И снова кошки впились зубьями в кору. Не сразу я нашел для аппарата удобное место, чтобы солнечные лучи на объектив не падали. Яркий отблеск мог встревожить птицу… Наконец крепко-накрепко привинтил я к толстому суку подставку аппарата.

На этом приготовления были окончены.

Мы бесшумно отошли от гнезда. Только через несколько дней привыкнут ястребы к моему укрытию на соседней елке…

Я каждый день проходил по этим местам. То нарочно на сухую веточку наступлю, чтобы она громко хрустнула, то кашляну тихонько. Первые дни ястребиха при малейшем шуме с гнезда слетала и принималась кричать. Только на четвертый день она перестала обращать внимание на шум.

Следующее воскресенье выдалось отличное. Зяблики, синички, дрозды, дикие голуби заливались во весь голос. Настоящий лесной концерт. Порой к этому волшебному оркестру примешивался крик сойки.

Ранним утром мы с Якубцем были уже у ястребиною гнезда.

Мне удалось прикрепить фотоаппарат так осторожно, что даже самка в гнезде этого не заметила и не улетела. Но когда я уже спускался, кошка опять зацепилась за ветку. Ястребиха выпорхнула из гнезда.

«Все равно вернешься!» — крикнул я ей вслед и продолжал свое дело.

Влез я к своему укрытию, а сам в зубах держу шнурок, привязанный к спуску затвора.

Устроился я кое-как в своем убежище. Теперь и впрямь все было готово. Якубец нарочно ушел с шумом. Пусть ястребы думают, что поблизости живой души нет. Самка ястреба на яйцах сидела уже довольно долго, вот-вот птенцы вылупятся. Она проводила Якубца из леса веселым клекотом.

И необыкновенная охота началась.

Скоро ястребиха подлетела и довольная села на ближнюю ель. Она потряхивала длинным хвостом и тихонько клекотала. Через некоторое время перелетела к гнезду и села, нахохлившись, на яйца. А клювом их то и дело поправляла под собой.

Затаив дыхание я крепко держал в потной руке шнурок. Жду, а руки и ноги постепенно деревенеют.

Устроилась наконец ястребиха и перестала в гнезде возиться.

Затвор чуть слышно щелкнул…

Как можно скорее, насколько позволяли мне неуклюжие кошки, я поспешил спуститься и тут же подняться к аппарату, в котором таилась редкая добыча. Перепуганная, рассерженная птица со злобным криком взмыла в воздух.

После этого у ястребиного гнезда всю неделю царил полный покой.

В следующее воскресенье при первых лучах солнца мы снова были на месте.

С первого взгляда на подножие ели мы поняли, что не зря пришли. На хвое и в траве вокруг дерева валялось множество объедков: косточки, клочья шерсти, перья. В гнезде оказались два птенца, покрытые белым пухом. Таким же пухом было выстлано гнездо.

Кончил я приготовления, и Якубец ушел. Можно было начинать «охоту».

Самка клекотала высоко над нами. По небу, словно белые перины, плыли облака. Я все время опасался, что как раз в тот момент, когда нужно будет нажать затвор, солнышко спрячется. Да и ветер был посильнее, чем в прошлый раз, — дерево раскачивал так, что у меня замирало сердце.

Но я терпеливо выжидал подходящую минуту. Наконец через добрых полчаса прилетела ястребиха с растерзанным дроздом в когтях. Как только она сядет на край гнезда, тотчас же щелкнет затвор. Но птица опустилась на соседнее дерево и зорко поглядывала по сторонам. Должно быть заметив какое-то мое неосторожное движение, выпустила дрозда из когтей и снялась с места.

Выругался я в душе, но все-таки ждал. Время шло. Только через час решилась мать вернуться к своим детям. И опять принесла им пищу. Птенцы уже беспокойно вертелись, шейки вытягивали и тихонько попискивали.

«Теперь-то она уж непременно на гнездо сядет», — надеялся я, следя за матерью-ястребихой.

А она все-таки не села! Опустилась на соседнюю ель и огляделась по сторонам. Понимала уже, что откуда-то ей грозит опасность. Заметила она что или нет, только добычу выпустила и крыльями опять взмахнула.

