Свернув за угол, он ощупал затылок. Крови не было — наверное, по голове попали обтянутым тканью сиденьем. «Ну и денёк выдался! Сплошная невезуха!» — он в сердцах сплюнул. Пнув напоследок стену неприветливого дома, он вышел из арки и снова оказался на набережной. Иного выхода, как вернуться к летнему кафе и взять ещё пива, он не видел.

Компания уже разошлась, и барменша протирала пухлой ручкой последние бокалы. Она ничуть не удивилась Рыгору — по её улыбке было видно, что она не сомневалась в его возвращении. Она достала из большого кармана сто долларов и протянула ему:

— Забирайте! Та бутылка — за счёт заведения.

— Что за ерунда, — махнул он рукой, — Дай лучше ещё одну. Спрячь, спрячь! Считай, что я купил пиво на все деньги. Дай ещё две и вон ту булку с сосиской.

— Сэндвич? Разогреть вам? — она положила сэндвич на белую пластиковую тарелочку, поставила в микроволновую печь и попыталась пошутить: — Может, вам сразу упаковку пива?

— Давай лучше сразу две упаковки, — серьёзно ответил Рыгор. — А в банках нету? Чтоб нести легче было. Как тебя зовут?

Её звали Вероника. Она сходила в подсобку и принесла две картонные упаковки с ручками, по шесть бутылок в каждой. Рыгор уложил одну упаковку в мешок, а ко второй приступил сразу, жуя и нахваливая сэндвич. Он искоса рассматривал Веронику, которая болтала что-то о двух предстоящих праздничных днях и ожидаемом наплыве туристов. Чем больше он смотрел, тем больше она нравилась ему: округлое лицо, крашеные рыжие волосы, постриженные чёлкой, полные мягкие губы, крепкие загорелые руки. Вероника поглядывала на часы и иногда озабоченно поворачивала голову к дороге. Она пожаловалась, что уже пора закрываться, а Томаш всё не едет и не едет. Снова в своём баре сидит, что ли? Рыгор вызвался помочь ей, и они вместе составили стулья в стопки, сдвинули столы и опустили широкую роллету над стойкой.

— Возьми меня с собой, — оптимистично предложил Рыгор, закуривая. — Как-то так вышло, что мне переночевать негде.

— Что ты! Я не могу! — помахивая сумочкой, она смотрела на дорогу. — У меня же есть Томаш.

— Что ещё за Томаш?

— Это мой шеф, — объяснила Вероника и хихикнула: — и по совместительству бойфренд! Мы вместе живём. Ну куда я тебя возьму? Поищи отель или хостел, их здесь как грибов.

— Все ты выдумываешь! — с досадой сказал Рыгор. — Нету никакого Томаша!

— Брось. Я бы не стала тебя обманывать! Ты мне нравишься, но что я могу поделать?

Для доверительности она взяла Рыгора под руку, и от этого прикосновения он обмяк. Дрогнувшим голосом он попросил Веронику позволить хотя бы проводить себя. Она не стала сопротивляться, заметив, что если Томаш застанет её с посторонним, то сам виноват: не идти же ей ночью одной. Так, под ручку, они и пошли. Она махнула сумочкой вперёд, показывая на дом, в котором живёт, и принялась рассказывать историю своих переездов с квартиры на квартиру. Это был именно тот дом, в котором Рыгор уже пытался побывать полчаса назад, но он ничуть не испугался. Впотьмах не узнают. Он слушал Веронику вполуха, сосредоточив внимание на том, чтобы идти с ней в ногу. Рассказ доставлял ей явное удовольствие, и, чтобы успеть его выложить Рыгору, она шла всё медленнее и медленнее. Кончилось тем, что в самом апогее эпизода с очередной транспортировкой мебели они остановились в арке. С горящими глазами, со свободной правой рукой, бурно жестикулирующей. Она хотела высвободить и левую руку, но Рыгор не пустил, прижал локтем. Вероника запнулась и удивлённо взглянула, а он неудобно обнял её за плечо и потянул к себе. Она упёрлась ладонью ему в грудь и так отчаянно зашипела, что он разомкнул руки и отступил на полшага.

— Ты что делаешь?! А если Томаш увидит?!

— Тихо, тихо, я же просто пошутил!

