На лестничной площадке, на высоте семидесяти футов над «Последней ошибкой», стояли четверо мужчин. Небо у них за спиной было цвета мутной воды в городских каналах, и на нем бледно мерцали последние утренние звезды. Незваные гости имели наружность суровую и даже грозную; чуть напружиненные, но непринужденные позы изобличали в них опытных бойцов. Кожаные куртки, кожаные нашейники, красные косынки под черными кожаными шапками – громилы из шайки Красноруких, к которой Барсави обращался всякий раз, когда требовалась грубая сила, причем срочно.

– Извиняй, братец. – Один из мужчин, явно главный здесь, положил руку на дверь. – Хозяин желает видеть Локка Ламору прямо сейчас. Приказано никаких отговорок не принимать и доставить тебя любым способом, хоть силком.

За год Локк подрос, но не так сильно, как ему хотелось бы. Хотя точный его возраст оставался неизвестным, было очевидно, что мальчонка мелковат для своих лет.

– Просто ты недоедал в раннем детстве, – сказал Цеппи. – Безусловно, за время твоего пребывания здесь дела заметно поправились, но я полагаю, ты всегда будешь, скажем так, довольно деликатного телосложения.

– Всегда?

– Не стоит расстраиваться, – усмехнулся Цеппи, сложив руки на своем объемистом животе. – Худой да малорослый всегда проскользнет там, где человек покрупнее застрянет.

Учеба продолжалась полным ходом – арифметика, история, землеописание, языки. Как только Локк и братья Санца овладели разговорным вадранским, Цеппи ввел уроки произношения. Несколько часов в неделю мальчики проводили в обществе старого парусного мастера, который распекал своих учеников за «несусветное коверканье» северного языка, сшивая ярды парусиновых полотнищ длинными страшными иглами. Они разговаривали на любые темы, приходящие на ум старику, и он придирчиво поправлял всякий неправильно произнесенный звук, будь то излишне мягкий согласный или чересчур долгий гласный. А поскольку за свои услуги вадранец брал вином, по ходу каждого урока он распалялся все больше и краснел лицом все сильнее.

Еще отец Цеппи устраивал различные испытания – иной раз довольно простые, но чаще весьма суровые. Он испытывал мальчиков постоянно, почти безжалостно, но после каждой проверки на ловкость, смелость и сообразительность поднимался с ними в заброшенный висячий сад и обстоятельно растолковывал, какую цель он преследовал и чем для них полезен приобретенный опыт. Благодаря такой прямоте наставника жестокие учебные игры переносились легче, вдобавок трудности крепко сплотили Локка, Кало и Галдо против окружающего мира. Чем сильнее священник усложнял ребятам жизнь, тем дружнее они становились, тем слаженнее работали вместе, тем лучше понимали друг друга с полуслова.

С появлением Жана Таннена все переменилось.

Был месяц сарис семьдесят седьмого года Ионо, самый конец на редкость сухой и холодной осени. Бури и грозы, бушевавшие на Железном море, по воле ветров или богов обходили Каморр стороной, и вечера стояли на диво погожие. Локк сидел с отцом Цеппи на ступенях, сплетая и расплетая пальцы, и с нетерпением ждал часа Лжесвета, когда вдруг заметил Воровского наставника, шагающего через площадь к храму Переландро.

Сейчас, по прошествии двух лет, Локк уже не испытывал былого трепета перед своим прежним хозяином, но костлявый старик по-прежнему оказывал на него странное магнетическое действие. Воровской наставник отвесил низкий поклон, разведя в стороны руки с растопыренными крючковатыми пальцами, и при виде Локка глаза его живо заблестели.

– Милый мой, несносный проказник, до чего же приятно видеть, что ты ведешь разумную и полезную жизнь в обители Переландро!

– Своими успехами Локк обязан прежде всего вашему воспитанию. – По лицу священника расползлась улыбка. – Именно благодаря вам он растет человеком стойким и нравственным.

– Растет? – Воровской наставник прищурился, с притворным вниманием разглядывая мальчика. – Я бы не сказал, что он вырос хотя бы на дюйм. Впрочем, не важно. Я привел мальчишку, о котором мы с вами говорили. С Северной заставы. А ну-ка, выйди вперед, Жан. Прятаться за моей спиной – все равно что пытаться укрыться под медной монеткой.

