Потом у мальчика сомкнулись глаза. Во сне он увидел мать. Она гладила его по голове и говорила: «Сынок мой, мой герой». Лицо матери как-то по-особому светилось. Он еще никогда не видел ее такой красивой.

«Мамочка!»

А мать гладила его натруженной шершавой рукой по волосам, по лицу.

Тут Йожо проснулся и увидел, что не мама гладит его по голове, а Гром облизывает ему лицо своим теплым языком.

— Ах ты чудище лохматое!

Отец еще спал. Голова его склонилась к Йожо, и мальчик увидел, что на лице отца уже появились краски.

А за стенами непрерывно раздавались взрывы, стрельба все приближалась. Мальчику показалось, что шрапнель разрывается где-то совсем близко. А когда послышался очередной взрыв, он невольно пригнулся. К музыке боя примешивался гул самолетов, всю ночь бороздивших небо.

Отец открыл глаза. Казалось, он прислушивался.

В это время эхо снова донесло грохот взрывов, раздробив его на отдельные звуки.

— Слава богу!.. — прошептал раненый. Он с трудом поднял голову и, увидев рядом сына, схватил его руку и крепко, изо всех сил сжал ее: — Дождались, Йожко!

Потом лицо его исказилось от боли. Тяжело дыша, он опустил голову и закрыл глаза.

…А на другой день, когда сонное солнце выглянуло из-за Лысой горы, красноармейцы без боя освободили село. Отступающая вражеская армия была разбита в ночном бою на подступах к разрушенному мосту и при переходе по временной понтонной переправе.

Весна пришла во всей своей силе и красоте.

Это была радостная весна, она принесла человечеству мир. Война окончилась. Уже не рвались бомбы, не ухали мины, не стрекотали пулеметы. Наступил покой, долгожданный мир.

На первый взгляд казалось, что война не коснулась «Взрыва».

Лишь несколько снарядов упало среди почерневших стен. Те самые, которые Йожо видел в бинокль из-под Сухого Верха и которые так напугали его.

Казалось, что и сейчас, после войны, во «Взрыве» почти ничего не изменилось. Только буйная трава в эту весну разрослась еще гуще и местами доходила до зиявших чернотой оконных проемов.

Вся семья Хорватов уже снова поселилась на прежнем месте.

Как только прошел фронт, мать с Зузанкой сразу же вернулась из Кальника, куда уходила к сестре. Возвратился и старший брат Йожо Карол, поручик Первого чехословацкого корпуса. Суровая русская зима не прошла для него бесследно. Он заболел ревматизмом и ходил с палочкой.

Йожо не отходил от брата. Как здорово, что у него такой взрослый брат! А как изменился Карол с тех пор, как они последний раз виделись. Страшно изменился. Был беззаботным мальчишкой, а теперь взрослый мужчина с усами, как у казака.

Йожо без конца приставал к нему с расспросами. Как тот перешел на сторону русских? Что было под Белой Церковью? И под Проскуровом, в прошлый раз он не дорассказал. Но больше всего Йожо интересовался боями при Дукле. Карол сказал, что вместе с красноармейцами им пришлось отвоевывать там каждую пядь земли.

— Ты бы мог написать хорошую книгу, — вздыхал Йожо.

— Может, и напишу, — смеялся Карол, и у него топорщились усы. Усы эти казались Йожо смешными, но все-таки ему самому тоже захотелось когда-нибудь отрастить такие же.

Но больше, чем усы, Йожо интересовали ордена и медали, которые позвякивали на разноцветных ленточках на кителе Карола.

— Эту звезду ты где получил? — спросил он.

— Под Белой Церковью. Я со своим отделением отбил у врага три пулемета, мы заставили отступить, целый взвод… Тогда меня наградил сам генерал, командир участка фронта.

— Настоящий генерал? — удивился Йожо.

И Каролу пришлось рассказать историю всех наград, которые раскачивались и звенели на его груди.

— Вот эта за уничтоженный танк, вот эта за разведку в расположении врага… — Рассказывал он долго, потому что наград оказалось немало.

Йожо очень гордился братом.

— И у Никиты много наград, — рассказал Йожо брату о радисте. — Жаль, что ты его не знал. Но он обещал к нам заехать, когда будет возвращаться домой.