Рыгор принял самый невинный вид, и попытался отвлечь Веронику ещё недосочинённым анекдотом, импровизируя на ходу:

— Встретились как-то раз Дворжак, Чапек и Мрожек и поспорили, что круче — музыка, литература или театр. Дворжак говорит: музыка круче! Триста лет прошло, а Баха ещё слушают! Чапек говорит: литература круче! Полторы тысячи лет прошло, а Гомера ещё читают! Мрожек говорит: не, ребята, не о том вы спорите, театр так крут, что с ним по крутизне реально ничто не сравнится! Дворжак и Чапек удивляются: почему это театр крут? А Мрожек смеётся: потому что в театре буфет есть! И побежал от них, хохоча. Дворжак и Чапек за ним бегут и кричат: так ведь в консерватории тоже буфет есть! так ведь можно книжку читать и чай пить с пирожными! А Мрожек уши пальцами заткнул, хохочет и убегает во всю прыть. Так и не догнали.

К середине анекдота Вероника прыснула, а услышав концовку, наморщила лоб и издала звук, равно похожий и на смех, и на всхлип. Она заливалась, держась за его рукав, и Рыгору было очень приятно. Отсмеявшись, она стала прощаться, но Рыгор увязался за ней до подъезда, а когда она ввела код и вошла внутрь, вставил ногу в дверь, помешав ей закрыться. Она говорила что-то сердитое, но он невозмутимо следовал за ней по лестнице на третий этаж. На площадке она повернулась к нему и крикнула:

— Уходи! Уходи! Вот-вот Томаш появится — он тебе морду набьёт!

Вероника поспешно отомкнула свою дверь, высокую, металлическую, и, оглянувшись злым лицом, попятилась, хлопнула. Ухнуло эхо, щёлкнул замок. Рыгор, на этот раз не рискнувший наглеть и вставлять ногу в дверь, приблизился и посмотрел в глазок. Неясная светлая точечка ничего не сказала ему. Он опустился на корточки у стены напротив и достал ещё одну бутылку. «Посмотрим-посмотрим на этого Томаша», — думал он мстительно, прислушиваясь к лестнице. Томаш всё не шёл. Прождав десять минут, Рыгор бросил окурок в опустевшую бутылку, тот пшикнул. Он встал и нажал кнопку звонка — вдруг она примет его за Томаша и откроет? Внутри громко заиграла торжественная мелодия из симфонии Дворжака, плавно затихла. Кроме смутного шороха, ни одного звука из квартиры не донеслось. Он прошёлся по скрипучему линолеуму. Соседские двери тоже были железные и неприступно открывались наружу — ногой такую не выбьешь.

Рыгор снова сел на пол под зелёным электрическим щитком, вытянул ноги. Он невыносимо устал, настроение застыло намного ниже нулевой отметки, и даже петь не хотелось. Со смутной тоской он вспомнил свою комнату, диван, лампу, страницы «Земли Санникова» со следами щей и табачными крошками в складках разворота. Поёрзав на рюкзаке, он горько задремал.

Скрипнуло, лязгнуло — он открыл глаза и увидел, как через дверь, ведущую с лестницы, в мутно-сером утреннем свете вдвигается монументальный, статный зад, обтянутый цветастым халатом. Мерные движения зада намекали на труд, совершаемый торсом, и верно: скоро появился живот, грудь, склонённые плечи, опущенные руки в жёлтых перчатках, и, наконец, голова со спутанным, полуседым-получёрным клубком волос на затылке. Уборщица за утренней помывкой подъездного пола.

Могучие ноги в твёрдых туфлях напряглись, тело распрямилось, лицо повернулось к Рыгору. С тряпки капало нечистым.

— Ты чей? — пробасила она, щуря маленькие глазки, — Ты чего здесь?

— Да вот лежу, — игриво и томно протянул он, потягиваясь и подробно разглядывая её. — Как тебя звать?

Спросонья ли, но уборщица ему определённо нравилась: мощные голени фигурно напрягались под шерстяными колготами, живот пучился, но не слишком, грудь уверенно распирала халат, лицо терялось в лучах лампы за её спиной. Рыгор протянул руку и дотронулся до её прохладной икры, нежно сжал, чувствуя пульс плоти под тёмной тканью. Но мечтам о взаимной ласке не суждено было воплотиться — уборщица расценила его порыв как злую обиду. Хлёстко, с плеском, она стегнула тряпкой Рыгора прямо по лицу:

— Ах ты сволочь! Ишь что удумал! Ах ты бомжатина! А ну пошёл отсюдова!

Размазывая грязную жижу по лицу, спотыкаясь, пряча голову, Рыгор бросился к выходу с площадки. Она отступила на шаг, давая ему проход, а потом ещё раз вытянула своей мокрой мерзостью по его уворачивающейся спине.