Позади Воровского наставника и впрямь стоял мальчик. Когда он боязливо выступил из-за старика, Локк увидел парнишку одних лет с собой или чуть постарше, который во всех прочих отношениях являлся полной его противоположностью: толстый, румяный, с копной сальных черных волос и фигурой похожий на извалянную в грязи грушу. Он испуганно таращил глаза, судорожно сжимая и разжимая пухлые кулаки.

– Так-так… – протянул отец Цеппи. – Видеть я его, конечно, не вижу, но, с другой стороны, добродетели, угодные сердцу Покровителя сирых и обездоленных, сокрыты от всякого человеческого взора. Совестлив ли ты, сын мой? Искренен ли? Стоек ли душой, как все те, кого наш милостивый небесный владыка уже принял в свои объятия?

Священник, звеня цепями, похлопал Локка по спине. Локк же по-прежнему хранил молчание, пристально разглядывая новичка.

– Надеюсь – да, сударь, – пролепетал Жан дрожащим голосом.

– А именно на надежде и зиждется вся наша жизнь, верно? – заметил Воровской наставник. – Ну что ж, дружок, теперь твой хозяин – добрый отец Цеппи. Вверяю тебя его попечению.

– Не моему, но попечению высшей силы, коей я служу, – поправил священник. – Ах да, пока вы не ушли… Я сегодня случайно нашел на ступенях вот этот кошелек. – Он помахал в сторону Воровского наставника туго набитым кожаным мешочком. – Не вы ли, часом, обронили?

– О да! Я! Я обронил, растяпа! – Воровской наставник выхватил кошелек из руки Цеппи и проворно сунул в карман своего потрепанного камзола. – Какая удача, что вы его нашли!

Он снова поклонился, а затем повернулся и зашагал прочь в направлении Сумеречного холма, монотонно насвистывая.

Цеппи встал, растер затекшие ноги и хлопнул в ладоши:

– Давайте покончим на сегодня с трудами праведными. Жан, это Локк Ламора, один из моих послушников. Будь добр, помоги ему отнести чашу в святилище. Только осторожнее – она тяжелая.

Мальчики, худой и толстый, потащили чащу вверх по ступеням, в сырое святилище. Безглазый Священник ощупью двинулся за ними следом, на ходу подбирая цепи и волоча за собой. Локк привел в действие скрытый в стене механизм, и двери храма медленно затворились. Цеппи уселся на пол посреди святилища и обратил взор на Жана:

– Приятный пожилой господин, препоручивший тебя моим заботам, сказал, что ты бегло говоришь, читаешь и пишешь на трех языках.

– Да, сударь, – подтвердил мальчик, с трепетом озираясь вокруг. – На теринском, вадранском и иссарском.

– Прекрасно. А арифметику знаешь? Счетное дело?

– Да.

– Замечательно. Поможешь мне подсчитать сегодняшнюю выручку. Но сначала подойди ближе и дай мне руку. Вот так. Посмотрим, Жан Таннен, есть ли у тебя способности, необходимые послушнику храма Переландро.

– Что… что я должен делать?

– Просто положи ладони на мою повязку… Нет, стой смирно. Закрой глаза. Сосредоточься хорошенько. Пусть все твои добродетельные мысли всплывут из глубин ума…

– Он мне не нравится, – заявил Локк. – Совсем не нравится.

Они с Цеппи готовили завтрак утром следующего дня. Локк варил на медленном огне луковый суп из неровных бурых кубиков сухого говяжьего бульона, а Цеппи пытался взломать восковую закупорку в горшочке с медом. Пальцами и ногтями у него не получилось, и теперь он ковырял воск стилетом, тихо чертыхаясь.

– Совсем не нравится? – рассеянно переспросил Цеппи. – Что за глупости! Он ведь еще и дня здесь не пробыл.

– Он толстый. Слабодушный. Он не один из нас.

– Ну как же не один из нас? Мы показали Жану наш храм и подземное логово. Он дал мне клятву пезона. Завтра-послезавтра я отведу его к капе.

– Я не в смысле, что он не один из Благородных Каналий, а в смысле – не один из нас. Он не вор. Он толстый, робкий…