— Извини, — сказал Зайлер, — но мне кажется, твой Оливер незаурядный парень. Если он не станет журналистом…

— Все дело в том, что нам с тобой не надо было вступать в брак, — сказала Сильвия.

— Не говори ерунды. Это же просто ребячество — после семнадцати лет совместной жизни вдруг заявить: нам не надо было вступать в брак.

— Я не хотела этого.

— Я хотел!

— Почему ты на мне женился?

— Предположительно — из любви.

— А я вышла замуж с перепугу.

— Этого ты мне семнадцать лет назад не сообщила.

— Зато теперь я это знаю.

— А я знаю кое-что другое.

— Что именно?

— Все дело в человеке по имени Тобиас Петерман. Мне мало что о нем известно, слухи на его счет ходят разные, так что толком я ничего не знаю. Говорят, будто он из богатой семьи, уже два раза был женат, имеет возможность держать фотоателье для манекенщиц, любит дорогие спортивные машины, например «феррари»… Так говорят… Тебе известно больше. Я же знаю только одно: как-то раз в Безацио этот человек встретился с женщиной по имени Сильвия Эпштейн, излил ей душу, сообщил о намерении покончить с собой…

— Замолчи! — крикнула Сильвия.

— Почему ты зажала уши?

— У нас и без него бы все разладилось.

— За неделю до того, как этот Тобиас подкатил в своем «феррари» к нашему дому в Безацио, там были я и Оливер. Те два дня — суббота и воскресенье — вспоминаются мне совсем иначе. Никакого разлада не было. Никаких симптомов кризиса. Совсем наоборот; впервые за долгие годы ты снова объяснилась мне в любви.

— Так это же было… я же думала… Ты просто не понимаешь. Да, я объяснилась тебе в любви, потому что не хотела мириться…

— С чем?

— С тем, что у меня не осталось никаких чувств… к тебе. Я до смерти испугалась, когда вдруг поняла, что между нами все может кончиться.

— О’кей. Другими словами, пока ты не обеспечила себе тыл, ты не давала мне почувствовать и тени сомнения.

— Что значит «обеспечила тыл»?

— Пока ты более или менее не уверилась в своем новом сожителе… Наверно, ужасно трогательно, когда сходятся два таких несчастных человека, к тому же еще мужчина и женщина. Можно броситься друг к другу в объятия, выплакаться — ведь оба такие непонятые, разочаровавшиеся в семейной жизни, такие неудачники…

— Такого циника, как ты, я еще не встречала.

— Ты вообще мало кого встречала.

— Откуда тебе все это известно?

— Господи, да если я чему и научился в жизни, так это искать и вынюхивать…

— У тебя есть частный детектив…

— Ерунда. Вспомни наших друзей в Безацио. Они сразу обо всем прознали. И о том, что ты не раз оставляла Оливера на ночь одного, о том, что эти ночи ты проводила со своим Тобиасом в Асконе… Мне известно даже, сколько ночей ты провела с ним с тех пор, как вернулась сюда.

— Ты шпионишь за мной!

— Если бы я это и делал, ты бы все равно не имела права так вызывающе держать себя со мной. Как подумаю, что мое место должен занять ярко выраженный психопат…

— Ты оскорблен.

— Конечно, оскорблен. Семнадцать лет супружества с тобой были нелегкими. Ты уже три раза убегала. Один раз вернулась беременная. И я никогда ни в чем тебя не упрекал.

— Зато теперь ты выложил мне все сразу, именно теперь, когда ты знаешь, как это у меня серьезно, когда я наконец вполне искренна с тобой и тверда в своем решении… Что ты намерен предпринять?

— Для начала поеду в Париж. На несколько дней.

— Какие у тебя дела в Париже?

— Надо кое-что провернуть для газеты. Кроме того, повидаю Готфрида. У него и остановлюсь.

— Ты сказал — на несколько дней?

— Может, я пробуду там неделю. Пока точно не знаю.

— Ты уезжаешь из-за меня?

— Нет. Но на расстоянии в несколько сот километров мне легче будет обдумать создавшееся положение. А какие планы у тебя?

