– Чтобы можно было вспомнить, – сказал он.

Щелк!

Не посмотрев на снимок, он убрал телефон в карман.

– Ты зверски проголодалась? – спросил он.

Мы сели за стол и наполнили тарелки. На земле я заметила большую корзину для пикников.

– Кто все это приготовил? – спросила я, проглотив кусок.

– Феи.

Он подал мне газировку.

– У этого народца хороший вкус. Они даже цветы поставили.

Я прикоснулась к вазочке с крошечными орхидеями.

Блейк вытащил оттуда один цветок и вручил мне:

– Это тебе.

Я взяла орхидею и восхищенно ее рассмотрела. Лепестки были желтые, с темно-лиловыми пятнами, напоминающими узор на шкуре леопарда.

– Никогда не видела орхидей с вот такими пятнышками, – сказала я, прикасаясь цветком к кончику своего носа.

– Знаю. Они необычные. Вроде как ты.

Я почувствовала, что краснею, и сделала вид, будто поглощена питьем газировки.

– Так кто ты на самом деле, Кэлли, таинственная девушка? – спросил он. – Почему я тебя никогда раньше не встречал?

– Тогда я не была бы таинственной.

– Какая твоя любимая еда? Не задумывайся, отвечай сразу!

– Чизкейк.

– А любимый цветок?

– Этот.

Я покрутила стебель пятнистой орхидеи.

– Фильм этого года?

– Не могу выбрать, их слишком много.

Мне не хотелось признаваться, что я ни одного не видела.

– Животное?

– Кит!

– Быстрый ответ.

Он тряхнул головой, и мы оба засмеялись.

– А что насчет тебя? – спросила я. – Твоя очередь.

– Цвет: голубой. Еда: картошка фри. Инструмент: гитара. – Он выпаливал ответы очень быстро. – Интерес: вымирающие животные.

– Здорово, – сказала я. – Этим не поделишься?

Он прищурился, притворяясь, будто серьезно задумался.

– Ладно.

Мы долго сидели на солнце, болтая и по-настоящему знакомясь друг с другом. Я могла бы оставаться здесь с ним вечно, вот только начало холодать. Я невольно потерла плечи.

– Как ты думаешь: надо ехать? – спросил он.

Я кивнула и начала собирать тарелки.

– Перестань. – Он взял меня за локоть. – Это сделают и без нас.

– Кто – феи? А ты не считаешь, что это гадко: заставлять их столько работать. Портить свои нежные волшебные ручки?

– Они любят работать. Им нравится их фейская зарплата.

– Это твое ранчо, да?

Он сжал губы. Мне показалось, что ему не хотелось хвастаться.

– Бабушкино.

Я почувствовала еще что-то – какую-то грусть. Наверное, в какой-то момент оно принадлежало его родителям, но потом они умерли – как и родители всех новичков. Я кивнула:

– Тогда мы определенно поручим все заботам фей.

Мы отвязали коней и поехали обратно. Солнце уже опускалось за вершины. Очень давно у меня не было такого дня, в который мне не приходилось бы бороться за выживание. При мысли о том, что он подходит к концу, у меня перехватило дыхание. Словно прочитав мои мысли. Блейк остановился и, сидя в седлах рядом друг с другом, мы вместе смотрели на закат.

– Тебе понравилось? – спросил он.

Мне хотелось восторгаться, но я сдержалась.

– Было неплохо.

Я обернулась к нему и широко улыбнулась. Он ответил мне такой же улыбкой. А потом просто молча смотрел на меня, и одна половина его лица была красной от закатного солнца. Я ощущала исходившее от него невидимое тепло. Будь это сентиментальная компьютерная игра, сейчас между нами плавали бы слащавые сердечки.

Внезапно на меня нахлынуло чувство вины из-за Майкла. Хоть мы на самом деле не были парой, между нами было нечто особое. А еще существовали и другие причины, по которым мне следовало больше не думать о Блейке. К чему все это может привести? Ни к чему. Ни к чему. Ни к чему!

Я глубоко вздохнула и отвесила себе мысленную оплеуху. «Прекрати все анализировать и наслаждайся тем временем, которое у вас с ним осталось!» – приказала я себе, глядя, как за горизонтом исчезает последний краешек солнца.

