— Дядя Богдан, вы обещали рассказать!

Но моя надоедливость обернулась для меня плохо. Дядя Богдан, видимо, вздумал наказать меня за нетерпение. Он все время находил какую-то неотложную работу и всякий раз отвечал на мою просьбу:

— Еще минуточку, я сейчас…

Но «минуточка» затягивалась, за ней другая. Только после полудня дядя Богдан наконец подмигнул мне и принялся рассказывать:

— Знаете, не люблю я ворон — они грабят гнезда пернатых певцов. Все-таки однажды пришлось мне на них подивиться…

Мы тогда пруды спускали — прочистить нужно их было. А к пустым водоемам любят прилетать дикие утки. Они в грязи копаются, вылавливают в ней всевозможных личинок да червяков. Ну, а мы, в свою очередь, уток подстерегаем и охотимся на них.

Вот однажды я у спущенного пруда поджидал эту водяную птицу. До прилета уток я смотрел, что делается вокруг. Очень любопытны были моллюски в раковинах: они медленно ползали по грязи, оставляя на дне глубокие борозды. Таких следов-бороздок было великое множество; они переплетались сложными узорами.

Вижу: к пруду подлетели две вороны. Опустились прямо в жидкую грязь, и лапы их сразу же увязли в ней. Крылья и хвост вороны приподымали как можно выше, чтобы не испачкаться и в случае чего сразу же взлететь.

Расхаживают вороны по грязи, всякую съедобную мелочь достают, а ее тут очень много.

Набрела одна ворона на ракушку. Долго она разглядывала, как это странное существо ползает, головой покачивала с боку на бок, словно дивясь, потом раковину клюнула. Моллюск замер. Принялась ворона клювом быстро по ракушке долбить, да не тут-то было. Слишком слаб оказался вороний клюв для панциря моллюска.

Другая ворона увидела и к первой подлетела. Так уж они долбят, так стараются, только стук стоит.

«Неважное угощенье вам подвернулось, — думаю я. — Не так-то вам просто полакомиться будет. Поищите-ка лучше другую поживу!»

Но вороны упорствуют. Стоят над ракушкой, словно советуются, как быть. Голову наклоняют, топчутся в жидкой грязи, а улетать не улетают.

Моллюск тем временем снова пустился в путь. Удивило это ворон. Отскочили они в сторону, постояли в растерянности, наконец в себя пришли и еще яростнее напали на него.

Очень мне хотелось узнать, чем дело кончится.

Одна из ворон закаркала, ракушку в клюв схватила и полетела.

Эта выходка так меня удивила, что я даже на ноги вскочил и смотрю черной разбойнице вслед.

Ворона не далеко улетела — до каменистого места, неподалеку от пруда.

Смотрю, она все выше подымается. Взлетела высоко, выпустила раковину из клюва и, описывая в воздухе круги, бросилась за ней.

Ракушка ударилась о камень и раскрылась. А ворона уже тут как тут. Быстро выклевала вкусное мясцо моллюска.

«Ловкая выдумка», — похвалил я в душе ворону, а сам жду, что дальше будет.

Ворона вернулась к пруду и еще в воздухе высмотрела вторую ракушку. Не стала с ней возиться, сразу схватила ее клювом и взлетела. Другая ворона — за ней и тоже с ракушкой в клюве. Над камнями они выпустили добычу и угостились на славу.

В тот день солоно пришлось моллюскам. Те, что попались на глаза воронам, распростились с жизнью — погибли на камнях.

Я же об утках совсем позабыл, во все глаза глядя на черных разбойниц. Уж очень ловко они действовали. Разума у них хоть и капелька, но для злодеяния хватает.

Дождь разошелся снова, и непогода загнала нас в комнату, где хранились трофеи.

Я набросился на фотографические коллекции дяди Богдана. Перевертываю листы альбома один за другим и любуюсь фотографиями. Кажется, нет ни одного лесного зверя или птицы, которого бы не запечатлел дядя Богдан. Эти альбомы словно богатый зоологический парк. Тут есть фотографии оленей и косуль, лис и барсуков, филин смотрит на меня с насеста огромными глазищами, а вот тройка сычей сидит на еловой ветке, и куница высовывает голову из дупла… Подчас мне кажется, что все они оживут и разом задвигаются, закричат…

Но больше всего заинтересовали меня три фотографии. На одной самка ястреба сидит в гнезде, на второй она кормит птенцов, а на третьей видны уже хорошо оперившиеся молодые ястребы.

