— Нет, ну что вы, — друзей у него было гораздо больше…

Кольбах скривил губы в некоем гибриде саркастической гримасы и циничной ухмылки, поочередно распахнул дверцы двух металлических шкафов, имевших неуместный в жилом помещении канцелярский вид, и брезгливо проинспектировал открывшуюся пыльную пустоту:

— Надо полагать, именно здесь ваш дружелюбный начальник держал свою маленькую коллекцию свидетельств человеческих пороков?

— Угу, — эхом отозвался Пауль, в недалеком прошлом пару раз улучавший возможность покопаться в содержимом приватного архива начальника. — Куда же могла пропасть такая уйма бумаг? Там была даже моя тоненька папочка!

— Бедные немцы! Старые добрые немцы… Излишняя любовь к порядку — вот что погубит опрятную старушку Германию! Любовь к порядку противоречит главной тенденции мирового развития: в мире нарастает энтропия. Общий хаос! — наверное, уютное покачивание в плетеном кресле настраивало Шефа на философский лад. — Научитесь соответствовать тенденции разрушения, и вы избежите печальной участи стать рабом хаоса… Но в Германии хаос невозможен!

Здесь даже беззаконие вершится только по регламенту. Дом не был осмотрен и опечатан, как полагается в случае уголовного преступления, поскольку мне дважды отказали в возбуждении уголовного дела по факту насильственной смерти герра Корста. Этот кретин — судья Ворст — уже вынес решение о признании гибели вашего прежнего шефа несчастным случаем. Уверен, что эта старая жаба — герр Судья — побывал в доме покойного гораздо раньше нас, сейчас разбирает пресловутый «частный архив» и роняет слюну над наиболее удачными снимками любовных парочек! По счастью, лично вас, Пауль, исчезновение груды похабной макулатуры не должно огорчать. Листок из церковной книги с записью о вашем рождении осел в тайниках у здешнего герра Полицмейстера много раньше, чем достойный служака затеял собирать архив… Я правильно помню, что старина Корст переехал в этот дом совсем недавно, уже после отставки?

Пауль утвердительно кивнул.

— Какие предметы обстановки он прихватил из прежнего жилища?

Офицер Ратт тщательно осмотрел обстановку гостиной:

— Вон тот буфет с посудой, полку с фарфоровыми тарелками и напольные часы! Я помню, что видел их у дядюшки Корста еще до того, как меня в Гитлерюгенд приняли… Они мерзко бьют каждые четверть часа… Наверное, сейчас их просто позабыли завести…

— Что же, исправим такое вопиющее нарушение порядка! — Кольбах подошел к часам, безо всякого пиетета открыл массивную резную дверцу с пузатым стеклом при помощи разогнутой канцелярской скрепки, затем ногтем открутил несколько винтиков и принялся методично — при помощи изъятого в буфете столового ножа — ковыряться в часовом механизме. В результате технических упражнений Шефа из нижней части деревянного чехла часов выдвинулся аккуратный ящичек. Легкая встряска в сочетании с ударом коленом — и оттуда, в полном соответствии с мировой тенденцией к нарастанию хаоса, прямо на пол с тяжелым шуршанием выскользнуло несколько пыльных, пожелтевших, плотно исписанных листков бумаги. Пауль — из врожденной арийской любви к порядку — устремился собирать их и сразу понял: вырезанные из метрических книг страницы действительно существуют!

— Поздравляю, дружище! Вы уже на семьдесят процентов барон фон Клейст! — Шеф поощрительно похлопал Пауля по плечу и помог уложить драгоценную добычу в планшет. — Дело за малым — отыскать завещание…

Пауль удивился:

— Завещание герра Корста?

— Завещание вашего инфернального предка — барона Фридриха фон Клейста.

— Старого Барона? — изумился Пауль.

