Дядя Богдан шел впереди и ничего не заметил. Я осторожно подошел к дубу и схватил жука. Он стал быстро перебирать в воздухе мохнатыми ножками, пытаясь вырваться на свободу.

— Дядя Богдан, поглядите-ка, какого жука я поймал! — окликнул я лесничего.

Я никак не думал, что ему так по душе придется моя находка. Лицо его просияло, как солнышко.

— Ого! Жук-носорог! Сколько я уже за ним гоняюсь, а вам посчастливилось. Замечательный экземпляр! Он займет почетное место в моей коллекции! — причмокнул он и осторожно положил жука в свою сумку.

Когда мы снова тронулись в путь, дядя Богдан сказал мне:

— Ну, коль вы такой удачливый, расскажу вам по пути еще одну историю с тетеревом.

Можете представить себе, как у меня от радости загорелись глаза. Хорошо, что я этого жука-носорога случайно увидел!

— Эта история произошла тоже на участке Петровского, — начал дядя Богдан новый рассказ о приключении. — Пошли мы с одним лесником в лес выяснить, много ли у нас тетеревов токует.

В старом ельнике было у них любимое место. Вот мы и направились туда. А там разделились, и каждый в свою сторону пошел. Встретимся, мол, после обхода в низинке у родника на вырубке.

В начале апреля, после суровой зимы, в лесах лежало еще много снега, и только на вырубках кое-где появились проталины.

Утро было ясное, морозец еще довольно крепко пощипывал, и мы основательно продрогли.

Токование кончилось, мы встретились у родничка, закусили и принялись рассказывать, кто что видел. Лесник трех косачей нашел, я только одного.

Сидим мы этак на замшелом вывороченном дереве, разговариваем. Тут на вырубке три косача вылетели, на буках-семенниках расселись и давай клевать почки.

Греемся мы на раннем весеннем солнышке, на косачей смотрим. Повыше нас на вырубку начали выходить косули.

Закусил я, трубочку набиваю, вдруг лесник хвать меня за рукав. Что такое? Смотрю, куда он показывает. А там от леса летит еще один косач.

«Что у них тут собрание, что ли?» — спрашиваю я в шутку.

Но косач летит странно как-то, в воздухе раскачивается, будто пьяный. Подлетел поближе, видим, висит на нем что-то, из стороны в сторону болтается, вроде как тряпка.

«Что это может быть?» — думаю я вслух.

«Перо какое-нибудь из крыла вылезло, — ответил, не задумываясь, лесник. А когда косач еще ближе подлетел, добавил: — А может, клок сухой травы зацепил».

Смотрим на тетерева, а тот как-то странно завертелся и крыльями судорожно машет. Видно, хочет повыше взлететь, да мешает ему что-то. То вниз упадет, то повыше взмоет. А что-то непонятное все еще болтается на его шее. Конечно, вовсе это не перо и не клок травы. Что же тогда? Сидим мы и голову ломаем.

Тут косач перевернулся в воздухе, а странный предмет отделился от птицы, свернулся и клубком вниз полетел. Косач неуклюже взмахнул крыльями и тоже камнем упал.

«Видишь?» — схватил я лесника за плечо.

«Видеть-то вижу, да в чем дело, не пойму».

Вскочили мы с вывороченного дерева и прямиком через чащу побежали к тому месту, где тетерев свалился вместе со своим стройным довеском.

По сломанной елке приметили мы направление и дальше пробираемся — я впереди, лесник за мной.

Искать пришлось в зарослях, а там еще сугробы лежат. Вдруг кричит лесник:

«Вот он, косач-то! Нашел!»

«А где то, что на нем было?» — спрашиваю я на бегу.

«Той штуки нет как нет, будто сквозь землю провалилась».

Все вокруг обыскали — нигде ничего. Присмотрелся я к снегу — вот оно что оказывается! Шагах в десяти от косача ямка в снегу, и от нее ведут к лесу мелкие куньи следы.

Тут уж мы сразу смекнули, стали тетерева осматривать. У косача и вправду шея перегрызена.

«Ну и живодерка эта куница, — говорит лесник. — Даже на лету кровь пьет».

Куница напала на тетерева, надо думать, где-нибудь на дереве. Тот взлетел, пытаясь ее стряхнуть с себя. Да не знал он, какой кровожадный зверек куница. И дело для него плохо кончилось.

