянутого на голову. Белое, как фарфор, лицо слабо фосфоресцировало сквозь толстый слой грима и пудры, а ресницы покрывала черная тушь. Теперь он боялся лишний раз моргнуть из опасения, что ресницы отвалятся вместе с веками! И только лейкопластырь продолжал красоваться на разбитой брови — как последний островок непобедимой мужественности!

— Отлично выглядите, штурмбанфюрер Пауль Отто фон Клейст!

Пауль только кивнул: если кто и выглядит отлично, то сам герр Кольбах. Шеф достоин восхищения: даже после бессонной ночи он бодр и весел.

— Вам, дружище, стоило бы пригласить потанцевать ту очаровательную девицу! — Кольбах деликатным движением бровей указал на фройлян Кротову.