— Судите сами, — пояснил Кольбах. — Нашего милого штурмбанфюрера Зиги фон Клейста пытаются лишить жизни с завидным упорством. Даже сейчас. И все это только потому, что он единственный законный наследник всех богатств семьи фон Клейст! На этом основании я беру на себя смелость предположить, что существует подлинное завещание барона Фридриха фон Клейста, в котором он отказывает имущество внуку… А может быть — и внуков…

Чего-чего, а смелости Шефу действительно не занимать! Пауль сперва просто восхищенно хлопал глазами, а затем честно признался в собственной тупости:

— Получается, герр Библиотекарь где-то откопал это, как вы выразились, «подлинное завещание»? А я думал, он нашел всего лишь счет или справку из психиатрички, где лечили помешанную баронессу Уту…

Шеф покачал головой и, меланхолически насвистывая, подошел к этажерке и принялся перебирать груду пластинок:

— Полагаю, несчастная молодая женщина была совершенно вменяемой… Нормальной настолько, что потребовалось разыграть целую драму, чтобы упрятать фрау Уту в сумасшедший дом… Любите Шопена, Пауль?

Пауль покорно кивнул, безуспешно попытался припомнить, что же именно сочинил упомянутый композитор, осторожно скосил глаза на кружок с названием пластинки, бесстыдно алевший в отверстии бумажного пакета, и прочитал: Ф. Шопен «Траурный марш». Фортепиано — Ута Раушен. Оркестр Венского филармонического общества…

Строгий голос наставника прервал размышления Пауля:

— Пауль, я уверен, вам излишне напоминать, но все же наденьте цивильное платье, когда отправитесь провожать покойного прежнего руководителя в последний путь! — но, взглянув на кислую физиономию Пауля, не имевшего даже тени намерения тащиться на похороны, ободряюще потрепал молодого коллегу по щеке. — Дружище, вы отправляетесь в кирху не просто рыдать, а выполнить деликатную миссию… Да, возвращаясь к нашей работе, — забыл обрадовать вас новостью… Поборник прогресса и демократии герр Пенслоу после визита в каменоломни пожелал сделать заявление, — несмотря на поздний час, шеф Кольбах споро направился к выходу. — Я полагаю, сейчас самое подходящее время!

Респектабельные напольные часы в углу возобновили ход и скорбно пробили пятнадцать минут третьего. Более подходящего времени ждать придется долго, — взгрустнул Пауль, почти смирившись с участью Аргуса³⁰…

— Пойдемте, устроим писаке маленький спектакль, а то еще вздумает жаловаться. Я буду на вас орать — отчитывать за ненадлежащее содержание этого урода, а вы — как можно натуральнее сокрушаться о загубленной карьере!

Пауль понял: скоро он вообще отвыкнет спать по ночам, и, зевая, поплелся за Кольбахом.

Шеф — твердый, последовательный человек!

Пауль с ужасом проводил взглядом последний кусок стылого тюремного ужина, который подцепил вилкой и отправил в рот начальник. Несмотря на язву, руководитель Гестапо решил лично исследовать качество тюремного рациона.

— Просто отвратительно! — констатировал Кольбах, промакивая салфеткой уголки рта. — Удивительно, что жалобы от заключенных стали поступать только сейчас. А каково ваше мнение относительно здешней пищи, герр Пенслоу?

Пенслоу сглотнул слюну: видимо, оголодавшему журналисту содержимое алюминиевой миски не казалось таким уж мерзопакостным, и сообщил:

— Я не пробовать…

— Объявили голодовку? — вскинулся Кольбах.

— Нет. Никак нет. Мне не предлагать — совсем… — тоскливо оглядывая пустую посудину, проскулил герр Журналист.

— Совсем? Это недопустимо! Гауптштурмфюрер Ратт, вы как мой заместитель лично ответите за такое вопиющее попрание прав человека! — штандартенфюрер Кольбах не орал — его подчеркнуто спокойный голос звенел как сталь, поэтому Пауль всерьез перепугался начальственного гнева, стал одно за другим лепетать одинаково бессмысленные и абсурдные оправдания, которые тут же разбивались об айсберг неприступно-ледяного взгляда начальника…

В конце концов искренняя невиновность офицера Ратта стала очевидна даже его сентиментальной жертве: мистер Пенслоу подписал формальную бумагу о том, что не имеет жалоб ни по факту задержания, ни в связи с условиями содержания, и перешел непосредственно к цели:

— То, что произошло в горах, ужасно… Я причастен к эта трагедия… Я хочу делать заявление! Я должен!