— Я думаю, мы разъедемся и разведемся.

— Уложи мне средний из моих чемоданов. Я поеду трансъевропейским экспрессом. А сейчас мне надо в редакцию.

— Теперь ты убедился, что я прав? — спросил Зайлер.

Эпштейн ответил:

— Но я ведь не возражал против этого материала.

— Продали на двенадцать тысяч экземпляров больше, — торжествовал Зайлер.

— А ты уверен, что мы на правильном пути?

— Не понимаю тебя…

— Я еще раз перечитал твою статью.

— И что?

— Звучит убедительно.

— Так и должно быть.

— Но в сущности, ты ведь все взял с потолка.

— Я строго придерживался фактов, которые стали мне известны.

— Да, от родителей пропавшей…

— И от твоего собственного сына…

— Но впредь будь сугубо осторожен.

— Я всегда осторожен.

— Оливер иногда прямо-таки пугает меня своей буйной фантазией.

— Оливер обещал сегодня после школы свести меня кое с кем из своих товарищей.

— Я тебе говорил, что сегодня уезжаю в Париж?

— Да, говорил.

— Не знаю, сколько я там пробуду.

— Мы справимся и без тебя.

— Не сомневаюсь. Я бы только хотел, чтобы ты не забыл о нашем уговоре.

— Я же не идиот, не собираюсь копировать «Экспресс».

Пауза.

— Что я тебе еще хотел сказать, — начал Зайлер. — Звонили из полиции.

— Вот как?

— Шеф уголовной полиции выразил нам благодарность.

— Поздравляю.

— Сегодня рано утром водолазы начали обшаривать дно озера.

— Почему дно озера?

— Я предполагаю, что девушку убили и тело бросили в озеро.

— Не слишком старайся для полиции, — предупредил Эпштейн. — Ты меня извини, мне нужно еще кое-кому позвонить… по личным делам.

— Ты читала статью в «Миттагблатте»? — спросил Оливер.

— Какую статью? — спросила Сильвия.

— Сама знаешь какую.

— По-моему, мерзкая стряпня.

— Почему?

— Надо же, чтобы такие происшествия печатала газета, где твой отец — главный редактор.

— Ты просто настроена против папы.

— Не говори глупостей!

— А по-моему, история первый сорт.

— Этот Зайлер — вот кого я действительно не люблю, — он же все высосал из пальца.

— Не скажи…

— Оставь меня в покое с этой историей.

— Послушай, мама…

— Да?

— Что бы ты сказала о гимназисте, который убил свою сверстницу?

— Что тебе, однако, приходит в голову!

— Ну, скажи честно.

— Я бы считала, что это больной человек.

— Почему больной?

— Душевно, психически больной.

— Но почему же?

— Нормальные люди не убивают.

— А я могу допустить, что парень убил из любви.

— Нормальный человек из любви тоже не убивает.

— А из ревности?

— Ревность уже сама по себе болезнь.

— Да ну, с тобой нельзя серьезно разговаривать.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— У меня эта история из головы не выходит, — сказал Оливер.

— Это я заметила.

— По-моему, история фантастическая.

— Перестань наконец. В этом деле совершенно не на что опереться, потому я и нахожу стряпню Зайлера такой гнусной.

— Он написал только о том, что могло случиться.

— Может быть, несчастная девушка прочтет теперь эту статью и не захочет вернуться, а будет в отчаянии скитаться по свету…

— Уж она этой статьи наверняка не прочтет.

— Почему ты так говоришь?

— Я убежден, что ее нет в живых!

— Оливер! Так нельзя говорить! Даже думать нельзя.

— Послушай, мама…

— Ну?

— Ты когда-нибудь представляла себе, что можешь убить человека?

— Конечно, нет, Оливер. Мне бы и в голову не пришло — кого, за что?

— Папу.

— Ну, знаешь, хватит. Ступай к себе в комнату и садись за уроки.

— Ты не должна каждый раз так сердиться.

— Есть вещи, которыми не шутят.