Шло время, белые пятнышки на шкурке Петьки пропадать начали. Мех его стал красивый, рыжевато-коричневый.

Превратился Петька незаметно из олененка в молодого оленя, начал за мной в лес ходить. Мы с Ериком на куропаток охотимся, а Петька на лужайке пасется. Пойдем дальше, Петька за нами бежит. Остановимся, Петька на новом месте пасется, а нас все-таки из виду не упускает. Сяду я слегка перекусить, а Петька ко мне уже галопом мчится. Для него я всегда краюшку хлеба с солью прихватывал. Какое это лакомство для Петьки было! И еще одно ему очень нравилось. Любил я после еды закурить. Я курю, а олень глаз с сигареты не спускает, ждет терпеливо, пока я окурок в траву брошу. Потом еще подождет, пока огонек погаснет и — цап! Окурка как не бывало!.. Не смейтесь! Очень любил Петька табак. И другие животные его любят, вы это еще увидите!.. Так вот, угощу его сигаретой, и он долго потом облизывается.

На втором году выросли у Петьки рожки, а еще через год — разветвились. Время шло, и выросли у него могучие рога, отливающие перламутром. И он, честное слово, свою силу понимал. Все чаще и чаще убегал в лес один, бродил там, но под вечер всегда домой возвращался. А когда я из дому уходил, находил меня в лесу по следу и всегда получал от меня угощение: то хлеб с солью, то сахару кусочек.

На третий год к осени стал Петька очень раздражительным, озорным, ничего в покое не оставлял. То копну сена на лужайке разрушит, то на муравейник в лесу накинется, рогами его бодает.

Я понимал, что с ним происходит: близилось время оленьего гона.

«Лишь бы он на людей не вздумал кидаться», — озабоченно говорила мне жена.

«Не бойся, он людей любит», — успокаивал я жену, а сам в душе все-таки сомневался. Что, как чужого человека в лесу встретит? Плохо тому, пожалуй, придется!

И однажды осенью Петька с прогулки не вернулся. Все мои домашние места себе не находили, высматривали, не бежит ли он. А Петька ни назавтра, ни через неделю не объявился и даже через месяц не пришел. Часто я уходил в лес с надеждой, что встречу его. Но зря я надеялся. Петька будто сквозь землю провалился. Я и соседних лесников скрашивал, может, они такого оленя видели. Никаких следов! Только один лесник — с четвертого участка, помнится, — сказал мне как-то, будто видел большого оленя с ветвистыми рогами. С таким доверчивым оленем, мол, в жизни не встречался. Олень подошел к леснику почти вплотную и совершенно спокойно ушел.

«Это был наш Петька!» — воскликнул я…

Надеялись мы все, что вернется Петька после гона. Разве плохо ему было у нас?

Но он так и не вернулся…

Я думал, что рассказ дяди Богдана на этом окончен, а он, помолчав немного, продолжал:

— А ведь я с ним еще раз повстречался, летом следующего года. Иду я, задумавшись, по лесной тропинке, и вдруг мне кто-то дорогу заступил. Вздрогнул я, смотрю — олень! Я сразу его узнал.

«Петька, Петька!» — зову. А он навстречу мне шагнул, остановился, ждет. Я давай поспешно все карманы ощупывать, нет ли угощения какого-нибудь. Если нет ничего, собственным обедом угощу! Петька с удовольствием хлеб съел, о мою щеку мордой потерся, словно поблагодарил, и прочь пошел. Похлопал я его по спине и говорю:

«Петька, а ты со мной не пойдешь?»

Он голову вскинул, даже грива на шее заходила, шагу прибавил — и в лес.

Я ему кричу: «Петька, Петька, не уходи!» — а он и ухом не ведет. Голову задрал, только ветвистые рога по веткам постукивают. Гляжу ему вслед, вот-вот он из виду скроется, а сам чувствую: уносит этот рогач частицу моего сердца…

Дядя Богдан помолчал, вздохнул и добавил:

— С той поры никто его не видел. Может, участь матери и его постигла.

Мы еще долго сидели молча, слушали шум падающей воды.

Стемнело, на небе засверкали звезды. Стоял чудесный вечер, полный лесных запахов.

— Хорошая будет завтра погода, — заметил наконец дядя Богдан, поглядев на небо. — Пойдем на Острый пик.

— Откуда вам известно, что день завтра погожий будет? — спросил я.

