Бегу я к нему, да и остальные охотники ждать не стали на своих номерах, когда выстрел заслышали.

«Вот великан!» — ахали все.

И в самом деле! По зубам судя да по впалому животу, оленю могло быть добрых пятнадцать лет.

Принялись мы тапочку его необычайную рассматривать. Это была, пожалуй, даже и не шапочка, как издали казалось. Вместо рогов выросли у оленя какие-то тарелочки. Они спускались почти на глаза. По краям вроде кружевные и будто перламутром отливают. И впрямь, случай необыкновенный, ну просто небывалый!

— Но как же так, дядя Богдан, вместо рогов тарелочки какие-то? — умирая от любопытства, спрашиваю я.

— Дело так, должно быть, получилось: видно, драчун страшный этот олень был. Когда рога сбросил, налетел, наверное, головой на что-нибудь очень твердое да и повредил то место, откуда рога растут. Знаете, такие шишки на голове… Вот настоящие рога больше расти и не стали, а только такое чудо.

Я кивнул головой — понятно, мол.

А дядя Богдан кончил свой рассказ так:

— Обрадовался я своей удивительной добыче. Больше всего меня трофей мой радовал — эти самые тарелочки. Повешу их, думаю, в комнате, вот глазеть люди будут! Но зря я размечтался. Управляющий ко мне пристал: вы еще такого встретите. Вы, мол, молоды, да то, да это… А в те времена, если господа заберут что себе в голову, так уж…

Дядя Богдан только рукой махнул, словно отгонял от себя воспоминания о старых временах…

— С той поры напрасно я ищу такой трофей для своей коллекции. Ведь олень в шапочке не каждый день встречается.

— А теперь об этих рысях, дядя Богдан! — пристал я, стоя у шкафа, на котором лежали рядком девять рысьих черепов.

Дядя Богдан смотрит на черепа, потирает рукой подбородок — раздумывает, очевидно. Потом берет череп с пометкой; «1951 год».

— Это самый интересный случай. — И дядя Богдан стучит по белой кости. — О нем я вам и расскажу.

Старый, продавленный диван скрипнул, я придвинул к нему ближайший стул. И дядя Богдан начал свой рассказ:

— Однажды обходил я охотничье хозяйство и дошел до самых Шудовых выгонов. Тамошние крестьяне пасут здесь скотину все лето. Только я появился, как пастухи кричат мне что-то и к себе манят.

«Что вам, ребята, надо?» — спрашиваю.

«Дядя Богдан! — закричали они наперебой. — На этом холмике мы дохлую лису нашли!»

Мало ли отчего лиса околеть может. Поэтому я только рукой махнул. Меньше одним разбойником на участке, только и всего. Лишь спросил у мальчишек, что они с ней сделали.

«А чего с нею делать? — скалятся озорники. — Бросили там, где лежала, ведь в ней уже черви завелись».

Обо всем этом я тотчас же позабыл, но через несколько дней пастухи сказали мне, что снова дохлую лису нашли.

«Вон там, в ярочке лежит», — указали они на лощину.

Тут уж я призадумался: отчего это лисы вдруг дохнуть стали?

«Покажите-ка мне ее!» — попросил я ребятишек. Они охотно отвели меня к ручью.

Это была давно околевшая старая лиса.

«Что с этими рыжими разбойницами творится?» — ломал я голову по пути к дому.

Потом я решил, что на этих двух лисицах свет клином не сошелся. Их на территории хозяйства невесть сколько бродит. Без них благородной дичи легче жить станет. Вот я и выбросил из головы этот случай. Но ненадолго.

Примерно через неделю пришел ко мне лесник Кашка и говорит, что опять на выгонах дохлую лису нашли.

Я так и подскочил.

«Что за чертовщина! Мор на них напал, что ли?»

Спрашиваю у Кашки:

«Послушайте, Кашка, а это не та ли лиса, что мне уже показывали?»

Лесник отвечает: не та, мол, эта у дороги лежит.

Теперь уж я о лисицах забыть не мог. К тому же в это время и охотничья газета как раз писала, что среди дичи бешенство стало распространяться. Может, оно и в наших лесах объявилось и первыми лисы заболели? Велел я пастухам, если они еще дохлую лису найдут, сразу же ко мне ее принести.