В машине я задумалась о том, как попросить Блейка об одолжении, которое мне было от него необходимо. Вот только он захотел заехать домой к матери его дедушки. Ей надо было помочь разобраться с компьютерным экраном.

Она жила в высоком многоквартирном доме в Вествуде. В лифте он объяснил, что его прабабушку зовут Марион, но он называет ее Баби. Она не любит называть свой возраст, но по его предположениям ей двести лет.

Когда она открыла дверь, то оказалась совсем не такой, как я ожидала. Она была крошечная, а волосы у нее были не серебряными или белоснежными, а мягко-кремовыми. На ней был серый кашемировый тренировочный костюм. Но самым странным оказалось то, что она демонстрировала свои морщины гордо, не прибегая ни к хирургическим подтяжкам, ни к омолаживающим процедурам.

Взяв меня за руку, она отвела меня к креслу. От нее пахло лавандой.

– Блейки, экран не желает включаться. – Она присела рядом со мной на небольшой диванчик. – Он предупредил меня, что, возможно, приведет подругу. Мне так приятно с вами познакомиться!

Блейк сел рядом с Марион и начал работать, держа ее мини-экран на ладони.

Она потрепала его по руке.

– Он такой хороший мальчик! Я не сторонница всех этих негативных разговоров о молодежи. Знаете: о тех, у кого нет нормальных домов, как у вас двоих. Все говорят, что они только и знают, что дерутся, воруют и все ломают и портят. Это не все, чем они занимаются, – просто то, о чем мы слышим. И я не сторонница определения их в учреждения. Это неправильно. Как они смогут стать нормальными членами общества, если мы не будем их в него интегрировать?

Я смогла только кивнуть. Если бы она знала мою подлинную историю!

Марион подалась к Блейку и указала на появившийся в воздухе экран:

– Ты его уже наладил?

– Там просто аккумулятор отошел, – объяснил он.

– А вы уже знакомы с моим сыном? С дедушкой Блейка?

Марион указала на картину, висевшую на стене.

Я покачала головой.

– Он сенатор, вы не знали? – Она радостно улыбнулась. – Сенатор Клиффорд Хэррисон.

– Правда? – Я посмотрела на изображение серьезного старичка. – Ты на него похож, – сказала я Блейку.

– Похож, правда? – подхватила Марион.

– Баби… – запротестовал Блейк.

– А с чего это мне не гордиться моим собственным сыном? И моим правнуком? – Она ущипнула его за щеку. – Он такой внимательный! Постоянно мне звонит. И приезжает, когда он мне нужен. Про многих ли внуков можно такое сказать?

Он покраснел. Как мило!

Когда мы спускались в лифте, я смотрела на Блейка с еще большей завистью.

– А ты мне не сказал, что твой дед – сенатор.

Он сунул руки в карманы и пожал плечами:

– Ну вот, теперь ты знаешь.

Мне понравилось, что он не считал нужным хвастаться.

– Она чудесная! – сказала я, кивком указывая на квартиру его прабабушки.

– Баби – чудо! Хотел бы я, чтобы моя бабушка была на нее похожа.

Лифт остановился, и мы вышли из дома. Блейк отдал парковщику свой номерок.

– А она не разделает взгляды Марион?

Он покачал головой.

– Главное, чтобы ей можно было делать покупки в шикарных магазинах, – и тогда все в мире хорошо. А что у тебя? Какая у тебя бабушка?

Я опустила голову и стала смотреть себе под ноги.

– Вроде твоей.

– Обидно.

Я намеренно не стала его спрашивать про его деда. Похоже, ему не слишком нравилось, что он такой важный сенатор.

Когда мы вернулись в Бел-Эйр, было уже темно. Он остановил машину на улице у самых ворот и выключил двигатель. Дом миссис Винтерхилл сиял теплыми золотистыми огнями.

– У меня был отличный день, – сказал он.

– У меня тоже. – Мне необходимо было попросить у него об одолжении, но я совершенно не знала, что сказать. И потому я просто выпалила: – Мне надо, чтобы ты сделал для меня одну вещь.

Он смотрел на меня всего секунду.

– Все, что тебе надо.

– У тебя нет какого-нибудь листка бумаги? И ручки?

Он открыл бардачок, вытащил оттуда ручку и блокнот и вручил их мне. Я нарисовала ему план – насколько я его запомнила.