На следующий день пошел дождик. Сразу похолодало, стало сыро. Со стороны Польши подул северный ветер, туман лег на горные склоны и порой даже сползал на самое дно долины.

Но в лесничестве было уютно. Только дядя Богдан ворчал, что ненастье началось совсем некстати, и исподлобья мрачно смотрел на дождь, потому что у него разыгрался ревматизм. Тетя Гана затопила печь в большой комнате, и мы там устроились.

Я рассматривал охотничьи трофеи, развешанные по стенам. Вот оленьи рога, кабаньи клыки… Бросилось мне в глаза чучело куницы с белой, по краям чуть-чуть желтоватой грудкой. Мне вспомнился вчерашний рассказ дяди Богдана.

— А эту, дядя Богдан, как вы заполучили? — спросил я, показывая на чучело.

Дядя Богдан засмеялся, и глаза его весело блеснули. Я понял, что сейчас услышу какую-то забавную историю.

Вдруг дядя Богдан перестал улыбаться, схватился за колено, и лицо его исказилось от боли. Он придвинул стул поближе к печке, подбросил несколько поленьев в ее гудящую пасть, чтобы не прерывать потом рассказа, и начал:

— Это же не просто куница. О ней мог бы кое-что вам порассказать петровицкий мельник, старый Мрва, если он жив еще.

Дело было много лет назад. Перед святками гололедица началась, и надумали мы поохотиться на зайцев. Пригласили охотников из города. Пускай, мол, и они зайчатиной в сочельник полакомятся. Не забыли и старого мельника Мрву. Был он страстный охотник. Год целый на нас злился бы, попробуй только не пригласи его на охоту или не пошли ему к столу часть добычи.

Собирались мы на рассвете под старым дубом. Стрелки и загонщики. Под ногами лед хрустел, словно стекло. Я расставлял стрелков по номерам, лесник Кашуба занялся загонщиками.

Слабым светом озарились горные вершины, послышались звуки рога. Началась облава. Все ближе раздавались голоса загонщиков, которые то и дело стучали палками по деревьям, и стук звонко отдавался в морозном воздухе. Стрелки затаив дыхание с ружьями наизготовку ждали зайцев. Вот и первые выстрелы в лесу. Зайцы, словно полоумные, спасались бегством от загонщиков.

Мельник тоже ждал своего зайца. Двустволка наготове, только прицелиться и выстрелить осталось. Мельник глаз не сводит с мушки. Сердце, того и гляди, выскочит. Лить бы косой подбежал — тут уж ему не уйти!

И вдруг бежит что-то прямо на мельника. Да это вовсе не заяц!

Куница!

«Эге! Вот это добыча так добыча!» — подумал мельник. Ружье к плечу приложил и — трах!

Руки дяди Богдана невольно поднялись, указательные пальцы вытянулись вперед, будто он и вправду прицелился.

Куница комочком перевернулась в воздухе и лежит. Подбежал к ней наш мельник и думает: «Так я и покажу ее другим, ждите! Пусть себе зайцев стреляют, а у меня кунья шкурка останется». Схватил куницу и сунул ее за пазуху.

Первый заход кончился. Дичи — тьма-тьмущая! Загонщики отнесли ее к старому дубу, и Кашуба повел их дальше в лес. Снова началась облава. Снова крики и стук палок, выстрелы, а зайцев — сила. Отличная охота!

Мы уже четвертый раз приступали к облаве. Вдруг мельник как завопит не своим голосом, словно кожу с него сдирают. И все обеими руками повыше пояса хватается. Кричит, на помощь зовет. Мы все к нему, а он на землю упал, корчится и вопит, как пометанный.

Тут кто-то воскликнул: «Ой, братцы, да ведь его падучая бьет!»

«Рубашку расстегните, живо!» — посоветовал один из горожан.

Подскочили охотники к мельнику, схватили его, куртку расстегнули, шнурок на рубашке развязали. Только хотели ухо к груди приложить, сердце послушать, как из-под рубашки — шмыг! — выскочил зверек темно-коричневый и прямо в чащу!

«Ай, ай! Держи! Куница!» — закричали охотники.

Мы принялись стрелять, и попал в нее я, когда она на вершине дуба промелькнула.