Дай, думаю, пошлю-ка ее в город на исследование.

И двух недель не прошло, как мальчишки и вправду только что околевшего лиса ко мне притащили. Говорят, нашли в Бргловом ручье, неподалеку от польской границы.

Наконец-то узнаю я, почему лисы гибнут!

Осматриваю лиса, но ничего подозрительного не нахожу. Глаза проверил. Нет, этот лис, конечно, не от бешенства погиб. И тут вдруг заметил, что шерсть на затылке лиса слиплась. Раздвигаю шерсть. A-а, вон она, причина! Четыре следа от острых клыков! Вот оно что! Какой же дьявол лисиц душит? Кто это может быть?

Сколько ни ломал голову, ответа на вопрос нет как нет.

Все лето не мог я загадку разгадать. Очень меня угнетало, что лисы одна за другой гибнут…

В конце концов раскрыть эту тайну нам все-таки удалось.

В начале осени у нас в лесу старый олень-драчун объявился. Мы хотели поскорее застрелить его.

Оленьи бои были в полном разгаре. Поэтому он мог причинить большой урон оленьему поголовью.

Тогда-то я и устроил засаду на Волчьей Вершине, где оленя-разбойника видали много раз.

Передо мной была старая, сильно заросшая лесосека. Листья на деревьях и кустарнике пестро расцветились, и золотого цвета было больше всего. Это пока солнце высоко стояло. Зашло солнце за высокие горные вершины — золото погасло и вырубка потемнела. А об олене ни слуху ни духу.

Подумывал уже я уйти, да внизу в лощине зашевелилось что-то. Смотрю в бинокль — так и есть: олень. Но за ракитой головы не видно было, не поймешь, что за олень. Наконец он поближе подошел. Вижу — тот самый. Его-то я и ждал. Рога на голове книзу потолще, а на концах гладкие и острые, будто кинжалы.

Прицелился я, выстрелил.

Прыгнул олень как-то судорожно и исчез в узкой расщелине, заросшей высокими кустами бузины и лопухом. Пришел я туда, вижу: следы крови олень оставил. Кровь темная, значит, попал я в печень, олень далеко не уйдет. Отметил я сломанной веткой место, куда олень прыгнул, и домой ушел. Приду за ним завтра.

На другой день позвал я с собой на Волчью Вершину Кашку и еще одного лесника.

Стали мы лес осматривать.

Через полчаса промокли от росы по пояс, но оленя-подранка так и не нашли. Однако не хотелось нам от своего трофея отказываться. Не провалился же он сквозь землю!

Продираюсь я через мокрые кусты и вдруг слышу на вырубке страшный визг, рычание чье-то…

«Что там такое?» — думаю я и никак не могу в толк взять, что это за странные звуки.

Где-то далеко в стороне выстрел прогремел.

«С оленем, значит, покончено», — решил я и успокоился. Но интересно бы узнать, что на вырубке делается? И быстро взобрался по крутому склону. А рычание и визг все яростней, слышны в них боль и злоба. У меня мурашки по телу побежали, в жизни такого я не слыхивал. А любопытство меня так вперед и подгоняет.

Выбегаю на небольшую полянку и вижу удивительную картину: рысь с лисицей дерутся.

Катаются по земле, рычаг. То пятнистая темно-серая рысь очутится внизу, то рыжая лисица.

Только этой пятнистой кошки на участке не хватало!

Ударил я из двустволки дуплетом, и соперники остались лежать на земле. Подошел я и вижу: рысь все еще держит зубами лисий затылок. Лиса же во время схватки перегрызла сухожилия на задней лапе рыси.

Осмотрел я внимательно раны на шее лисицы, и тайна гибели лис в нашем лесу открылась. Из следов от четырех острых рысьих клыков еще кровь сочилась.

Разложили мы костер у ручья, чтобы обсушиться, а лесник Кашка ходит вокруг мертвой рыси и ворчит:

«Ну и жадная тварь! Все хотела себе забрать!.. Но шуба у этой негодницы красивая!»

Прав был Кашка. Ведь рысь потому душила лисиц, что хотела быть единственной хозяйкой на участке. Не терпела, значит, чтоб и другие хищники на ту же дичь, что и она, охотились.

— Вот и попала сюда! — сказал дядя Богдан, показывая на шкаф.