Я знаю, что ястреб сторожкая птица, а когда у нее птенцы, даже свирепая. И потому мне не терпится узнать, как дядя Богдан сделал эти редкие снимки.

Сегодня дядю Богдана не пришлось просить дважды. Ему надоело сидеть молча, он уже носом клевать стал.

— Как-то раз отправился я в лес не с обычным оружием в руках, — начал дядя Богдан свой рассказ о трех снимках. — Оставил дома своего верного товарища — ружье, а вместо него захватил с собой топорик.

«Уж не идешь ли ты на медведя с обухом?» — удивилась моя старуха, увидав это вооружение.

«Нет, у нас в Глубокой вода мост сорвала, — ответил я. — Хочу стволы подходящие для нового отобрать».

А сам скорей из дому. По крутой тропинке пошел в старый ельник. «Там, думаю, непременно подходящий лес найду».

Нашел одно дерево, сделал на нем зарубку и снова по лесу зашагал. Чуть подальше приглянулась мне еще одна ель. Осматриваю ее с верхушки до корня, постукиваю обухом по стволу. «Хороша будет, думаю, как литая. Мост из такого дерева наверняка никакая вода не снесет!»

Загудел ствол от ударов, тут с соседней елки слетела большущая птица и на весь лес как поднимет крик: «Кикики ки… кикики… кик… кикик».

Оказалось — ястреб. Наткнулся я на ястребиное гнездо, хотя вообще-то заметить его трудно.

Птица отлетела недалеко, все кружится у ели и кричит.

«Уж не птенцы ли у нее, раз она гнездо так охраняет?» — подумал я. Осмотрел ель со всех сторон. Птенцов вроде бы незаметно. Значит, в гнезде только яйца.

И тут пришла мне в голову дерзкая мысль: а не сделать ли фотографию с ястреба, и даже не одну: самка на яйцах, а потом — молодые ястребы. Здорово получится.

Задумано — сделано.

В воскресенье захватил я с собой молодого лесника Якубца, и мы чуть свет вместе пошли к старому ельнику. По пути нарубил я охапку елового лапника, взвалил ее на плечо и прямо к той ели, где ястребиное гнездо нашел. Там я достал из мешка топорик, пилку, веревку и кошки, выбрал одно из соседних деревьев, откуда гнездо видать получше, и взобрался на верхушку. Все это мы постарались сделать бесшумно, чтобы ястребиху не спугнуть. С земли виден был только кончик ее хвоста: он из гнезда торчал.

Переставляю я кошки осторожно вверх по стволу. На добрых пятнадцать метров от земли уже поднялся, и тут одна из кошек ударилась о ветку. Фррр! — выпорхнула птица из гнезда. По всему лесу опять слышно: «Кикики-кикикики…»

А я все вверх лезу. Наконец поднялся немного повыше гнезда. Оно было большое, почти плоское, сплетенное из веточек. И в середке — три яйца. Яйца зеленоватые, с еле заметными пятнышками.

Дул слабый ветерок, и вершина ели слегка раскачивалась. Ощущение было не из приятных, честное слово. Но я тотчас же принялся за работу: снял пилку с пояса, отпилил ветку, заслонявшую гнездо. Потом достал из кармана веревку, один конец ее спустил Якубцу и поднял наверх приготовленный еловый лапник. Из этих еловых веток сплел я укрытие. Работа подвигалась очень медленно. Плел-то я одной только рукой, другой держался за дерево. Наконец все было готово. Но гнездо сфотографировать не удалось. Мой аппарат для такого расстояния не годился. Надо было что-то придумать.

А самка ястреба все еще над вершинами елей кружила. Самец, чуть поменьше величиной, тоже парил высоко над лесом. Оба кричали жалобно и угрожающе.

Спустился я на землю, облюбовал еще одну ель между гнездом и моим укрытием. На ней-то я и решил укрепить свой фотоаппарат.

Лесник Якубец молча следил за мной, подавая то, что мне требовалось. Я измерил шагами расстояние между выбранной елью и той, где было сделано укрытие. Расстояние оказалось подходящим для моего аппарата: что-то около восьми метров.