Тут уж я вовсе разозлился. Руки и ноги у меня совсем затекли, начали болеть, ноги даже трястись стали.

Что делать? Ждать еще или слезть?

Решил я было спуститься, да, к счастью, еще помедлил. А что, как она сейчас прилетит и еду птенцам принесет? Ястребята все настойчивее кричали. Что сильнее окажется — страх или крик голодных птенцов?

И я продолжал сидеть. В конце концов уже ног своих не чуял. Рука, которой я держался за ель, совсем одеревенела. Но я все ждал и ждал. Вверх тормашками с дерева слечу или редкий снимок все-таки сделаю!

Ожиданию, казалось, конца не будет. Жду час, другой, может, третий, а то и больше.

А птицы нет как нет!

«Не уморит же она своих детенышей голодом!» — думаю.

Из деревни донесся бой часов. Значит, я торчу на дереве уже добрых три часа с половиной. Три с половиной часа торчать между небом и землей! И все ради одного снимка!

Ругаю себя старым дурнем, а сам все сижу. Даже тогда не спустился, когда ястребиный клекот вовсе стих. Мать о птенцах словно позабыла и улетела куда-то очень далеко.

Силы мои уже были на исходе. Но желание сделать необыкновенный снимок превозмогло все. Сжав зубы, держался я на дереве из последних сил.

Право же, я хорошо сделал, что не отказался от своей затеи, не ушел, выдержав столько времени. Вдруг совершенно бесшумно мать молнией упала на гнездо. Птенцы вырвали из ее когтей добычу, и тут же щелкнул затвор моего аппарата.

Победа! И это чуточку ободрило меня.

Теперь я только и думал, как бы поскорей внизу очутиться. Но это не так-то легко было. Конечности мои прямо омертвели, каждое движение причиняло невероятную боль. Сперва я пошевелил руками, попытался ноги размять. В них словно миллионы мурашей сидели. Наконец кое-как кровообращение наладилось, и я стал медленно спускаться с ветки на ветку. Полагался больше на свои руки. Ноги все еще плохо двигались и ничего не чувствовали. Спуск показался мне бесконечным. Переставлю кое-как ноги с ветки на ветку, передохну и снова осторожно спускаюсь, крепко стиснув зубы. Попробовал было думать о редкой добыче. Какой будет великолепный снимок! Но эти мысли мне плохо помогли.

Дело кое-как подвигалось, пока я перебирался с ветки на ветку. Но когда добрался до гладкого ствола, мне совсем плохо пришлось. В руках совсем сил не осталось. А до земли еще добрых четыре метра! Выдержать! Но руки мне перестали повиноваться. Пальцы разжались, и я плюхнулся на землю, словно гнилая груша. Здорово меня тряхануло, но я даже не почувствовал боли, однако встать не попробовал. Надо было перевести дух. Так Якубец и нашел меня на земле. (Он просто сгорал от любопытства, почему нет меня так долго. В конце концов пришел к гнезду, хотел посоветовать: оставьте, мол, все на месте да домой ступайте.)

За фотоаппаратом Якубец сам на дерево слазил. Мне бы уже никак не взобраться.

…Долго я не хотел глядеть на ястребиное гнездо! Всякий раз вспоминал свои мучения и далеко обходил старую еловую рощу. Но через три недели Якубец прибежал и сообщил, что молодые ястребята уже на краю гнезда сидят. И тут я не усидел дома. Загорелось мне к двум редкостным снимкам третий добавить. Впрочем, дался он мне без особого труда. Молодые ястребы, у которых отросли сильные клювы и острые когтищи, уже как следует оперились, но летать еще не умели. Они только злобно шипели, щелкали клювом, метали глазами молнии. Но тем красивее они получились на снимке.

Дядя Богдан смолк, а я смотрел на него с немым удивлением. Вскоре он встал с места и начал с хрустом в суставах разводить руки. После этой гимнастической разминки он с улыбкой пояснил:

— Стоит мне на эти фото посмотреть, как кажется, что руки и ноги у меня деревенеют, как в тот раз на верхушке ели.

Жалко мне было, что рассказ подошел к концу. Дядю Богдана можно было слушать с утра до ночи и после того снова.