Я ведь знаю, что в горах трудно погоду заранее предсказать. И не думаешь, а ливень как из ведра хлынет.

— Угадать не трудно, — отвечает с улыбкой дядя Богдан. — Если все три дороги Млечного Пути видны и звезд на небе полно, непременно день ясный будет…

…В комнате я все записал в свою книжку и лежа в постели уже заранее радовался, что завтра будет хорошая погода и я услышу новый рассказ.

И в самом деле, следующее утро выдалось отличное. Кристально прозрачный воздух, с Острого пика далеко-далеко, до самой Оравы, видно, и вершины Малой Фатры кажутся совсем близкими.

Здесь, на Остром пике, дядя Богдан опять раскрыл свою кожаную сумку и извлек оттуда еще один рассказ.

— На оленьи бои я хожу часто, — начал он. — Во всей округе нет удобнее места для этих боев, чем наш Острый пик. Издалека приходят сюда олени к стадам ланок. Здесь лучше всего узнаешь, сколько на участке оленей и не объявился ли какой-нибудь разбойник с изуродованными рогами. А такие в охотничьем хозяйстве не нужны, они все стадо могут перепортить. Хуже нет, если на участке окажется старый олень.

По выражению моего лица лесничий догадался, что я не понимаю, к чему он клонит речь.

— Поясню вам сейчас. Такие старые олени бывают очень злобными. Они, можно сказать, вредные животные! Право слово, так! К примеру, красавец олень с восемью нарами отростков на ветвистых рогах с годами становится чистым бедствием. Что ни год, рога его делаются все хуже, отростков остается все меньше. Приходит время, когда на его голове торчат не то вилы, не то крепкие заостренные пики, и превращается он в страшилище для остальных оленей. Только и ждет, не затрубят ли олени, и в ту сторону мчится. Ему не до ланок, он лезет прямо в драку. А ведь бой-то неравный! Подумайте только, устоит ли молодой олень, у которого рога, что твоя корона, перед старым разбойником с острыми, как кинжал, рогами. Конец всегда один: молодой олень гибнет.

Ну, так вот. Приехал я в эти места, и пришлось мне в первый же год такого бандита уничтожить…

Дядя Богдан прервал свой рассказ. Он встал, прошелся по мягкой лужайке, словно воскрешая эту историю в памяти. Я нетерпеливо грыз травинку. Наконец он снова сел и продолжал:

— Обходил я как-то лес и наткнулся на мертвого оленя. Он был весь исколот, будто решето. Должно быть, пришел сюда к ручью, чтобы раны остудить, да тут и дух испустил. А по ранам догадаться было не трудно: на участке завелся олень-разбойник.

Поднял я тотчас же на ноги остальных лесничих. И началась погоня за незваным гостем. Но куда там! Такого старого пройдоху не сразу разыщешь. Места, где у оленей по ночам шли жестокие драки с этим разбойником, мы находили. На мушку же поймать его было куда труднее. Четыре жертвы этого бандита мы уже насчитали, а он всякий раз от нас уходил. Бродит то по одному склону, то по другому, места меняет и все бесчинствует. Не раз на сидьбе по ночам мы его басовитый трубный голос слыхали. Но пока дойдем, разбойника и след простыл!

Я лопался от злости. Не настигнем его — половину оленьего поголовья на нашем участке потеряем. Дома я даже разговаривать со своими перестал, на всех исподлобья смотрел, так что меня стороной обойти старались.

И все-таки расправился я с этим негодяем.

В половине октября дело уже было. Выбрал я место для засады вот на этой стороне, у большой лесосеки. По одному ее краю старый дремучий бор, но другому — пихтовый и еловый подрост. С высокой сидьбы вся вырубка видна как на ладони.

Жду-пожду. Ни один листок не шелохнется. Тишина. Долго ждать пришлось. Наконец появилась на вырубке косуля с двумя козлятами. У матери был еще летний мех, а молодые уже обросли серой зимней шерсткой. Природа-то, знаете, печется о созданиях послабее.

Паслись косули спокойно, а я этой красивой картинкой любовался.

Вдруг вижу, на верхнем конце вырубки из чащи ланка выходит. Постояла неподвижно, словно изваяние, всматривается, нет ли опасности. Старая, значит, была, вожатая. Вышла, а за ней еще вторая с олененком. Пасутся обе оленьи семейки, ощипывают побитые морозом листья ракит, чертополох, травку.