После освобождения Сучан Никита Владимирович присоединился к своим и продолжал гнать отступающего врага на запад. С Никитой ушло большинство отряда. И австриец Лидке, и Шимак, и пастух Матуш.

Хорваты остались в селе.

— Надо руководить селом, залечивать раны. Кто-то ведь должен остаться!

И рабочий Хорват остался, а жители села выбрали его председателем национального комитета.

Потом возвратились и те, кто ушел с Никитой. Командир отряда Шимак снова стал учить детей, хотя окна в школе еще не застеклили, а многие парты были поломаны. Только пастух Матуш не вернулся. Он погиб где-то в Моравии, настигнутый вражеской пулей. Друзья по отряду насыпали на его могиле высокий холм…

А Йожо все еще ждет, когда же во «Взрыв» придет Никита.

Он твердо верит, что в один прекрасный день увидит большой грузовик с красным флажком на радиаторе. Машина остановится, и из нее выскочит Никита Владимирович. Вся грудь у него будет в орденах. Он будет побрит и, конечно, в Новой военной форме.

Но вместо Никиты пришла открытка, написанная русскими буквами. Мать дала ее Каролу, который хорошо понимал по-русски.

— На, читай!

И Карол прочел:

— «Мой милый друг Андрей!»

Значит, открытка была адресована их отцу. Карол читал дальше:

— «Привет тебе и всем бойцам отряда, которым ты можешь передать мой привет. А особенно Йозефу. Что делает наш смелый парнишка? Я хотел к вам приехать, очень хотел повидать вас, но наш обратный путь пролегает далеко от «Взрыва». Мы возвращаемся через Польшу, более короткой дорогой. Жаль, что не увидимся. Много мы пережили вместе, нам было бы о чем поговорить, о чем вспомнить. Но и домой надо торопиться. Строить надо. Я снова поеду на Урал, буду работать на заводе.

Оттуда я вам напишу, и вы обо мне тоже не забывайте!

Никита Владимирович».

— Так, значит, не приедет наш Никита, — огорчился Йожо.

Как он мечтал послушать рассказы Никиты о том, где он побывал! Конечно, и отцу будет жаль, что он не повидается с Никитой.

Йожо не мог усидеть дома. Он побежал на кирпичный завод. Надо рассказать Габриелю, что Никита возвращается домой через Польшу.

Он шел вдоль Буковинки. Из зарослей доносился крепкий запах трав. Над мягкой серебристой травой летали пестрые мотыльки. Их крылья поблескивали в золотистом солнечном сиянии.

Когда осенью Йожо прощался с этими местами, все живое на Буковинке как раз готовилось к зимнему сну, а сейчас снова ожило. Радостно распускаются молодые дубки, буки, грабы, калина. Весна и сюда принесла победу.

Над его головой застрекотала сойка.

Когда он подходил к кирпичному заводу, позади послышался лай. Он оглянулся и остановился. Его догонял Гром.

— Ты что, минуты без меня прожить не можешь? — стал выговаривать он псу. Но привязанность собаки оценил. Схватил Грома за ошейник, и оба они подошли к белому домику за кирпичным заводом.

Йожо просвистел старый условный сигнал: три протяжных, три коротких свиста, но вместо Габо вышла его мать.

— Габо дома?

— Там, — указала она на главное здание кирпичного завода. — Завод ремонтируют.

Увидев, что рабочие не ходят на завод, что машины стоят, а трубы не дымят, вражеские солдаты разозлились не на шутку. Им нужен был кирпич для ходов сообщения, бункеров и укреплений, а кирпичники исчезли, как сквозь землю провалились.

— Саботаж! — визжал высокий тощий офицер.

— Саботаж! — повторяли вслед за ним остальные.

Всех рабочих в селе дважды оповестили, но на работу все равно никто не явился. Тогда офицер приказал заминировать круговую печь.

— Раз она не работает на нас, пусть не работает ни для кого! — кричал он.

К счастью, заминировали печь недостаточно умело. Окончательно вывести из строя ее не удалось…

Сейчас, после войны, кирпичники, засучив рукава, стали восстанавливать печь. Части, которые разметал взрыв, заменили новыми.